История 0. Внедрение. CVII. Глава 4-1

Юрген сидит поодаль, за стойкой, так, чтобы его длинная ладная фигура поместилась целиком на один снимок полароида. Можно взять его в кадр горизонтально, можно вертикально. Этому месту очень не хватает компрометирующих фотографий. Потому что он ещё такой ребёнок, такой невинный... и уже вовсю пьет алкоголь.

Бармен усердно подливает и подливает ему изумрудного с синевой вина, бокал за бокалом, Данаис сбился со счёта. Нет, Данаис и не считал. Он загипнотизирован непривычным для себя зрелищем: движением мышц на горле брата при каждом опьяняющем глотке. И всё-таки... сколько уже выпито, беря во внимание, что совершенно ничего не съедено? Закусок никто не предлагал. Кажется, будто еды в баре и нет.

Данаис поднимает глаза к связкам трав и чеснока под потолком и слышит далёкий смех. Рэтт стоит, опёршись спиной на дверь кухни, это неосвещаемый угол. Идеальный, если нужно заманить кого-то для продолжения разговора, отсекая лишние глаза и уши. Глаз нет. А уши... что ж, это могут быть и дружественные уши.

- Хорошо. Я помогу вам обоим, - Дизайрэ вынимает из волос приблизившегося Данаиса красную соломинку, которой там не было. Подает ему. Из соломинки капает вино, то самое, оставляя изумрудно-синее пятно на шее и рубашке. Данаису не до цирковых фокусов: пусть он юный злодей, но ему страшно. Гаага с судами, велосипедами и туристами слишком далеко, гораздо дальше, чем за тысячу километров, в такую даль нельзя улететь даже на самолёте, это нереально, это... это другой мир. Уже битый час его преследует чувство попадания в плохое кино в стиле нуар. Он не назовёт это своим сбывшимся кошмаром, ему снились совсем другие кошмары – более складные и романтичные, с участием людей, с запахом хорошо спланированных убийств и ограблений. А тут... действительно плохое кино по сценарию, написанному бездарными школьниками. Их вдохновляли Хичкок, сигареты и дешевый ром. А ему – отдуваться теперь? Он снова слышит смех, но рот Дизайрэ закрыт. Данаис понимает, что и до этого смеялся некто другой, не хозяин бара. Возможно, кто-то хохочет у него в голове. Возможно, весь бар – красивая и спорная выдумка, он грезит о могуществе и собственном будущем величии, а на самом деле... не выдержал давления откровения, которое явилось ему во сне, и банально повредился умом. Почему красная пыльца светится? Почему у беса-бармена на фартуке нарисованы скрещённые бараньи рога? Почему ему хочется верить в сатану и в спасение? В руку помощи высшей силы. Потому что он слабак? Легче убежать от проблем в страшную сказку? - Малыш!

- Да? - во взгляде Данаиса сквозят отчаяние и страх не вернуться из бездны сумасшествия.

Дизайрэ плевать, он любит бизнес и любит подстраивать неожиданные западни, голос слаще вина, вкрадчивый и настойчивый:

- Я повторяю. Я помогу. Но это тоже что-то вроде сделки. Ты заикался тут об интересном. Так вот, я продолжу тему: мне нужны ваши истинные имена.

- Ты, наверное, шутишь. Я Данаис, - он маленький мальчик. И он всё ещё во власти сомнений о реальности места, событий и своей роли в них. Ломает соломинку, то есть пытается – та лишь сгибается пополам, чем ужасно раздражает его. - А лорд присвоил мне второе имя Хет.

- Эхех, малыш, эти имена – твои обереги. Кто знает настоящее имя, тот управляет сущностью. Или ты думаешь, что я действительно «Рэтт»?

Данаис, очень не вовремя забывший, какая монструозная сила дремлет в нем, зависает и переминается в растерянности, грызя свою соломинку. В фильме нуар в конце все должны быть несчастны и мертвы. В плохом фильме нуар – зверски зарезаны и изнасилованы, и не важно, в каком порядке. А наяву... сценарист один, и у него хреновое чувство юмора.

- В таком случае, Рэтт, я не знаю свое истинное имя.

- Знаешь. Оно было высечено в месте твоего рождения. Над твоей головой.

- Что, прям табличкой? Надгробной?

- Сам не шути.

- И не подумаю шутить, мне плакать хочется, - Данаис вспоминает о важности места. Во сне прорисовка деталей страдает из-за недостатка фантазии смотрящего это «кино». Если не получится тщательно разглядеть стены или сказать, какого цвета пуговицы на рукавах пиджака Дизайрэ, значит всё происходящее – ложь. Но пуговицы, как назло, на месте, коричневые роговые, диаметром примерно в полсантиметра, круглые, с двумя дырками, пришиты по четыре в ряд. Пиджак двубортный, в невидимую клетку, галстук с красным язычком Rolling Stones ослаблен, но не развязан, а пыльца, покрывающая стены, похожа на растертый миндаль. Ещё и пахнет так же – сладким весенним ядом, крепкой синильной кислотой. Он прекращает принюхиваться, чуть приободрённый. Он потом выяснит, кто же над ним смеялся. - Я ни за что не вернусь туда только ради того, чтоб порадовать тебя, разобрав какие-то каракули. Да и разбилось там всё, когда мы с Юргеном, м-м... освобождались.