История 0. Внедрение. CVII. Глава 3-1

Ему чудится, он бывал здесь сотни раз. Запах древесных опилок, мускатного ореха и очень горьких трав – всё выплыло воспоминанием из детства, но детства в какой-то прерванной жизни, где они с братом не остались сиротами сразу после рождения и не попали в приют. Та, другая мать, не отказавшаяся от него и Юргена, приходила сюда, укладывала младенца (почему только одного и где в это время обретался близнец?) на дощатый, пропитанный пивом стол, заказывала мутное крепкое пойло с эффектом анисового ликёра, возможно, даже греческий узо – и пила его в одиночестве, не закусывая ничем. А он лежал в тонкой пеленке, не спал, но и не плакал. Разглядывал тёмные потолочные балки со свисающими с них связками сушёных грибов, болиголова, кориандра и чеснока, всё вперемешку.

Где-то сбоку о каменную барную стойку стучали пенные кружки, бармен отдавал их по три-четыре сразу и забирал затем пустые, а плату за напитки – звонкие золотые монеты – благодарные клиенты бросали на дно кружек. И бармен снова наливал в них доверху свежее пиво. От золота оно пенилось сильнее, приобретало насыщенный привкус мёда. Или привкус солнца. Но откуда он знает? Он что, пил алкоголь, будучи новорожденным?

Данаис скривил губы: видение прошлого или что это было… наваждение, застлавшее его всегда ясный ум – вызвало только отвращение. Быть ребенком – непозволительная слабость. Вынужденная, но, к счастью, временная. Без разницы, во второй раз он попал в бар или в сто второй. Здесь темно, но отнюдь не страшно. Вот и толстые потолочные балки железного дерева – всё те же, хотя кажется, будто они немного просели и опустились. Но ничего с ними, конечно, не случилось: просто он вырос, и потолок поневоле приблизился к его голове. И связки кориандра с чесноком тоже пышно разрослись и оплелись паутиной.

Глаза привыкли к полумраку и увидели намного больше. Например, мягкий мерцающий свет испускает красная пыльца, окутывающая стены – и это единственное освещение здесь: ни электрических ламп, ни свечей в высоких канделябрах, ни открытого очага с ярким пламенем. Ему почти нравится. Как нравятся длинные столы и стулья с высокими резными спинками. Они тоже сделаны из дерева, крепкого, добротного и сильно потемневшего от времени. Они ничем не светятся, но явственно лучатся теплом, вызывая желание прикоснуться, а еще лучше – облокотиться или присесть. Однако в этот час посетителей, желающих насладиться средневековой готической атмосферой и уникальными местными напитками, немного – трое, и все они столпились за полукруглой стойкой в центре бара.

Он отпускает руку Юргена и торопится туда. Он хочет попасть в поле зрения бармена первым, это очень важно, крайне важно, от этого зависит дальнейшая их судьба.

Потому что он соврал. Этим существам ценна человеческая плоть. Они так же уязвимы в моральном плане и подвержены недугам симпатий, любви и страстей. А Юрген... властелин плоти и плотского услаждения. Властелин сердец. Данаис точно это знает, ещё не испробовав и не убедившись.

Над стойкой, незакреплённые, висят кубки и кружки, висят просто в воздухе, летают по кругу, медленно и величественно переворачиваясь. Они вращаются среди капель искрящейся воды, а быть может, капель масла или чистейшего спирта, они серебряные и фарфоровые, но стенки их так тонки и изящны, что просвечивают насквозь.

Данаис останавливается как вкопанный и следит, приоткрыв рот, как один серебряный кубок, похожий не на сосуд для питья, а на длинную розу, вылетает из круговорота посуды и сверкающих капель и ложится вровень с полированной столешницей бара, наклоняясь под углом к крану с надписью “Vinum”. Кран отворачивает чья-то невидимая длань, и в полупрозрачный кубок, а точнее – в выкованный из серебра розовый бутон – льется дивная зелёно-синяя жидкость. Льется доверху, чуть переливаясь через край.

Данаис хлопнул ресницами, на доли секунды отрываясь от зрелища – его вынудила боль в высыхающих глазах. Он забыл моргать. Он забыл дышать. И вид колдовского вина невольно вызвал в нём непреодолимую жажду.

- Приветствую, дитя ночи, - грубоватый, чуточку развязный голос так некстати ворвался в его юную одурманенную голову. Не бармена – высокий сухопарый мужчина-бес в кожаном фартуке, мирно дремавший за стойкой, сам встрепенулся, услышав этот голос. Он раздался за спиной у Данаиса, близко, у самого уха. И хоть Данаис был далеко не робкого десятка, его мгновенно бросило в дрожь. Знакомый, в чем-то ужасный голос... из детства, которого не было. Из ложных или краденых воспоминаний. Зачем они нахлынули на него в баре? Всерьез сбивая с толку и мешая. Потому что он впервые что-то чувствует – чувствует живо и сильно. И дома такого ни разу не случалось, как и в других местах, где ему доводилось бывать.

Он подумал о Юргене и сразу взял себя в руки.