История 0. Внедрение. CVII. Глава 5-3

Какая прелесть. Ночь для него и правда больше не кончится. Солнце украли у него на глазах, унесли в закрытом паланкине, он видел последний розоватый отблеск перед окончательной потерей, а после – не видел ничего. Он ослеп во время похищения. И что ему теперь с порченого утра? Если он поднимет голову, то поприветствует провал без дна, чёрный беззвёздный купол. А что день, почему он такой ясный и светлый? Ну конечно, на прощание выдан, особым знаком внимания перед приведением смертного приговора в исполнение. И рука Юргена приятно сжимает локоть. Так и хочется просительно прильнуть целиком, но нельзя. Не отпускай хотя бы локоть. Не отпускай...

И пальцы предательски разжимаются.

- Мне нужно отлучиться в музей.

- Музей? Какой? Зачем?!

- Ну не удивляйся так. Я искал работу. Не до старости же нам мелким хулиганством промышлять. На собеседование схожу, может, примут.

- А кем?

- Ассистентом смотрителя. Обычное «принеси-подай». На полдня. Платят неплохо, поэтому думаю, что не возьмут, желающих много. Но хоть попытаюсь.

- Тебе нужно идти сейчас? - он давит в голосе мольбу и ненавидит себя за неё.

- Да. Я ненадолго, Данаис. Ты не успеешь заскучать, только дойти до конца улочки и повернуть обратно.

Он внутренне не соглашается, но Юрген не оставляет ему выбора. Он жутко недоволен. И он забыл спросить название музея, но поздно, брат вприпрыжку одолел перекресток и скрылся за углом.

- Музей истории? - он прочитал уличные указатели и сверился с электронным путеводителем по Гааге. - Медные чайники, старые фото, блеклые картины... Какая скукотища. Ладно, куда ни шло.

* * *

Юрген потоптался добрую минуту перед респектабельным двухэтажным зданием. Неужели не верил, что его впустят? Его одежда выглядела так, словно никогда не знала утюга, а волосы – не знакомились с расчёской, но ведь прохожие, равнодушные и ко всему на свете в общем-то привыкшие, его разглядывают, восторженно и исподтишка. Значит, посмотреть есть на что и стесняться или опасаться чего-либо бессмысленно.

А что если он колеблется не от излишней застенчивости?

Что если это и не колебания вовсе?

Он внезапно срывается с места в карьер, хлопает большими двустворчатыми дверьми и пускается бегом по витой лестнице. Кассы, охрана, остолбеневшие посетители?

Всё ерунда, он торопится наверх, у него непривычно злое и сосредоточенное лицо, потемневшие синие глаза налиты не кровью, а ядом. Он достиг самого верха музея – подсобного помещения на чердаке, взлетел туда по приставной лестнице, сбив хлипкий замок.

В тесной комнатушке темно, косая крыша уменьшила пространство вдвое, и его хватило только на три чертёжных стола, один складной стул и бесчисленные рулоны бумаги и ватмана, раскиданных всюду, прислонённых к стенам и шуршащих на полу. Юрген идет прямо по ним к сидящему на стуле человеку тщедушного телосложения с лицом хищной птицы: нос загнут клювом, чёрные глаза опасно поблескивают, на рот наклеена фальшивая услужливая улыбка.

Юргену плевать. Он пришел сюда поорать и поскандалить.

- Как вы посмели поранить его?! Он просил защиты, а не увечья! Он искал покровительства, а не рабского унижения! Вы обманули его, вы подвели меня, сделка должна и будет разорвана!

- Успокойтесь, мой сэр, - вполголоса ответил мужчина. - Вы можете, положа руку на сердце, заверить, что он ни о чём не догадался? Ваше участие в его судьбе негативно повлияет на запланированный ход событий.

- Нет! Он далеко не дурак, но пока я в состоянии поводить его за нос своей кажущейся наивностью и чистотой.

- Последнее вам не кажется, сэр. Так чего вы хотите?

- Мстить. Компенсировать всё, что ему причинено, стократно.

- Он устроит месть самостоятельно, обидчики будут зеленеть в судорогах от одного звука его имени... при условии, что он оставит их в живых. Доверьтесь его злому гению. Хотите чего-нибудь лично для себя?

- Забвения. Сотрите мне память, если это возможно. Оставьте утренние и дневные часы. Вечера и ночи я знать не хочу, хочу лишь спать. И любовь к нему оставьте. Я хочу не помнить, что принимал участие в его продаже, иначе с этой ношей мне не жить. А он ведь согласился на треклятый договор с сатаной только ради моей жизни. Неужели я допущу, чтобы его жертва была напрасной? Или вы допустите?

- Не допустим. Еще что-нибудь, мой сэр?

- Передайте Ему... - лицо Юргена наконец перестало светиться яростью. - Нет, ничего.

- Ну же? - мягко поторопил мужчина.

- Передайте, что я всё знаю. О Нём. О нас. Передайте, что ничего не достанется Ему легко. И что я никогда не захочу Его видеть. И настрою Данаиса против, если Он не примет меры. Если Он желает сохранить хотя бы одного сына, пусть докажет, что законы и правила для Него – пустой звук. Если Он такой могущественный, как вы Его расхваливали... пусть нарушит договор ради меня. Это всё.

Юрген грохнул чердачным люком так же, как и остальными дверьми. Мужчина решил, что достаточно посидел на неудобном складном стуле. Да и мужчиной тоже побыл достаточно. Содрал с себя фальшивую улыбку вместе с лицом, сбросил кожу, вылез из костюма музейного смотрителя. И рулон бумаги по чертежному столу разворачивали уже не руки – сильные когтистые лапы, а заросшие коричневой шерстью копыта нетерпеливо постукивали по полу.

- Что у тебя, Пикантто? - поверх чертежа прорисовались белые мертвенные губы, а повелительный голос прочертил дугу, остро впившись в лоб молодого беса.

- Да вот, мой лорд... - вместо того, чтобы изливаться по привычке глупым болтливым языком, Пикантто взял кусок угля и набросал на чертеже театральные подмостки и Юргена в образе Ромео, с сердцем, пронзенным отравленным кинжалом.

- Хорошо. Я желаю усложнить игру. Действуй.

Бес склонил голову в знак повиновения, отпустил рулон, и тот скатался с резким щелчком. Самого беса за этот короткий щелчок тоже след простыл. Он не привык терять время, ведь время ему не принадлежало: он двигается и дышит лишь с позволения своего лорда, находясь в полной его власти, а Асмодей не любит проволочек.