Глава 4 - Старый храм - новая жизнь

Монах привёз мальчика к заброшенному тайскому храму. Таким он казался на вид, ибо находился вдали от туристических маршрутов и за внешностью не особо следил в силу слабой финансовой поддержки.

Однако, потасканный и неказистый храм служил больше местом упокоения духа

для местных. Отличалось это священное место и тем, что храм располагался не на самом острове Пхукет, а на отдельном островке – Ко Сирей. Тот был соединен с Пхукетом небольшим пешеходным деревянным мостиком.

Пришлось бросить мотоцикл и пересекать мостик на своих двоих. Тай отметил, что рядом с мостом была удобная парковка. Это как минимум означало, что транспорта на острове нет. Даже электрического. И люди всё носят вручную.

Шагать пришлось прилично – около километра, от чего мальчик потерял много сил. Но на этом сюрпризы не закончились. Храм был построен на холме и хорошо виден ещё издалека. А чтобы добраться до входа в главное здание, Таю пришлось преодолеть немало ступенек. Каждая порядка полутора метров в ширину, хоть прыгай на неё, не промажешь. Да только сил нет запрыгивать уже после второго десятка.

Ширины хватало, чтобы разминуться и всадникам на конях, не задев друг друга локтями. Но конями здесь и не пахло, зато пахло собачатиной: на ступеньках дремали бродячие псы. Сами ступеньки вились то влево, то вправо по холму. А перегородки были

выполнены в виде спины дракона.

«Отличная замена парапета», – прикинул Тай, не раз и не два хватаясь за них.

Головы драконов начинались на спуске, выполненные в виде статуй. И заканчивались когда-то эффектными хвостами на самой вершине. В плане дизайна – впечатляло когда-то. Но сейчас драконы выглядели не лучшим образом. Давно не зная краски и потеряв часть штукатурки, драконы поникли.

По завершению восхождения по широким ступенькам малец ощутил, что близок к смерти от истощения. А бодрый монах даже дыхание не сбил, имея дело с подобным восхождением по десятку раз на дню. Далай Тисейн лишь одобряюще похлопал по плечу, почти взлетев вверх даже без тени отдышки. Тренирован он был на порядок лучше Тая. Жизнь при монастыре закалила не только дух.

– Ничего, ничего, ты привыкнешь, – обронил он. – Дыши. Просто дыши.

Монах показал, что вдыхать надо носом, а выдыхать ртом, и активно задействовать низ живота. И пресс поработает, и организм почистится.

Тай осмотрелся. Стоило подняться на уровень храма, как наткнулся на когда-то золочёные статуи людей в полный рост. Возможно, они изображали Будд и некогда были сплошь золотые, надежно охраняя место от злых духов. Но ветер, дождь и длительное отсутствие заботы превратили их в невзрачных серо-белых существ неопределенного пола и предназначения.

Однако, даже несмотря на это, Тай увидел, что они «заряжены». От них исходило небольшое сияние, словно они были запитаны током. Вроде не человек совсем, но не просто изображения!

– Они… светятся! – заявил поражённый мальчик.

– О, правда? – улыбнулся монах. – Это хорошо. Значит, ещё работают нам на благо.

– Я думал светятся только люди, – признался Тай.

– Не только, – добавил Далай Тисейн. – Некоторые вещи тоже имеют свой… ммм… «заряд». Но для этого нужны обрядовые действия и молитвы.

Парень посмотрел на монаха.

– Драконы, тотемы. А зачем они?

– Просто охрана места. Не более. Когда соберём достаточно средств, поставим между драконами фигуру воина. И проведём полноценные обряды. Тогда это место будет лечить и защищать.

– От кого?

– От… зла, – добавил совсем просто монах. – Зла в мире много и оно не дремлет. А вот добро, увы, часто спит. И его нужно будить. Так что воин нам не помешает.

– Ух ты, воин! – восхитился Тай. – Вот это будет крутая защита для храма!

– Что воины? – отмахнулся Далай Тисейн. – Настоящие драконы в людях.

– Почему в людях? Как они туда помещаются?

– Потом, Тай, – улыбнулся монах. – Сейчас отдых.

Ещё преодолевая ступеньки, Тай удивился, что не заметил на территории храма ни одного туриста. Одни только бродячие собаки здесь чувствовали себя фривольно. Они развалились в теньке под пальмами и мангровыми деревьями, а также отдыхали прямо на скамейках у храма. Людям же из числа посетителей было то ли не с руки добираться в глушь пешком, то ли это священное, намоленное место не пользовалось особой популярностью.

«Да и до туристов ли сейчас вообще?», – прикинул полусонный, уставший Тай.

У самых последних ступенек его и монаха встретил только престарелый сторож. Он же был продавцом цветков лотоса для подаяний. Вход в храм был свободным, но вот побаловать Будду можно было подношением, купив символические пожертвования в виде палочек ладана или цветков лотоса. Так было принято во многих храмах не только Таиланда и в буддизме в целом.

Ноги Тая подкашивались. Схватился за хвост дракона, чтобы не упасть. Видя измождённость подростка, монах принялся сам разувать его, присев на корточки.

– Я сам могу! – воскликнул Тай и даже попытался наклониться, но голова закружилась. Пошатнулся и едва не упал.

Сил всё-таки совсем не осталось. Переоценил себя. С температурой и регенерацией кожи шутки плохи. Тропическое солнце и физические нагрузки – работали в паре.

– Дыши спокойно, – не принял возражения монах. Затем разулся и сам.

Лишь тогда они вошли в помещение, рядом с которым Тай увидел приличного размера колокол. Конечно же, ребёнок сразу ударил в него. Послышался мелодичный гул.

После малец запоздало посмотрел на монаха, осознав, что забыл спросить разрешение.

– Хорошо. Духов отгоняет, – одобрил Далай Тисейн. – Сторожу не с руки бить каждый час. Вот ты и помог.

– Тогда я буду звонить! – заверил новый постовой.

– Хорошая идея, – кивнул монах. – Но сначала наберись сил. Для каждой работы нужны силы.

Зайдя под тень сводов храма, Тай смахнул пот со лба. Здесь было прохладно и организм начал остывать. Ветер на возвышении охлаждал даже стены.

Взору посетителя предстали алтари с редкими подношениями. В храме не было своего крематория и потому местные не справляли здесь даже похороны. Они заходили лишь для редких молитв или поднимались на холм просто для того, чтобы пофотографировать округу с возвышенности.

Храм использовали как смотровую площадку.

– Когда-нибудь Ват Ко Сирея будет столько служителей, что мы затащим по ступеням целый камень с горы, покроем его золотом и тогда сюда обязательно будут приходить туристы, – заявил Далай Тисейн мальчику.

– Лучше лоток с мороженным, – предложил Тай. – А то жарко. После подъёма будет пользоваться спросом.

– Тоже неплохая идея, – улыбнулся монах. – Но цель храма не в том, чтобы заработать. Цель его в том, чтобы… служить.

– Кому служить? – спросил малец.

– Будде, – ответил монах. И это одновременно был и короткий и развёрнутый ответ на многие вопросы.

За алтарями в помещении находилась золотая статуя лежащего Будды. Конечно, статуя была сделана не из золота, только покрыта золотистой краской, как быстро понял Тай. Да и красили статую давно. Краска местами шелушилась, облезла по краям кусками. Печальнее всего выглядели ноги статуи: пятки и пальцы были совсем потрескавшимися.

Но сама фигура этого Будды была довольно внушительных размеров и имела свечение на порядок больше, чем драконы на входе или фигурки на верхнем уровне.

Тай принялся шагать вдоль неё, стараясь понять, почему фигура светится и откуда исходит свет. Отмерив шагами некое расстояние, он прикинул, что фигура порядка пяти метров в длину. А попрыгав, понял, что около трёх в высоту. Но вот источника свечения найти не удалось.

Где у неё батарейки?

– Она светится даже больше, чем те статуи на входе, – наконец решился поделиться своими догадками Тай.

Далай Тисейн ещё раз пристально посмотрел на повеселевшего мальчика и неторопливо заговорил:

– Намоленные вещи имеют свою ауру, как и всё живое: растения, деревья, сама природа. Артефакты, статуи, особые места силы – многие вещи в мире живее, чем принято считать.

Конечно, Тай тут же задал самый главный вопрос:

– А почему я это вижу?

– Потому что ты тоже стал немного… живее остальных.

Монах сказал всё почти без акцента, не подбирая слов, отчего Тай сразу запомнил эту фразу на всю жизнь. Нельзя забыть, что ты «живее остальных».

Внутреннее убранство храма было наполнено тайской ритуальной символикой: слоны, цветы, изображения Будды, а также небольшие картины, изображающие сюжеты героических эпосов из священных писаний буддизма. Старые, пыльные, в паутине, некоторые всё же походили на страницы комиксов, которые так любил Тай. И он с интересом изучал их.

Но «дочитать» не дали. Перед монахом вдруг вырос молодой послушник с подносом, на котором стояли чашки с парующей жидкостью.

Как таковой чай тайцы не пили. Юный турист прекрасно знал это, так как уже приходилось отплёвываться от чего-то синего или фиолетового в чашке в отеле. Вот и сейчас на подносе был не привычный на родине зеленый или чёрный чай, а что-то другое, ещё и горячее.

– Что это?

– Травки. Покой. Холод, – ответил монах едва ли не по слогам, словно опять забыл многие слова.

Тай без спора взял чашки. Пахло странно, непривычно, но язык давно к горлу прилип. Потому малец осушил ещё горячий травяной настой почти залпом, обжигая щеки, десны, губы. Все равно, лишь бы ощутить на языке влагу.

Пить хотелось так, словно высох изнутри и теперь рассыпался по миру песком. Скрипучим и горячим.

Послушник поклонился монаху и заговорил с ним на тайском. Тай речи не понимал, улавливал лишь отдельные знакомые фразы. Потому слушал вполуха. Совсем другие мысли занимали ему голову.

В самолёте во время длительного перелета он кроме тайского разговорника читал статью в журнале, где говорилось, что каждый таец должен хоть раз в жизни прийти и «постричься в монахи». Только отслужив в монастыре хоть несколько месяцев, чтобы отрешиться от мирских сует и вообще подумать о жизни, он становится настоящим мужчиной.

И тут Тай задумался. А что, если пришло его время стать мужчиной? Отдаться службе, так сказать. Только службе духовной. В конце концов, монахам выдают одежду и поят чаем. А это лучше, чем умирать от жажды на улице и ходить в рванье, засыпая на лавочке, как псы. Через пару-тройку дней его одежда точно станет грязной, а сам со временем станет лохматым как пёс и превратится в городского Маугли.

Тай так же вспомнил, что срок пребывание при монастыре мог быть любым. Это определял сам человек. Причём принимали на служение в послушники не только тайцев, но и любого другого иностранца при их пожелании. Разве что для этого стоило разобраться с визой на длительный срок.

Для самих же тайцев служба Будде была вроде похода в армию, только это было скорее личное, ритуально-символическое, и без уклона в мистицизм. Так многие тайцы замаливали грехи, исправляя праведным служением карму прошлых жизней. А что они там натворили, никто и не спрашивал.

– Но что исправлять мне? Разве я сделал что-то плохое? – пробормотал Тай статуе Будды.

И тут перед глазами всплыла немытая посуда, разбросанные вещи по комнате, невыполненные уроки, и даже один прогул по математике, когда была контрольная. А однажды он съел все конфеты и свалил на Аленку, перемазав малютке губы в шоколаде. Ну просто потому, что мог.

Статуя словно на миг стала ярче, и вроде бы даже немного кивнула, утверждая, что так всё и было. Мог сделать много полезного, а провёл время перед телевизором и праздно шатаясь с планшетом по комнатам.

Затем свет стал прежним, но резко блеснул. Мальчик испугался. Перед глазами вдруг пронёсся образ, как нашёл папин журнал для взрослых. Он, конечно, вернул его обратно, на сначала пролистал от корки до корки. А там столько тёть.

– Значит… мне тоже не мешает карму почистить, – вздохнул Тай.

Он вдруг понял, что не вся жизнь была праведной, чистой и светлой. И если хочет поговорить с Буддой по ту сторону миров, то начинать лучше сейчас, с личной аудиенции перед статуями с его изображением или в сакральных молитвах. Всё – толк.

Тай посмотрел на свои босые ноги и перевёл взгляд на старика. Захотелось рассказать о своих «грехах», и даже попроситься в монахи. Старик должен знать, где можно найти людей, которые посоветуют куда писать заявление. А там пусть уже разбираются, достоин он Нирваны или надо ещё поработать на благо мира.

«Пусть старик подскажет. Выглядит опытным по данным вопросам».

Малец и не подозревал, что Далай Тисейн был настоятелем храма Ват Ко Сирей. А так же одним из трёх человек, кто на сегодняшний момент постоянно проживал в храме. Но рассказывать про журнал ему пока было выше сил Тая.

Вздохнул.

Всему своё время».

Работал храм лишь в светлое время суток. От рассвета до заката монах и его небольшая свита должны были поочередно служить в угоду Будде, попутно занимаясь своими делами. Но сейчас все их дела почему-то фокусировались вокруг него.

– Мне надо домой. Меня будут искать, – сказал Тай, устав от созерцания Будды.

– У тебя есть родственники? – спросил монах.

– Нет.

– Тогда где твой дом?

– Я не знаю, – ответил Тай и сам попытался ответить. – Нигде?

Монах сказал тихо-тихо, почти шёпотом:

– Тай, для мира ты пропал без вести.

– Как это? – возмутился мальчик, ведь он был живее всех живых. Даже живее всех этих намоленных статуй.

– Не думай об этом сейчас. Просто дыши, – посоветовал Далай Тисейн.

– Но я… не знаю, что мне делать, – признался Тай.

– А чего бы ты хотел?

– Я бы хотел всё исправить, - вновь вспомнил о журнале Тай, и конфетах, и праздности перед персональным компьютером. Что ему мешало маме то по дому помогать? Или сходить в магазин, когда отец просил?

– Знаешь… это не самое худшее место, чтобы начать путь к исправлению.

Далай Тисейн ещё не знал на сколько останется ребёнок при храме. Да и останется ли вообще, но он точно знал, что в ближайшие дни и недели так рано поседевший подросток будет развивать свое видение тонкого мира при храме под его руководством.

Всё равно в ближайшее время правительству обоих стран не до мальца. Пока составят списки, пока разберут всю бумажную волокиту и сверятся с официальными запросами в обе стороны. Бюрократия требует времени. А всё это время он будет лечить его тело и душу. И подкидывать пищу для ума.

Как ещё помочь тому, кто потерял всё и сразу? Но одно он все же в себе сохранил – свет души. Тот не желал тухнуть под переменчивыми ветрами жизни.

Осиротевшему туристу не стали выделять кровать в помещении при храме с парой служек, как поступили бы с любым другим туристом или тайцем, желающим служить храму. Далай Тисейн постелил ему прямо в своей комнате в главном здании.

Это была комната с отдельным входом. Отдав свою постель, сам настоятель перебрался в гамак, который подвесил в углу комнаты. Такому решению было две причины: мальчику нужна была забота для истерзанного солнцем тела, но ещё больше внимания требовала его душа, получившая сокрушительный удар. Да и для разговора с послушниками он не был готов.

Тай слабо знал тайский. Кивая и улыбаясь, не очень то поговоришь.

– Всё, что мы теряем на нашем жизненном пути, нам даётся на другом плане, – натирая кожу маслом с травами по рецепту, известному одному наставнику, сказал монах.

– Я потерял всех родных. У меня больше никого нет. А вместо этого я лишь вижу, что схожу с ума, – печально заключил мальчик, ощущая, как чешется кожа.

Хотелось самому тереться о пальцы старого тайца. А старик вместо этого едва касался кожи.

«Не понимает что ли, как чешется? Чеши лучше! Сильнее!»

– У меня глюки. Я псих, – добавил уверенно Тай вместо этого, стиснув губы, чтобы не просить шкрябать его какой-нибудь губкой.

– Ты видишь больше других, потому что познал великую боль, – сказал монах. – Она открыла в тебе новые клети. Это «Дар потерь».

– Дар потерь?

– Удар, от которого сердце ускоряет ход и вместе с ним ускоряются все внутренние процессы, запуская, в том числе, и внутренний резерв. Наша кладезь сил!

– Что вы знаете о «Даре потерь»? Вы тоже теряли?

– Это не первое цунами в Таиланде, – не вдаваясь в подробности, ответил наставник, но голос его погрустнел.

Как будто перед глазами Далай Тисейна пронеслись ужасные картины прошлого. Потускневшие, поблекшие, но всё ещё терзающие его, они были где-то глубоко внутри настоятеля.

– Но это было самое мощное, из известных мне. Надеюсь, люди извлекут из него достаточно уроков, чтобы не допустить большей боли в грядущем.

– За что это нам всем? За что мне? – сказал Тай и затих. На глаза навернулись слёзы.

Монах не ответил. Вопрос был риторический.

Тай, получив мазь, привстал за ответом. Но по погрустневшим глазам монаха только представил, как однажды море тоже забрало семью Далай Тисейна.

Горе мальчика было ему хорошо знакомо. И тогда Тай по-настоящему поверил и принял, что странный старик хочет ему помочь.

Юнец доверился ему, проникнувшись к старику как к мудрому наставнику.

– Чтобы что-то получить, надо что-то потерять, – наконец, продолжил старик. – Но, если к этому совершенно не готов, удар может запросто сломать тебя. Перебросит в следующий урок раньше, чем планировала душа.

– Почему так? – буркнул Тай.

– Это случается, если у Провидения на тебя свои особые планы.

Мальчик ничего не понял. Провидение, как же! Но вопросов больше не задавал.

Какие тут вопросы, когда перестало чесаться и кожу приятно холодит? Вместо них голова опустела, а тело налилось приятной тяжестью.

Зуд в коже утих. Глаза от усталости закрывались сами. Мальчик прилёг на живот и растворился на ложе. От свежей простыни шёл слабый запах алое, в котором вываривали простыни для дезинфекции.

Пожилой таец окунул бинты в миску с варевом и обложил мокрыми тряпками спину, плечи и шею – места, которым больше всего досталось от солнечных ожогов. Затем накрыл мальца покрывалом, чтобы не продуло.

– Это тяжёлый груз, – добавил монах. – Но тот, кто его выдерживает, получает большой потенциал.

– Потенциал, – повторил Тай, ощущая рёбрами жесткую самодельную кровать наставника.

Она отличалась от тростникового настила лишь парой промасленных досок.

Запах масла отгонял вездесущих насекомых, перебивая аромат алоэ. Между рёбрами и досками помимо простыни был лишь тонкий настил в палец толщиной из неизвестного, грубого материала, напоминающего валенки.

Но до смерти уставшего подростка это нисколько не смущало. Сон сморил его мгновенно.

Снились высокие волны.