Часть первая: "Зачин". Глава 4 - Новый дом

Трёхэтажное длинное и совсем старинное здание дореволюционной постройки вмещало несколько сотен детей. От совсем маленьких, переводимых из дома малютки «отказников» до старших подростков в преддверии совершеннолетия.

Тех, кто скоро покинет детдом и пустится в жизнь свободными птицами, большинство. Многие «проблемные». Для того, чтобы это понять, хватило лишь взгляда.

Десятки любопытных глаз провожали меня со всех сторон. Сопровождающая из больницы тётка вместе с полицейским негромко переговаривались, представляли новым людям. Те спрашивали, задавали вопросы, смотря в глаза.

Я не слышал. Мир вокруг – иллюзорен. Выдуманный кошмар, из которого нельзя проснуться. Всё это происходит не со мной.

Молча шагал за ними, как овца на привязи. Стены детдома не радовали. Тоской был наполнен воздух, атмосфера стояла гнетущая. Редкие детские улыбки выглядели неестественно. Всё перед глазами стояло в чёрном цвете.

Длинный коридор привёл нас к кабинету директора. Посчастливилось попасть на планёрку, где вокруг кучи воспитателей бродил пожилой мужичок, и разносил всех словами в пух и прах, поднимая на повестку дня плановые вопросы. Остановило его лишь наше присутствие.

Я стоял как замороженный, опустив взгляд. Лишь периферией зрения отмечал хмурый взгляд директора детского дома и не менее хмурые лица десятка женщин-воспитателей.

«Как же, ещё одного затюканного волчонка с больницы привезли. Наслышаны, наслышаны…» – говорили их равнодушные взгляды и каменные лица не сулили ничего хорошего.

А чего я хотел? Для них я убийца. И срок, пусть даже условный, занесён в личное дело, отнюдь не сглаживая дороги жизни. Судьба. Чёртов фатум.

Нахрен всё!

Никому ничего объяснять не собираюсь! Пусть думают, что хотят. Не жалею, что воткнул нож в лёгкое того подонка. Дали бы возможность всё исправить – поступил бы точно так же. Ещё и второго бы проткнул поглубже для верности. Никаких угрызений совести и стяжаний за грехи. Гопники ни над чем подобным не задумывались, истыкав живот и грудь отца, как мешок с песком. И этот ублюдский гоп-стоп сломал бы ещё не одного человека, прежде чем не мой, так другой нож остановил бы бандитов. Все рано или поздно получают по заслугам. Это же очевидно. Почему они все не понимают?!

Директор – Аркадий Петрович, лысый обрюзгший старикан. Любезно поприветствовал людей из органов опек, подписал бумаги о принятии, и как только дверь за тёткой и полицейским захлопнулась, принял свой естественный облик.

Повседневный директор был хмур, зол и постоянно облизывал губы. Едва ли я мог назвать его приятным. Мы с первого момента знакомства возненавидели друг друга. На уровне интуиции – шестого чувства.

Перед его глазами лежала бумажка, где чёрным по белому было написано тезисно: «Осуждён по статье за непредумышленное убийство на условный срок в размере пяти лет». Всё. Другие слова были бессмысленны. Эта бумажка и определила его дальнейшее отношение ко мне, как к криминальному элементу. Здравый в «казённом доме» был неуместен. Убил – убийца. Точка. Никого не волновало, что это была лишь одна сторона граней жизни.

Разглядев меня с ног до головы и лениво зевнув, Аркадий Петрович с ходу определил нового подопечного на постоянную прописку к самым старшим – на третий этаж. В «особую» комнату.

– Уму разуму пойдёшь учиться. Перевоспитываться, – он снова посмотрел на меня, но я молча. Тогда продолжил. – Хотя таких как ты уже не исправить. Заноза на теле общества.

– Ага, – только и ответил я, понятия не имея, что половина из обитателей той комнаты уже привлекалась.

Вот откуда ухмылки на лицах воспитательниц.

Понимание общей картины пришло позже, когда одна из толстых воспиталок повела меня в комнату на знакомство такими словами:

– Ну что, душегуб? Идём прописываться.

«Прописываться»? Что-то студенческое или зоновское, как научил телевизор. В голове звенела пустота. Пустота эта с каждым днём распространялась всё дальше и больше. Возможно, так же ощущают себя роботы, бездушные механизмы, выполняя простейшие команды, ни о чём не задумываясь. Всё по схеме. По заранее занесённой программе. На алгоритмах. Без чувств и эмоций. Я становился этим роботом, который так нужен миру, где не могут выжить живые люди.

Неповоротливая воспитательница провела через половину здания и остановила перед закрытой обшарпанной дверью. Ткнула наманекюренным ногтем, указывая направление и обронила, как обречённому:

– Вот здесь и будешь… жить. Заходи, не стесняйся. – и ушла, посмеиваясь то ли своим мыслям, то ли над моей судьбой. Или всё это мне кажется? И миру просто плевать на меня?

Застыл перед дверью. Возможно, ждал, пока мне принесут пастельное бельё или расскажут, где и что находится в абсолютно незнакомом здании.

Ждал. Но никто не приходил.

Минута слилась в бесконечность. Эта бесконечность во мне колыхнулась и отозвалась, словно рябью по озеру. Маленькие волны набрали силу, поднялись вверх и обрушились на пустое сознание волной цунами. Пора действовать! Это и называется воля к жизни. К чёрту всё это! Не даст жизнь поблажек, пока сам не возьму!

Вспыхнув, как яркое пламя, я врезал ногой по двери. Всё равно ничего хорошего за той стороной меня не ждало и лучше начать первым. Лучшая защита – нападение. Так хоть шанс есть. Раз обещал себе выжить – выживу. В какую бы передрягу не занесло.

Я сильный! Я рыжий! Я всё смогу!

Дверь распахнулась. Вошёл внутрь, взведённый как тугая пружина, готовый к молниеносной драке. Человек, теряя всё, ломается или становится таким сильным, что больше ничто не в состоянии его сломать. Кто выдерживает эту перековку, уже не из теста – из металла.

Кому нечего терять, тому нечего и бояться!

Девять пар холодных глаз одновременно повернулись к источнику звука: семеро пацанов у стола и по кроватям, две молодые девчонки курили на подоконнике в распахнутое настежь окно.

Было жарко, душно и пахло смесью кислого пота и курева. Пары алкоголя свободно витали по большой комнате. На столе стояли две бутылки водки и пластмассовая двухлитровая бутылки пива, пепельница, полная окурков и закуска, состоящая из хлеба с сыром.

Надо же! И здесь на планёрку попал!

– Ты чё, блядь, дикий совсем? – гаркнул белобрысый тип на кровати.

Я повернул к нему голову, глядя исподлобья.

– Хули смотришь, как волчара? Рябой, Копчик, покажите ему, как надо входить в комнату.

Двое сразу подскочили из-за стола, приблизились, угрожая:

– Ты чё баклан, зубов захотел лишиться?

– Я тебя сейчас на части!

Волки.

– Подходите, познакомимся! – с ходу рявкнул я.

Детей так пугайте, ублюдки. Мне, как смертнику, всё равно.

В два прыжка для разбега и колено проломило грудь загорелому – наверное, и есть Копчик. Сокращённо от Копчёный. Хорошо попал, удачно. Но тут сбоку в голову мне прилетел стул. Попал в голову, откидывая к кровати и оставляя без сознания.

Адреналин начал действовать!

Перемотка. Вновь два прыжка.

Вот удар в грудь! И тут же наклоняюсь, подныривая под стул Рябого – парня с лицом в оспинах. Стул пролетел над головой. Я поднырнул и врезал под дых. Прямо в печень. Болевой шок отключит надолго.

Перерыв? Дадут передохнуть, как же.

Остальные пятеро подскочили и в один момент наваливаясь кучей.

– Нахуй пошли! – рявкнул я и подхватил табуретку из ослабевших рук Рябого. Каждый из них сам по себе был говно боец, но в стае – сила. С сильных и начал, как учил отец. Огреть белобрысого с короткой причёской по голове оказалось хорошей идеей. Он как подкошенный рухнул на пол. Остальные остановились, глядя на мой волчий оскал.

– Стоять, долбаёбы, всех завалю!

Четверо замерли от резкого крика. Так пугаются даже хищники, наткнувшись на неожиданный отпор. Один, все же оказался слишком близко. Пришлось схватить его за горло одной рукой и швырнуть на кровать. Наверное, успел подкачаться за время курьерской работы – паренёк запнулся о кровать и с перекатом через голову ударился о соседнюю кровать, взвыл, припечатавшись затылком.

Вновь перехватив стул двумя руками, я двинулся на троих оставшихся, надеясь на новую вспышку и перемотку в случае опасности.

– Познакомились?! – почти зарычал, сходя с ума от адреналина.

Двое из оставшихся на ногах не горели желанием встревать в драку, где уже столько потерь, а третий без поддержки не решался.

– А теперь мордой в пол, пидоры! И отжиматься! Быстро!!! – рявкнул я зверем, замахнувшись стулом.

Трое попадали на пол.

– Я ваш новый физрук! – во всё горло взревел я, опуская стул. Подхватил недопитую пластиковую бутылку с пивом и швырнул на пол, окатывая одного из тройки. Бутылка окатила пивом самого тощего.

Биться оказалось больше не с кем. Вся компания отжалась не больше, чем по десять раз, после чего двое устало свалились на пол. Один замучался отдышкой.

Делая зарядку по утрам перед работой и вечером на сон грядущий, чтобы спать без этих самых снов и без нижних конечностей, я обычно отжимался по сто раз. Это и дало преимущество перед жителями «воспитательной» комнаты. Ничего не делая для здоровья, бухая и закуриваясь, до блевоты, те постепенно превращались в скелетов.

Их спасала только стая. Но у каждой стаи есть вожак. И сейчас старого вожака снёс табуреткой новый.

Я посмотрел на девчонок на подоконнике.

– Ебать ты злой, рыжий, – произнесла одна из них. Чернявая.

Русая кивнула.

– Точно, отморозок.

Сухо ответил:

– Брысь отсюда! Живо!

Моя волчья физиономия после лечения в больнице и всех событий последнего месяца не делала и намёка на снисхождение в спорах.

Чиксы[1], как говорил Лёха, смылись в мгновение ока.

[1]Компанейские девчонки. Чрезмерно.

Подхватив оставшуюся в живых табуретку, я присел у стола, сделал морду отморозка и усиленно жуя сырок, позаимствованный со стола, замогильным голосом сообщил:

– Я два раза не повторяю. Кто не будет слышаться – буду резать. Мне, как мокрушнику[2] всё равно. А вам с дырками в боку лежать не в прикол, верно?

[2]Осуждённый по статье за убийство. Игорь здесь утрирует. (Прим. авт.)

Во мне определённо умер актёр. Пятеро кивнули – тот, что ударился о кровать, и получивший под дых, оклемались и уселись на кровати напротив.

– А раз все хотят жить… – я резко подскочил, вытаращив глаза и заорал, брызгая слюной для пущего эффекта. – …то заткнулись все и слушаем сюда! Подняли белобрысого и Копчика! Быстро!

Трое метнулись поднимать павших. Получившего в грудь подняли, усадили. Очухался сам. А белобрысый ещё долго валялся на кровати, приходя в себя.

Хрустнув костяшками пальцев, я посмотрел в глаза каждому, задержав взгляд на каждом, пока тот не отвёл взгляд сам.

Они боялись. Отчётливо видел страх в глазах. Значит, пока Паха не придёт в себя и снова не скучкуются, пару дней можно отдыхать. Эта ночь будет тихой. То, что нужно. А пока предстояло познакомиться.

Коротко расспросив о каждом, узнал все семь имён или «кликух».

Отключившегося белобрысого звали Пахой. Паха-пахан, бывший старший комнаты. Рябого и Копчика запомнил сразу. Покоцанную и загорелую харю ни с кем не перепутать. Костян был тощим, как голодающий глист. Это его рекордом было отжаться два раза. Лёгкий и длинный, он был способен только за пивом в магазин бегать. Конечно, если гопникам удаётся поиметь денег с малолеток после школы или своровать что-нибудь в магазинах.

Кефир был толстячком с довольно длинной причёской, парень вроде не плохой по первым ощущениям. Жека и Кот ничем не выделялись, были бритыми и сидели тише воды, ниже травы. На них как раз и влияет компания. Если хорошая – парни будут вести себя нормально. Если плохая, под предводительством Пахи, то пиши – пропало.

И здесь мне предстояло жить два года.

Жить или выживать? Главное дотянуть до того момента, когда всех выселят с моментом совершеннолетия, а потом будет легче.

Остаётся только жить сегодняшним днём. Жить и разговаривать по манерам общества, в котором живёшь.

Лучше живой презираемый волк, чем мёртвый благородный олень.

Отец, мать, я выживу! Обещаю!

Не важно, какой я внешне. Внутри я всегда могу оставаться собой.