3. Стечение обстоятельств.

[7] страница из книги «Unpersönlich: Фальшивые.»

— Похоже дверь заперта с той стороны ограды. — сообщил Михаэль Осборну, когда толкнул несколько раз узкую металлическую дверь.

Осборн поднял голову и осмотрел вверх забора. Лицо его тут же помрачнело: — Через такой забор мы вряд ли сможем перебраться. Машину сюда не подогнать из-за непроходимости дороги, да и шум мотора может нас выдать. А что насчет надписи?

— Ты про эту? — спросил герцог кивнув на табличку с фосфоресцирующей надписью.

Осборн утвердительно кивнул внимательно осматривая табличку.

— Не вижу ничего странного. Это вполне в духе Николаса. Он любит забавлять свой ум сложными многогранными вещами. — ответил герцог и потянулся к кнопке звонка, замаскированной под узор на мраморной стене на уровне дверной ручки.

— Бехайм, что ты делаешь? — в недоумении спросил Осборн едва удержавшись чтобы не остановить герцога от неосмотрительного поступка.

— Не нервничай. Мы просто объявимся здесь как гости Николаса, и не будем скрываться как воры. Мы пришли навестить друга, и если он сегодня здесь, то ему придется нас принять. — голос герцога был легок и спокоен. Он не нервничал и явно не испытывал внутреннего напряжения. Слыша эту прямую уверенность, Осборн решил послушать герцога. А тот уже нажал на кнопку звонка трижды, зная что к ним кто-нибудь обязательно выйдет.

Ждать пришлось минут пять, не больше. Тихо повернулся железный ключ в замке металлической двери и та, неспешно и беззвучно открылась вовнутрь наполовину. Из открытого проема полился холодный голубоватый свет из керосиновой черной лампы. В правой руке ее держал, высоко поднятой над своей головой, карлик-горбун Толвонало. Его голова повернута и поднята как-то искоса и влево из-за горба давящего на его спину. Лицо Толвонало скрыто под черной Венецианской маской Джокера с длинным и кривым носом. Глаза под маской либо отсутствуют, либо спрятаны под тканью внутри маски. Голову карлика прячет шутовская шляпа без колокольчиков, из черного бархата. Сам он одет в шутовской костюм восемнадцатого века, сшитый из черного бархата.

— Бродяг хосподин Никольяс, nicht, не принимать. Уберайтесь пхрочь. — зло прошамкал карлик слуга с неопределенным акцентом, хотя он явно знает немецкий.

— Добрый вечер. Мы не бродяги, а старые знакомые Николаса Кейли. И сегодня у нас с ним назначена встреча. — солгал про встречу герцог. — Он должен нас ждать. Или он передумал? Если да, то, возможно, он дал вам какие-нибудь распоряжения по поводу нашего сегодняшнего приезда?

Карлик с минуту о чем-то подумал, а затем снова прошамкал: — Mr. Nicholas hat mir keine Befehle über Sie gegeben. Мьёжете входить. — он неуклюже отошел в лево, пропуская Михаэля и Осборна.

— Danke, Tolvonalo. — поблагодарив горбуна, Михаэль вошел во двор и следом за ним Осборн. После того как они вошли, Толвонало неспешно запер за ними дверь.

Они стояли в холле отеля «Слеза Розы». Все вокруг освещалось приглушённым черно-белым светом хрустальной люстры — что висела в центре на пятиметровой высоте. Вся отделка внутри холла, могла спокойно претендовать на стиль ар-нуво. Мебель в холле отсутствует. Холл по форме скорее прямоугольный, а не квадратный, и вдоль всех стен тянутся тусклые зеркала, запылённые и заляпанные отпечатками множества разнообразных рук: начиная с детских ладошек, и заканчивая отпечатками чьих-то огромных ладоней, с длинными когтистыми пальцами, причём пальцы, похоже, свёрнуты когтями внутрь. И эти отпечатки начинаются на тусклой зеркальной поверхности от пола, и тянуться странными путями до потолка, высящегося на пятиметровой высоте. Этот потолок, а вместе с ним и пол, немного и тускло блестят, нося под запылённым слоем паутины — картины извращённых совокуплений всех мастей, мыслимых и не мыслимых.

Оканчивался холл широким балконом под дубовым навесом верхнего этажа. За дубовыми перилами ограждения, выситься винтовая лестница в 10 футов шириной, сделанная полностью из эбенового дерева. Она уходит широкими ступенями вниз, убегая бесконечной спиралью в бездну бесконечных этажей и коридоров у лестнице. Ступени данной лестнице не имеют перил, как-бы играя с идущими по ней в опасные игры с боязнью высоты. И эти ступени, носят на своей запылённой блестящей поверхности картины мерзких, уродливых и неестественных пауков, снующих внутри картины, как живые, в бесчисленном количестве. Все это окружение сдабривает черно-белый свет, воруя и уничтожая все цвета, деля все предметы на чёрное и белое.

У входа на винтовую лестницу стоит табличка из чёрного оникса с фосфоресцирующей надписью:

«Добро пожаловать в Сон Сета. Этаж 1 из 5 000. Комната 1 из 9.»

— Что за черт! — вырвалось у Осборна.

Откуда-то сверху ему на лицо упало несколько холодных капель слизистой жидкости, заставивших его содрогнуться и сразу коснуться правой щеки, нервно стерев то, что его напугало. Он потер правую щеку и взглянул на пальцы: они оказались вымазаны в чем-то чёрном и склизком. Осборн в отвращении вынул платок из левого кармана темно-синих брюк, и отер щеку, а затем принялся оттирать испачканные пальцы. Пока он проводил данную процедуру, он поднял голову, желая увидеть откуда «эта мерзость» на него упала. С потолка, как раз над головой Осборна, на него взирала косыми глазками свиноподобная туша: старая и дряблая, полностью обнажившая своё уродливое тело, которое, возможно, некогда было женщиной. Кроме маленьких глаз, туша не имела ни лица, ни волос. Оно полностью безволосое. И эта туша совокуплялась через анальный проход с чёрным и огромным козлом. И та жидкость, которая выделялась от их соития, попала на лицо Осборна.

— Schmutzige Kreaturen! — в тошнотворном отвращении выругался Осборн. Он сразу отошёл вправо, подальше от мерзкой картины, и поближе к Толвонало, который гнусно захихикал при виде данной сцены. Осборн резко вскинул взгляд на карлика. Тот продолжил хихикать, но уже тише.

[8] страница из книги «Unpersönlich: Фальшивые.»

Осборн стойко сдержался, хотя руки зудели вбить грязный платок в маску карлика в череп, а лучше в мозг, смешав это все в кровавом месиве. Вместо этого приступа агрессии он бросил платок на пол, себе под ноги и сдавлено произнёс: — Сам уберёшь это. Где Николас?

— Ступать можете за мной. — Толвонало никак не отреагировал на слова Осборна, и даже, кажется, игнорировал его. Его маска все время была повёрнута пустыми глазницами в сторону герцога, а его кривая фигура походила на раболепный полу-поклон.

Михаэль едва кивнул карлику, а Осборну ободряюще сказал: — Это скверное место, поэтому, друг мой, лучше сохранять самообладание и не поддаваться эмоциям. Иначе нас разделят и уведут в дебри и глубины «Кошмара». Иди следом за мной.

Осборн тяжело вздохнул: — Сказать легче чем сделать. Но попытаюсь поверить тебе на слово.

Герцог одобрительно кивнул и направился вперёд, следом за криво удаляющимся Толвонало, который уже ковылял к широкому балкону. Он по прежнему держал керосиновую лампу над своей головой, будто без неё он ничего не видел, и она для него была своеобразными глазами.

«Возможно, — про себя рассуждал Осборн, — что, в конце концов, наши опасения за Николаса ничем не оправданы. И то, что он пренебрёг нашим обществом, — лишь следствие длительного периода активной работы над исследованием, (о котором я ничего не знаю, хотя герцог точно в курсе дела). Но, поживем, увидим.»

Троица прошла по длинному холлу и вышла на балкон. С него открывался мрачный и головокружительный вид: огромная и широкая бездна, с массивной винтовой лестницей, что уходила в нижние недра бездны как одинокая чёрная колонна. От лестнице тянулись в разные стороны узкие мосты, полностью сделанные также из эбенового дерева. И на чёрной поверхности плотных досок, то тут, то там, появлялись самопроизвольно кроваво-красные следы не обращая внимания на черно-белое освещение вокруг. Следы появлялись то на деревянных перилах вдоль мостов, то на самих мостах. И выглядели жалкой пародией на босые человеческие стопы.

Толвонало резко повернул вправо, остановившись на широком балконе-коридоре возле узкой, двустворчатой двери цвета темного коньяка. Он неуклюже схватился за изящную дверную ручку, некогда сделанную из золота. Опустил ее вниз, и, толкнув дверь в сторону комнаты, отошёл от проёма назад, пропуская Михаэля и Осборна.

Взорам герцога и Осборна открылась узкая каменная комната, переходящая в просторную библиотеку-салон. Убран салон с мрачным и роскошным великолепием в смешанном стиле готики и рококо. Освещался салон-библиотека обычными восковыми свечами, с необычным зеленоватым огоньком, напоминающем по цвету речной ил. Отчего все вокруг скрадывалось и смягчалось, утопая в зеленоватом мраке. Дубовый паркет, высветленный в некоторых местах светом свечей, носил на себе отпечаток древности и старины. Везде поставлена позолоченная мебель эпохи ренессанса, а стены укрыты тяжелыми желтоватыми гобеленами, с картинами неопределенными и бесформенными, лишь отчасти напоминающими изуродованных существ. Те взирали с гобеленов пугающими взглядами, наполненными инфернальным голодом.

[9] страница из книги «Unpersönlich: Фальшивые.»

Осборн первым пришёл в себя от увиденной мрачной роскоши. Он резко схватил герцога за правый локоть:

— Клянусь церковь, это та самая девушка! — прошептал он едва слышным шёпотом, не в силах отвести глаз от не высокой элегантной девушки, которая стояла в трех ярдах от входа в салон-библиотеку, повернутая спиной к вошедшим. Перед ней стоял высокий человек, возможно мужчина. Его лицо пряталось под венецианской маской «Баутой» из чёрного атласа. Ледяным взглядом светло-голубых глаз, неизвестный с уважением смотрел на незнакомку. Одет неизвестный в карнавальное «Домино» из бархатной ткани, цвета темная сажа.

У незнакомки, на которую с интересом смотрел Осборн, идеально белые волосы доходили витыми и распущенными локонами до поясница, отчего видно только часть её наряда: атласная рубашка со сборками и пышными рукавами, цвета чайной розы; дополнялся ее образ расклешенными брюками с завышенной талией, из кожи ягнёнка, чёрного цвета.

Четыре раза в течении последних пяти месяцев судьба сводила Осборна с ней. Ее необыкновенное лицо, умное и красивое, глубоко посаженные янтарные глаза с тяжелыми ресницами, таившие в себе некую тайну — придавали их очаровательной обладательницы замершее выражение вечности. Смотря на неё, Осборн не мог определить ее возраст, сколько бы не пытался. Осборн часто ловил себя на мысли при встрече с ней, что, несмотря всю очевидную юность и нежную красоту, к ней бы подошло выражение стара как грех.