История 0. Внедрение. CVII. Глава 5-2

- Тебе понравилось вино?

- Мне кажется, сейчас его в моих венах больше, чем крови. Я пил и не мог напиться. Словно глотал солнце, оно было спелым позднеавгустовским на вкус, но осушало и жгло меня изнутри, вызывая ещё большую жажду.

- А какой он – вкус спелого позднего августа?

- Я не знаю! И восемь бокалов не позволили мне распробовать, чтобы описать тебе.

- Девять. Девять бокалов.

- Я не допил последний. Отключился на тревожной мысли «где ты». Где же ты пропадал? - Юрген, наподдав с экспрессией, притормозил шаг и требовательно взял его под локоть.

А ведь утро так хорошо начиналось. Гулять, как два старых добрых друга, по городу, улыбаясь и засунув руки в карманы, глазеть на пыльные витрины, подслушивать обрывки разговоров ранних прохожих – он открывается улицам хорошо знакомого города, ему всё некогда было наслаждаться простыми радостями. Сегодня он делает это в первый, он же последний раз с откинутым капюшоном, с гордо открытым лицом. А завтра станет мрачным затворником, что свободно сможет выйти на свет только один день в году – на Хэллоуин. А Юрген портит ему момент отдохновения этим несвоевременно заданным вопросом.

- Я не знаю. Хозяин бара сунул мне под стакан сильно надушенную салфетку, я понюхал её и отключился, а проснулся – на ступенях крыльца, у дома.

- Ты нагло врёшь, Данаис.

- А ты мой брат-близнец, раз тебе так очевидно это.

«Но скоро ты разучишься распознавать мою ложь, любимый», - меланхолично закончил мысль Данаис и потянул Юргена в лавку со сладостями, только отпёртую заспанным продавцом.

* * *

[Так где...]

- Мне нравятся бильярдные столы. Ты тоже их полюбишь.

Зеленое сукно неприятно трётся о щеку, одновременно колючее и шершавое, в следах цветного мела. У Дизайрэ дурацкие и пошлые фантазии. Хотя языком он член терзал так умело, что возвращаться никуда не хотелось. Ощущение, будто не запачкали, а помяли, на спине остались фантомные руки, продолжающие тискать и лапать, неумолимо съезжая вниз, к ягодицам. Между ними горячо и мокро, язык Дизайрэ первым делом влез туда. Продаться можно только один раз? Он в этом уже не так уверен.

[...ты всю эту чертову ночь... ]

Повиновался каждому, тихо отданному приказу. Ходил по стойке обнаженный, шатаясь и чуть не падая. В голове носились обрывки полупьяного разговора, а ещё шепот, такой свистящий и напирающий, от него мурашки, кожа замерзает. Везде, кроме одного места, огнем горящего. Он поёжился, сам не понимая, противно ему или просто... непривычно. Дизайрэ сделал это с ним медленно. Затем повторил. По ногам обильно текло, капало на валявшиеся повсюду стаканы, капало под стол, капало, множа белые разводы на полу.

[...был?!]

Тоска и непонятное ожидание, в котором трепещет едва живое сердце.

Предчувствия беды, одно хуже другого.

Он так и не сосчитал, сколько раз можно продаться.

Хозяин бара заставил его слезть со стойки, встать в унизительную позу, согнувшись с широко разведёнными ногами, опереться на единственный занятый посетителем стул... то есть навалиться на собственного спящего брата. Покорно полулежать и стискивать зубы. Не орать от варварски большого члена и глубоких болезненных ударов в самое нутро, ужаснейшие из которых били по самолюбию. Серафим возбужденно нашёптывал ему разные отвратительные вещи. Например, как ему нравится проводить время в тугих и послушных задницах чужих учеников. Заимствовать их за соответствующую плату. Пользовать раз и возвращать владельцам. Никогда не брать одного и того же юнца дважды. Но ему не вдруг захотелось сделать исключение из этого правила...

Он не плакал от обид даже в младенчестве. Так что и сейчас его объяла только безумная злость. Дизайрэ отлично знал, что делать дальше и как сделать это побольнее. Поэтому в третий раз кончил не в него, успел вытащить... И ему пришлось собирать и вытирать сперму из длинных волос Юргена. Умывальника в зале не было, даже какая-нибудь захудалая бадья с цветущей водой отсутствовала. И он промывал запачканные локоны брата изумрудно-синим вином, задыхаясь в волшебном аромате, не перебивавшем, однако, противный запах семени.

Он думал, на этом всё. Но впереди расстилалась бесконечность ненасытной ночи. Ночь не на Земле, которая, возможно, не рассеется никаким рассветом. Есть ли у времени конечная точка, кнопка паузы, снисхождение или усталость?

Он по-прежнему не плачет, прижатый к торсу похотливо дышащего гиганта, держит глаза широко открытыми, немигающими. Но ничего ими не видит.

Он вспомнил контракт, подписанный костлявой шестипалой рукой. Длинный лист пергамента, мелкие строчки, золотые и багряные, он не умел их читать и не осмелился просить перевод. А теперь он разобрал часть, понял главное, знание этого дьявольского языка вошло в него... вместе с серафимом.

^

Ты преподносишь лёд и огонь солнца.

В шипах его корона, а его кровь и есть твоя душа.

Отозванный из снов пророческих,

Отныне не уснешь. Крещёный ангел темноты,

И крест – твоё проклятье, дар и инструмент.

Часов все стрелки повернутся вспять,

Когда пожрёшь ты и поглотишь господина Время

И сам им станешь. Берегись:

Направить его можешь, подчинить.

Остановить же – никогда.

Твоя последняя слеза всё дальше тонет во вчера.