Часть первая: "Зачин". Глава 7 - Антон

Сентябрь выдался на редкость холодным. Складывалось впечатление, что никакого «бабьего лета» не предвидится. Тучи плавали над головой высокие, плоские. Солнце спряталось за ними, и мир вокруг погрузился в безрадостную серость. Дул ненужный, прохладный ветер, заставляя от самого школьного крыльца съежиться, кутаясь в лёгкую ветровку.

На душе скребли кошки. Погода под стать убийству или долгой, затяжной депрессии. Ни к первому, ни ко второму не тянуло, и сознание просило солнца. Много и с запасом. За лето так и не набрался сил. Только всё растратил.

Кефир собирался сегодня «на выписку» – в институт в конце недели поступает. В общагу переезжал. Директору лишь бы побыстрее от меня единственного союзника отгородить, в очередной раз, доказав, что я в этом мире могу надеяться только на двоих союзников: разум и сила.

Аркашка искал ко мне новые подходы. Сменил кнут на пряник, став добрым и ласковым, как волшебная фея. Только от меня не укрылся топор в руках этой феи за спиной. Это же как змея – можно держать за шею. Но чуть ослабишь хватку – вывернется и ужалит.

Я неторопливо перешагивал лужи. Утрешний дождь. Подмораживало. Искренне сожалел, что нет тёплых перчаток и шапки. Ещё не выдали. Директор не упускал возможности отомстить везде, где только мог ткнуть своим старым пальцем, периодически снова меняя пряник на кнут.

Пальцы и уши мёрзли, как никогда ранее. А ещё считал себя закалённым. То ли внутренний огонь перестал греть, то ли действительно столбик термометра опустился ниже обычного.

Учителя так некстати завалили кучей заданий. Как будто есть время и место, где можно спокойно учиться. Наверное, стоит поговорить с классным руководителем. Пусть даёт ключ от свободного кабинета. Уроки лучше делать в школе после занятий.

Возвращался со школы, шагая вдали от всех. Всё равно дорогу запомнил, а идти рядом с враждебно настроенными личностями не было никакого желания. Свободный ветер, пусть даже холодный – лучший друг, а детдом осточертел. Знает меня и боится, а значит – жди любой подлости. Всё равно один со всеми не справлюсь. Да что там со всеми? Стоит Паше, Рябому, Копчику и Костяну навалиться скопом в неожиданный момент, как завалят наверняка. В неравной драке нет правил. С периодически напоминающем о себе плечом шансов мало. Виду не показываю, но боль не проходит. Стул потревожил старую рану не на шутку.

Дорога вывела к развилке, подводя к выбору: либо вышагивать по асфальту пару-тройку лишних километров вдоль дороги, либо пройти напрямик по тропинке через гаражи. Недолго думая, я выбрал второе. Так смогу успеть в детдом раньше. Может, удастся стащить со столовой кусок-другой, пока толпа оглоедов не лишит возможности нормально пообедать. После пропущенного завтрака и шести уроков есть хотелось так, что живот начинал переваривать сам себя. Болезненно урчал, обещая скорейший гастрит и язву.

А завтрак пропустил вот по какой причине… Кефир подслушал разговор дрека и успел шепнуть перед выпуском в жизнь, что с утра меня встретят неизвестные в детдоме. Где, как не на выходе? Пришлось вместо принятия пищи выпрыгивать в окно с другой стороны здания. Значит, если сегодня вернусь в «дом Аркашки», приезжие быки заломают и выбьют с зубами кровью подпись на переоформление бумаг. Квартира достанется директору, а что случиться со мной – вопрос из вопросов. Убивать не станут – бумаги так быстро не оформить, вдруг ещё понадоблюсь? – но инвалидом сделать на всю жизнь, как два пальца об асфальт.

Рюкзак не сильно тяжелил плечи. К чему-чему, а к тяжести давно привык. Сельский быт и отцовские тренировки не забыты. Слепили крепыша. Пусть и не того, который из сохинских, но тоже не рахит.

Эх, батя. Был бы ты чуть жёстче, мир вряд ли скинул тебя с жизненной дороги. Ты был слишком добрый, а такие Чистилищу, на что больше всего похож этот мир, ни к чему… Быть может, один удар в пах того парня с ножом повернул бы сюжет «вечера смерти» совсем иначе. Но ты привык биться честно, решил выяснить сначала причину для драки. Будто жизни нужны причины, чтобы резко оборваться.

От размышлений оторвала докатившаяся речь.

– Эй, урод! Деньги говорю, давай! Слышь?!

Злой голос доносился из-за гаражей. В который раз, проклиная себя за любопытство, я зацепился за край крыши и, прислушиваясь к ноющему плечу, подтянулся. Очутился над рядом «ракушек». Стараясь не делать лишних звуков, скинул рюкзак, осторожно подполз к краю крыши и заглянул вниз.

Четверо до боли знакомых детдомовских балбесов окучивали болезненного вида паренька на предмет наличия у него денежных средств. Обычный развод, гоп-стоп. Или как говорил сельский учитель истории Марк Захарыч: «Суровая действительность истории, где слабый при встрече с сильным становится ещё слабее».

Паха, Копчик, Рябой и Костян. Четверо уродов из семи обитателей моей комнаты. Их сложно поменять. Тянет к прошлому. Жека, Кот и Кефир не такие, как они. Просто не повезло в своё время оказаться не в том месте не в то время. Каждому не везёт в жизни по-разному: у одних Феррари колесо спустило, других при рождении акушер роняет…

Жертва – паренёк лет четырнадцати-пятнадцати, не выглядел сверстником, был на полторы головы ниже самого низкого из оппонентов. Большие очки с толстыми линзами занимали едва ли не половину белого, как мел лица, добротно усыпанного веснушками.

Паренёк со стоящими торчком волосами под «ёжика» трясся сильнее листьев на ветру. Как на глаз, так адреналина в нём под завязку. Только применял он его не в правильном русле, размазывая кровавые сопли по лицам гопников, а предпочитал бою ступор.

Не все воины. Кому-то и головой думать надо.

В последнее время я вывел для себя такую классификацию людей: волки, овцы, пастухи и собаки. Рамки восприятия расширились. Если в первый день попадания в детдом делил всех только на первые два «класса», то со временем поумнел. День за три идёт, если не за неделю…

Паренёк на бедняка не походил: под курткой костюм-тройка, лакированные туфли блестят, дипломат отяжеляет руку. Всё это выводило в разряд престижа. Ещё бы волосы чуть отрастил, зализал назад и того глядишь – вылитый сын бизнесмена или очень обеспеченного родителя.

Но что он здесь делает, этот «золотой мальчик»? Где охрана?

Впрочем, это не мои дела, а детсадовские отрицальщики просто не доедают в столовых. Их можно понять. Жизнь у всех разная.

Пойду я, пожалуй. Своих проблем хватает.

– Вот. Вот все деньги, что у меня есть. – паренёк с мольбой в голосе выложил на руку Паши довольно приличные купюры. Среди рублёвых соток и пятисотенных лежали доллары и евро. – Возьмите всё, только не трогайте меня… Я вам ничего не сделал… Отпустите. – По щекам пацана потекли крупные слёзы.

Я поневоле приметил, что-паренёк-то совсем моего возраста, только очень хилый и больной. Не всё, наверное, можно купить на деньги. Да, точно. Сверстник. Вроде бы видел в параллельном классе.

– Смотрите пацаны, у него доллары! Да я такие только по телику видел! Ты, мешок, совсем страх потерял? – Паша скривил прыщавое лицо. Глаза, глядя на богатство в руках, загорелись недобрым огнём.

– И что ты всё мямлишь? Отдам! Отдам! – передразнил Рябой и забрал у пацана очки. Тут же напялил на себя, изобразил глупую рожу и стал дразнить. – Конечно, отдашь! Всё отдашь и даже ещё принесёшь… – Рябой придвинулся к пацану, угрожающе добавил. – Если не хочешь неприятностей. Так ведь?

Ну, вот играть начинают.

«Ёжик» затряс головой. Выглядел беспомощным котёнком. Глаза без очков давали расплывчатую картину мира, что не придавало уверенности.

Это насколько можно быть ботаником, что так зрение посадить? Я, как отличник, не понимал этого полного погружения в мир книг. Чтение надо чередовать с физической работой. Читать сутками напролёт – не только садить зрение, но и забывать почти всё прочитанное тут же.

Трое друзей Рябого заржали, как кони. Стали улюлюкать. Копчик тут же ткнул жертву локтем в живот, тот изогнулся пополам, сразу зарыдал. То ли от страха, то ли локоть действительно больно приложил.

Паренёк запричитал, глотая слёзы:

– Что я вам сделал? Что вам ещё нужно? Можете забрать и сотовый, берите всё, только уходите… отпустите! – голос сорвался на визг.

Гопников это только больше взбесило. Я отмечал это в серых глазах. Они горели огнём власти над ситуацией.

Волчата почувствовали кровь. Четверо крутых парней, властители сюжета, боги маленького мирка своей жертвы. Стоят и наслаждаются каждым моментом, каждой пролитой слезой. Они чувствуют себя на высоте, на гребне волны. Только в таких шакальих стаях они могут возразить судьбе, сказать ей, что не только им не везёт.

Жертва и охотник.

Эти четверо ненавидят детей, у которых есть нормальные родители, кому в жизни повезло не так, как им. Эти четверо не могут вынести вид чистой ухоженной одежды, запах дорогого одеколона. Их злит всё. Злит хорошая жизнь. Озлобленные жизнью шакалы.

Ну да чёрт с ними. Пойду, я…

– Пацаны, а может того его? – хмыкнул Рябой и мысль об уходе пришлось отбросить. Уши навострились.

– Как бабу что ли? – ржанул Копчик.

– А что, я по телику видел! – пожал плечами Рябой.

– Да давай, хоть раз себя людьми почувствуем. – поддакнул Костян. – Паха, ты первый… Ты старший.

– Не вопрос, пацаны! – Пахан потянулся расстёгивать ремень. Трое тут же склонились над жертвой, собираясь избавить его от одежды.

Я не верил глазам и ушам. Всему есть предел! Этого допустить никак не мог. Только не на моих глазах. Гопы ещё хуже крестов. Прокачал на свою голову на зарядках, не спрашивая, что творят за спиной. Пора остепенять, «обломать рога», пока не запутались среди деревьев.

Привстал. Рюкзак лёг в руки, взвесил – пять учебников как раз то, что нужно, чтобы с разгона оглушить противника. Опытный глаз прикинул расстояние. В два шага загремел по крыше гаража. Швырнул рюкзак и прыгнул вперёд коленом.

Рюкзак ударил Рябому в висок. Коленом с прыжка угодил в череп Паши. Тот потерял сознание, стерев дурацкую ухмылку с лица. Получилось мощно. Как бы не убить совсем.

С одного прыжка оба несостоявшихся «насильника как по телевизору» упали на землю, отключаясь от реальности. Высоты, гравитации и силы как раз хватило, чтобы отключить. Промелькнула мысль, что за такое стоило и на тот свет отправить. Везде палка о двух концах. Мораль не действует, сталкиваясь с реальностью.

Приземлиться пришлось с перекатом, расшиб плечо. Снова то самое больное плечо. Ну, за что ему так?

Но тут же вскочил, заорал:

– Что гопота, совсем страх потеряли?! Баб с баблом мало? – в три шага взял разбег, ногой проломил пресс Копчика. Удар пришёлся в самое солнечное сплетение, согнув противника пополам.

Костян, оставшись последним на ногах, запричитал:

– Слышь?! Гарик, погоди. Ты же знаешь, тебе потом в детдоме не жить. Теперь эти точно прирежут… Ты же спать не сможешь спокойно! А я тебя прикрыть могу! Я…

Тело само сократило расстояние. Врезал без особой ярости костяшками пальцев в висок «помощника», закричал:

– Ты никто, тварь! И я никто! Мы на дне! На самом грёбанном дне! Но такого быть не должно! Это не зона! Этот парень – не как Людка для Аркашки! И вообще не девчонка! Усёк, подстрекатель? Пацаны не насилуют пацанов! Это – табу! Усекли, демоны?!

Костян изогнулся от удара, рухнул на асфальт, тихо взвыл.

Короткий бой.

Элемент неожиданности помог. Снова повезло.

Грудь вздымалась быстро, сердце рвало рёбра, но ярость спадала, адреналин растворялся, выкидывая из состояния боя в реальный мир. Нечеловечески быстро накатывала слабость. Это от голода. Давно нормально не ел. И почему не мог заряжаться от солнца, ветра, природы или розетки? Почему человек не батарейка?

Немного остыл и пришел в себя, подобрал запачканный рюкзак и очки застывшего в ступоре паренька. Тот так и стоял в одной позе, лишь зрачки следили за каждым движением неожиданного спасителя.

Ногой перевернул Пахана, достал из кармана забранные деньги, медленно подошёл к ботанику, то и дело кривясь от боли в плече. Как же ноет старая рана. Далеко не спецназовец, чтобы прыгать с перекатами. До армии ещё дожить надо.

Поймал взгляд спасённого, обронил:

– Парень, жизнь сложная. Либо ты к ней приспосабливаешься, либо она тебя… приспосабливает. – Протёр очки о рукав старой рубахи и водрузил на нос ботанику. Усмехнулся. Пацан до сих пор был в ступоре, но всё понимал. Я приблизил к его глазам купюры, хмыкнул – ноль реакции – и положил почти все деньги в передний карман рубашки жертвы. – Парень, ты не против, если сто рублей возьму? Я бы не брал, да есть охота, а в детдоме меня сегодня уже не ждут, впрочем, как и везде… Без обид, хорошо? – Подмигнув на прощание, пошёл прочь от места схватки.

Тем более что Паша начал приходить в себя, ворочаться и бурчать проклятья. Жив… но ночью спать не придётся. Подговорит компанию и либо придушат, либо переломают все кости. Шею бы уже свернули, чтобы не мучиться и наверняка.

– Мальчик! – очкарик немного оттаял от ступора. – Мальчик погоди… спасибо тебе!

Что? Я услышал слова «мальчик» и «спасибо»? Это из этого мира вообще? Давно ничего подобного не слышал.

Нет, нет, нет, не думать о прошлом! Я живу здесь, в настоящем. Прошлого нет.

Я лишь махнул рукой, не поворачиваясь. Кому что объяснять? Уже приходило медленное понимание, что этим вмешательством повернул далеко не лёгкую жизнь в ещё худшее русло.

Да и черт с ней, с такой жизнью! Главное, что бритвы по венам не будет. Если и умирать, то, только прихватив с собой всю эту компанию ночью. Как же всё легко и… сложно.

«Ёжик» похватал свои вещи, поспешил за мной по пятам. Только сейчас вспомнил, что может бегать или хотя бы ходить. Он довольно быстро догнал, представился:

– Я Антон. Антон Чудинов. А тебя как зовут?

Чуть сбавив шаг, я мазнул взглядом по Антону, буркнул:

– Рыжий дьявол. Ещё можно скиф. Или викинг. Как только меня не звали.

Очкарик повеселел, прибавил шагу, силясь что-то сказать, но не знал с чего начать. Всё произошло так внезапно. Перепугался. С этого и начал.

– Это хорошо. А по земному?

– Игорь.

– Слушай, Игорь, – он даже пытался всё расставить по полочкам. Соображалка не отключилась. – Всё произошло так внезапно. Я шёл со школы, как и ты…

– Почему ты ходишь в эту школу? – прервал я. – Ты вроде не из бедных, то есть… не из обычных людей.

Антон замедленно кивнул.

– Да. Вроде. Отец не раз хотел определить меня в престижную школу, но мне там не нравится. Там дети как роботы. Не живые почти.

Я засмеялся сквозь нарастающую боль в плече – всё-таки вывих! – обронил:

– А здесь значит все живее всех живых? Или ты думаешь, что здесь можно учиться, учиться и учиться, как таки завещал товарищ Ленин?

– Я специально выбрал самый тяжёлый район и разогнал всю охрану отца, – гордо выпятил грудь Антон, – хочу быть простым человеком, как и все. Ты, они…

Отлично, ещё и идиота спас.

Вслух ответил:

– Ничего более глупого не слышал. Ты странный, пацанчик. Они не люди почти. Шакальи условия делают из них зверей. Хищников. Сегодня ты мог навсегда потерять то, что в народе называется психикой… Сил спасти жопу у тебя нет. Умом не блещешь. Слушался бы что ли, отца. Я вот редко слушал. Теперь жалею.

Антон округлил глаза:

– Игорь, ты говоришь не по возрасту. Никогда бы не подумал.

– А ты думал я тупой? Раз драться умею.

– Нет, нет, что ты.

Я ускорил шаг. «Ёжику» пришлось, чуть ли не бежать, чтобы успеть за спасителем. Так продолжалось довольно долго, пока Антон совсем не запыхался, запричитал:

– Игорь, куда ты так спешишь? Куда направляешься теперь? Я слышал, что ты из детдома, как и эти… Там тебе… как это… «кранты»? Так ведь?

Резко повернулся.

– Слушай, Антон, это не твои проблемы. Жизнь идёт не по книжкам и не по телевизорам. Эти вон уже насмотрелись не тех передач. Так что это не твои проблемы. Оставь меня. Если ты из-за сотки переживаешь, будь спокоен, я тебе отдать её все равно не смогу. Я иду в магазин. Есть хочу!

– Стой! Возьми ещё денег! Возьми все! У меня много! Честно.

Ноги помчали, что есть мощи прочь. За дом, в ближайший магазин. Я скрылся за дверьми, надеясь, что надоедливый Антон отстанет.

Привязался, блин, мучимый совестью.

Через пару минут вышел на улицу с пакетом, в котором лежал пакет кефира и батон. Сел тут же у входа на широкие ступеньки. Зубами порвал упаковку, приник губами, кадык задёргался. Батон так же стал уменьшаться на глазах кус за кусом.

Перед глазами проплыл здоровенный серебристый джип. Красавчик. В деревне таких отродясь не было, а в городе к названиям автомобилей ещё не пригляделся, не запомнил, как какой называется. Иномарка она и есть иномарка.

Внедорожник остановился прямо перед ступеньками, заехав на тротуар. Дверь открылась, на свет из салона показался… Антон. Расплываясь в улыбке, дружелюбно сказал:

– Слушай, Игорь, ну чем ты питаешься? Как жив ещё до сих пор? Поедем, я приглашаю тебя на обед… Там нормальная еда.

Комок застрял в горле. Я чуть не подавился, резво подскочил на ноги:

– Слушай, Антон, меня устраивает эта еда. Я никуда не поеду! Отстань, ей богу!

Антон подошёл вплотную, положил руку на плечо. Резко, размашисто. Как раз на то, что пострадало.

Я непроизвольно вскрикнул – как молнией шибануло по ране. Пакет с кефиром вырвался из ослабевших пальцев, потёк белой лужей по ступенькам. Плечо порядочно опухло, мешая уже и движению руки. Та безнадёжно повисла вдоль тела. По телу прокатилась волна температуры. В глазах помутнело.

Ну, вот ещё не хватало. Как не вовремя.

Антон закричал людям в автомобиле, те повыскакивали, подхватили под локти.

Я уже не видел, как кричал спасённый, когда неосторожный водила схватил за руку, тем самым вызвав болевой шок, который отбросил в отключку. Схватили же за локоть, а отдалось всё в больное плечо.

Временами выныривал из странного тёмного омута ослабевшего организма, машина несла куда-то вдаль с огромной скоростью. Тут же отключался снова. Запомнился образ очкарика перед глазами.

Заботливый, что ли? К чему так обо мне печётся? Я же просто спас его. В этом мире это давно ничего не значит.

Окончательно проснулся на операционном столе.

* * *

Небо серое. В дымке. Но воздух свежий и чистый. Давно не дышал таким. Свыкся с запахом больничных лекарств и не замечал отсутствия порций кислорода. А теперь лёгкие навёрстывали упущенное. Бледное лицо на глазах розовело, губы наливались здоровым красным цветом. Ещё б в деревню на простор, где сама душа поёт. Тогда очухался бы за несколько часов.

И молочка бы.

Кутаясь в тонкую куртку, я стоял, подпирая спиной больничный столб и вертел в руках никому не нужную выписку. Листик с буковками. Достал зажигалку, когда-то отобранную у Паши. Чиркнул. Огонёк пополз по бумаге вверх, яростно цепляясь за драгоценный ресурс. Не боясь обжечься, погрел руки, и оставшийся кусок выбросил в урну.

Не болел я никогда. Не было такого. Здоров, как бык. Не было этих недель больниц, уколов, операции, лечения. Огонь стёр всё, оставив лишь пепел и новые горизонты.

«Ботаник» как всегда был рядом. Как и две с лишним недели изо дня в день. Кормил, поил, одевал. Как мама, ей богу. Даже учебников понабрал и подгонял меня по школьной программе, не забывая и про своё обучение.

Мы достойно учились, лёжа в больнице в отдельной двухместной палате. Оба были в десятых параллельных классах муниципальной общеобразовательной школы. Программы схожие.

Антоха лежал со мной в палате просто так. Деньги решают многое. Шутки ради ему назначили обследование на срок, как раз подходящий под моё время лечения. Так мы и числились официальными пациентами.

Он был похож на друга. Такого, которого мне всегда хотел иметь. Настоящего. Я к нему прикипел, как не уверял себя в обратном. Но пора уходить. Жизнь научила, что нельзя привязываться. Оторвут потом с кровью.

Так что лучше сейчас, чем в «один прекрасный день».

– Антоха, я тебе признателен за заботу и подчиненное плечо, но дальше я как-нибудь сам, – глядя в небо, сообщил я, стараясь не встречаться с другом взглядами.

Слова звучали неубедительно, а стоило поймать взгляд, как любой собеседник догадался бы, что расставаться не хочу. Просто вру, сочиняя на ходу.

– Рыжий, и куда ты пойдёшь? – спокойно спросил он.

Антон был единственным человеком, кого не хотелось бить за своё прозвище.

– Ты каждый день будешь задавать мне этот вопрос?

– Пока не ответишь, – хмыкнул очкарик и хитро улыбнулся, добавляя. – Плечо зажило, только пара резких движений или ударов в ближайшее время и почти три недели лечения насмарку. А ты, как я понял, боевой. Удержишься от соблазна?

– Ты хочешь взять меня в рабство?

Очкарик расцвёл улыбкой:

– Ну, зачем ты так? Я просто хочу пригласить тебя ко мне с ночёвкой. Пару дней поживёшь у меня, а потом сам решишь, куда тебе идти. С отцом заодно познакомишься. Он тоже благодарен тебе за моё спасение.

– Сколько тебе раз говорить, что ты уже тысячи раз меня отблагодарил. Не надо больше про спасение.

– Хорошо, хорошо, – закивал Антоха. – Тогда просто попьёшь с нами чаю вечерком. В тесном узком семейном кругу.

– И сколько вас там человек в вашем клане?

– Клан? – очкарик вскинул бровь. – Какой клан? Только я и отец. Вот и вся семья. – Глаза за толстыми стёклами погрустнели, погружаясь в прошлое, голос чуть притих. – Мать умерла, когда мне не было ещё двух лет, а братом или сестрой обзавестись не успел. Меня отец воспитывал. Няньки, пелёнки, всё такое. Родитель-одиночка. – Антон чуть повеселел. – Только честный он у меня. Как ещё не застрелили? Так новую женщину и не завёл.

– Что, совсем честный? – не поверил я.

– Наверняка есть какие мимолётные встречи, но я их не замечаю. В доме этого нет.

К входу в больницу подкатил джип. Лысый прокачанный охранник выпрыгнул с переднего сиденья, и распахнул двери в задний салон.

– Ну, вот и кучер с каретой, – буркнул Антоха и первым запихал меня в салон.

Напряжённый водитель кивнул вместо приветствия, вдавил педаль газа. Автомобиль вскоре вырулил на трассу. Внедорожник покатил вдаль, унося прочь от лечебного заведения.

Охранники были напряжёнными, челюсти плотно сведены, словно вот-вот поймают ими пулю или покусают возможного киллера. Вены на лысых черепах вздулись, словно бодигарды гадали кроссворд. Ни слова. Молчаливые с пассажирами. Только постоянные доклады по рациям.

– Что с ними? – Прошептал я Антону.

– А что не так?

– Да… напряжённые какие-то.

– Тебя ж везут.

– А я что сделал не так?

– Ты меня спас, – обронил Антон и чуть погодя добавил. – Не они.

– Ты ж их сам со школы отпустил.

– Ага, без ведома отца только.

– Подставил их и себя?

– Да чёрт с ними. Надоели. Ты не представляешь, что значит ежедневно наблюдать эти мясистые рожи возле себя. То нельзя, это нельзя. А что можно вообще?

– Можно огрести от детдомовцев за гаражами, – напомнил я. – Так что иногда правила работают. И их лучше не нарушать.

Охранник нахмурился, услыхав часть фразы, но тут же сориентировался и включил радио. Лучше так, чем выслушивать о себе от хозяев и… гостей.

Я кивнул очкарику. Не стал спорить. Я простой рыжий деревенский паренёк, который понятия не имеет, что значит ходить в сортир с охраной. Лучше не лезть не в своё дело. Вроде и охранники нормальные ребята и Антон парень ничего так. Это их проблемы. Пусть сами меж собой разбираются. Мне бы только понять, что сказать в детдоме. Я там не появлялся почти три недели. Вот это – моё. И денег надо где-то достать, чтобы расплатиться с ипотекой, с которой должен был расплатиться отец, как только выйду из детдома. Это тоже моё. Иначе квартиру заберут. А у кого какая харя, и кто кому не нравиться, это такие мелочи на самом деле. Об этих мелочах легко рассуждать, будучи в тёплом салоне дорогого автомобиля, а не на улице в мороз и голодным.

У каждого свои жизни.

– Приехали, – довольно сообщил Антон, выводя из размышлений.

Я посмотрел в тонированное окно: высотка-новостройка. Красивая, выделяющаяся на фоне серых панелек своей индивидуальностью. Словно кричит, что этот дом не такой, как все, лучше. Намного лучше! Элитные квартиры и такая же округа.

Автомобиль минул пропускной пункт и заехал на подземную парковку.

– Антон Денисович, Денис Львович ждёт вас дома, – сообщил охранник и добавил. – Проводить до лифта?

– Остроумно. Как-нибудь сами, – буркнул Антон и выскочил из салона.

Я последовал за ним, попрощавшись с охранниками. Те немного растерялись, не ожидали подобного и протормозили, невразумительно пробурчав в ответ. Но мой жест не остался незамеченным. Я понял, что Антоха с ними никогда не здоровался и не прощался, принимая за элемент обстановки, декорации или фон.

Один из лифтов распахнул двери и быстро покатил нас вверх. О, как же он отличался от лифта в доме, где родители купили квартиру. Светло, чисто, эффектный дизайн, пара зеркал. Я бы здесь остался работать, нажимая кнопки богачам. Честно. Зимой самое то.

Лифт принёс на площадку. На входе в одну из квартир нас встречал сухощавый мужичок с начинающейся сединой. Встречал сам, без прислуги. То ли простой, то ли сына слишком любит.

Нормальный вроде мужичок: интеллигентные очки, рукопожатие крепкое, бережливое. Его лицо говорило, что может быть, и злым, и добрым. В зависимости от условий и обстоятельств. Голос был мягким, но уверенным. Просто человек, который много работал, и которому в жизни повезло.

Таково было первое впечатление.

Мы познакомились, и глава семейства потащил нас на кухню. Стол давно ждал гостей и возвращения сына. Полный заварник доносил запахи мяты и чего-то сладкого, экзотического. Старался мужичок. Домработницы, как я заметил, дома не было. Или наготовила и ушла пораньше?

Пока обедали, особых разговоров не было. Денис Львович интеллигентно отмалчивался, предоставляя мне право насытиться и расслабиться. Просто присматривался, как я пытаюсь изображать этикет и как мои попытки, раз за разом терпят крах.

Разговоры начались ближе к чаю.

– Игорь, Антоха мне немного рассказал о тебе, но я хочу всё услышать сам. Как ты оказался в детдоме?

Я не хотел изливать душу незнакомому мне человеку с грустным лицом и такими же глазами, но вспомнился директор Аркашка, и в голове назрел план. Сам не заметил, как за кружкой ароматного чая рассказал всё. Без утайки. Сам от себя подобного не ожидал. Наверное, накипело. Хотелось излить душу, больше не держать всё в себе. И очень хотелось, чтобы директору влетело по первое число. Не из мести… Ради безопасности детей.

Денис Львович прервал только раз, исчезнув в соседней комнате и вернувшись с телефонной трубкой и блокнотиком.

– Как говоришь, Аркадий Петрович?

– Он самый.

Денис Львович сделал пометку в блокноте, что–то расчертил и пообещал:

– Им займутся. Это дело чести. Дети будут в безопасности. И с квартирой твоей проблемы решатся.

– Спасибо.

– За такое не благодарят. Дети – самое дорогое, что у нас есть, – в его словах услышал непонятную мне грусть. Столько печали и тоски, словно горечь разрывала изнутри.

– Всё равно спасибо. За всё вам спасибо.

Денис Львович приблизился, обнял за плечи и кивнул в сторону Антона:

– Это за него тебе спасибо. Он сейчас сидит рядом и улыбается, а мог бы лежать в больнице или сидеть у психолога. А то и в овраге с перерезанным горлом лежать… Не хочу об этом думать.

– Пап, так мы и приехали с больницы, – хихикнул Антоха. – А завтра в школу вместе пойдём.

«Пап». Сколько себя помню, никогда так не называл отца. Считал, что это слишком по-детски. Всё как-то батя, батя… Дурак. Папка он ведь всегда свой, рядом. Заслуживает уважения и ласки. Но мы слишком суровый народ, чтобы это признавать после пубертатного периода.

– Антоха, принеси мой сотовый, – обратился папа к сыну.

Даже в этой обычной просьбе столько тепла, заботы, любви. Невольно вспомнил мать с отцом, сердце сдавило, но сдержался, концентрируясь на дыхании.

Всё случилось, как случилось. Прошлого не вернуть, не изменить. Так что смирись и живи. В конце концов, ты в гостях. Улыбайся.

– Зачем он тебе сейчас понадобился? – для приличия возмутился очкарик, но уже выползал из-за стола.

– Ну, принеси, прошу тебя. – добавил Денис Львович.

– Хорошо. В какой он комнате?

– Ой, даже не знаю. Посмотри-ка в спальне, или зале, а может в детской, или всё-таки гостиной? Точно не знаю.

Очкарик, бурча, ушёл в соседние комнаты «найти то, не зная, что». А я уже понял, что Денис Львович просто хочет со мной поговорить наедине. Поднял вопросительный взгляд. Разговаривать, когда сыт, и в тепле, можно сколько угодно. С меня не убудет. Да и от своих мыслей отвлечёт.

– Игорь, что теперь делать собираешься?

– Антон мне уже задавал подобный вопрос. И не раз… Я не знаю, что ответить.

– Я понимаю, – отец Антона отстранился, расплываясь по мягкой стенке стула. – Заботиться он о тебе. Что-то в тебе разглядел. Что?

– Я и сам не пойму. Что? Ну, помог немного. Я не мог не помочь. Есть вещи, которые просто против моей сути. Нельзя так. Но это не повод меня превозносить. К тому же он… вы… многое уже сделали для меня. Этого вполне хватит.

– Говорят, что перед смертью, людям многое открывается. – Вздохнул глава семейства.

Эти слова обдали холодом. Злые когти схватили за грудь. Я непонимающе поднял глаза.

Смерти?

– Ну, конечно, он тебе ничего не говорил, – вздохнул Денис Львович. – Он никогда никому об этом не говорит. Да и некому говорить. Нет у него друзей. Одинокий. Никого не хочет обременять своей... последней минутой.

– О чём вы, Денис Львович? К чему про смерть?

– Рак у него, Игорь. Рак. – выдохнул отец Антона. – Клетки в головном мозге вдруг начали работать на себя. Никто не знает, сколько осталось. Сейчас ремиссия, химиотерапия позади. Только волосы отрастил снова. Но… никто не знает, надолго ли это. Рак головного мозга слишком сложный, чтобы окончательно его победить. Некоторые процессы просто не операбельны. Медицина ещё не научилась всё решать без последствий.

Я сидел застывший и поражённый. Зрачки расширились. Дыхание сбилось, и в голове дикий бедлам. Антоха потратил две с лишним недели жизни на меня. Драгоценное время. Время – самое драгоценное, что есть у человека. Особенно у обречённого.

Разве я достоин времени умирающего?

– Мы лишь немного затормозили процесс, но не остановили. И ведь ходит в школу. Даже перевёлся в обычную. Живёт простой жизнью. Я зову его на курорты, в другие страны, в путешествия. Мир посмотреть. А он отказывается. Хочет прожить свои последние дни «простой жизнью». Хочет окончить школу, и единственная его мечта – дожить до выпускного вечера. Не Колизей его интересует с Пирамидами, а девушку за руку на бал повести. Понимаешь? Простую. Одноклассницу. Не экскортницу. Я бы, сам понимаешь, этих девушек перед ним тысячи поставил. Не хочет. Сам и всё тут. Упёртый.

В словах Дениса Львовича слышались слёзы. Говорил чётко, ясно, а душа ревела. Эти незримые слёзы текли по щекам и капали в кружку с недопитым чаем.

Какая тут к чёрту школа? Он хотел подарить сыну каждый день, сгладить его уход. Поэтому и сидит дома в домашней одежде, а не крутит делами в офисах в стильном пиджаке. Какой может быть бизнес, когда обречённым недугом болеет единственный сын? Вот откуда эта затаённая печаль в глазах.

Проклятый рак.

Антон зашёл на кухню, оглядел наши хмурые лица, сразу всё понял.

– Зачем, папа? Зачем ты ему рассказал?

– Я не мог иначе, – скупо обронил Денис Львович, скрипя голосом.

– Я хотел, чтобы он был мне другом, не потому что я умираю, а просто…

– Дурак! – Неожиданно для себя самого прервал я. – Я и есть твой друг. Просто именно я не хотел грузить тебя своей… судьбой. Я словно проклят! Поверь мне. Все, кто был рядом, вдруг просто исчезли. Это тяжело, Антон. И тебе ни к чему.

– Ты не проклят, – возмутился Антоха. – Просто твой ангел спит, как и мой. Они походу устали. А другие слишком заняты.

– Спят? Заняты? Похоже на правду, – не стал спорить я. – Но мы их разбудим. – Обнял очкарика за плечи, прижал к себе. – Ты поможешь их разбудить… Антох? Друг ты мне или кто?

Мне было всё равно, как звучали мои слова. Я говорил искренне. Антон это знал.

Антоха улыбнулся, кивнул. Его спокойный взгляд отдавался дикой тоской во мне.

Обрести, чтобы потерять. Такова твоя судьба, Игорь Мирошников…

По щеке Дениса Львовича потекла одинокая слеза. Я повернул Антоху к себе, чтобы не видел слёз отца.

Судьбы, судьбы, судьбы.

Квартира, детдом, школа? Нет. Это всё теперь суета. Ей можно заняться потом. С этого момента, я буду телохранителем Антона. И до последнего вздоха пробуду с ним. И здесь не надо слов. Время само всё расставит по нужным местам.