Глава 3 - Монах

Тай не мог знать, что почти все монахи у международного госпиталя были из ближайшего храма – Ват Чалонг. Он располагался южнее, по направлению к пляжу Раваи. В то время как мужчина в чёрной мантии перед ним был единственным представителем отдаленного и малоизвестного на Пхукете храма – Ват Ко Сирей.

Мальчик подошёл к этому монаху-одиночке, всматриваясь в синие всполохи поверх чёрной траурной мантии. Было в их пламени что-то завораживающее. И не казалось таким безумным, как пляшущие на людях животные.

«Может, это пламя души?» – подумал Тай.

– Саватди кап. Хун чеу ар рай? – произнёс монах.

Тай понял, что его поприветствовали, но что спросил таец затем? «Как его зовут?».

На всякий случай Демченко сложил руки в жесте «вай» и ответил, ударив себя в грудь.

– Тай.

– Тай, – лысый монах улыбнулся и неожиданно перешел на русский, правда с сильным акцентом. – Неожиданное имя. Как и твои волосы. Но оно тебе подходит.

– Откуда вы знаете русский язык? – восхитился малец, вновь прикрывая сползшей на бок кепкой пряди волос.

Они торчали из-под неё, как неудачно мелированные. Причёска его была не настолько короткой, чтобы спрятать все волосы. Но что поделать? Под рукой ни парикмахерской, ни ножниц. Если неожиданно поседел, скрыть это сложно.

– Он очень похож на санскрит, – признался монах. – В университете я изучал много языков. «Русский» – самый сложный.

– Ну да, английский для всех легче, – легко согласился Тай и тут же спросил. – А вы не чувствуете жара?

– Жар? – монах даже удивился.

– Вы словно горите.

– Тай… что ты видишь? – спросил монах, разглядев подоплеку вопроса.

Он так же наблюдал за взглядом подростка, уползающим то выше головы монаха, то за его плечи. Мальчик словно старался смотреть сквозь монаха, а то и за него. И это не было связано с дефектом зрения. Мальчик ЗНАЛ куда смотреть и на чём фокусировать внимание.

Юнец точно знал, что он видит.

– Вы светитесь синим. Мерцаете. Это как огонь. Только холодный. Вам не больно? Я почему спрашиваю... всем сегодня больно. А вы вообще словно горите.

– Нет. Мне не больно. Это агни совершенной души, – не совсем понятно ответил монах.

– Огни? – переспросил Тай.

– «Агни». Как это по-русски? Совсем забыл, – забормотал монах. – «Воплощение», значит.

Тут таец присмотрелся к мальчику, оценил ожоги и майку в кровавых пятнах и старой мази. Картина удручала.

– Тебе есть куда пойти? – спросил монах.

– Не знаю… нет, – залепетал Тай, отвлекаясь на группу новых монахов поблизости.

Они приближались к перекрестку вместе с толпой народа. Люди несли носилки с телами. Но больше подростка привлекло не это. Над одним из монахов прямо на голове сидел змееподобный белый дракон. Совершенно бескрылый. Похожий на змею. Но гораздо больше.

– Дракон. Белый, – пораженно пробормотал мальчуган.

– Мангр Кхав, – добавил монах на тайском. – Ты прав. Это покровитель старика-настоятеля храма Ват Чалонга. Их тотем рода – белый дракон. Не такой, как привыкли европейцы, но… откуда ты знаешь? Обычно туристы не столь любознательны. Я знаю. Я практикую с ними ваш язык.

– Тотем, – пробормотал завороженно Тай. – Я тоже хочу тотем. Хочу мангр кхав. Но как его завести?

– Драконы не для фарангов, – улыбнулся монах. – У вас свои, северные тотемы. Не менее сильные, я бы сказал.

Демченко знал, что «фарангами» в Таиланде называют белокожих туристов. Это название можно было условно перевести, как «господин». Разве что в уважительном смысле.

– А, типа Змей Горыныч? – догадался мальчик.

– Змей Горьиинич, – повторил с трудом монах, забавно растягивая неподдающиеся слоги. – Что это значит?

– Ну змей такой трёхглавый.

– Трехглавый? Я знаю, что у вас на гербе двуглавый орел. Но чтобы еще и змей с тремя головами… Зачем? – удивился монах.

– Я не знаю. Не важно. И вообще, как вас зовут? – наконец вспомнил Тай.

Глупо не знать с кем общаешься. Почему он вообще беседует с незнакомцем? Родители всегда были против такого.

«Были»… подлое слово.

– Я совсем забыл о приличиях. Кхо тход[1]. Мое имя – Далай Тисейн, – монах сложил руки в жесте вай.

[1] Прости

Тай кивнул, но так поспешно, что майка натерла шею, невольно поморщился. Монах посмотрел на пропитывающуюся сукровицей ткань и покачал головой.

– Ай-ай-ай. Лечить надо. Ты ушёл из госпиталя?

– Да.

– Почему?

Тай отвернул лицо:

– Там слишком много народу. Не до меня всем.

– Катастрофа. Южный Таиланд. Многие люди погибли. Нужно время. Горе большое, – монах старательно подбирал слова.

Видимо давно не разговаривал на русском. Или был не в силах строить длинные предложения по причине неполного знания языка. Но сам факт его знания подсказывал Таю, что лучше сейчас собеседника не найти. Только он сможет его понять.

Полностью.

– Не в чем разбираться! – вдруг вскрикнул Тай. – Мои родители мертвы! И сестра! – Голос предательски сорвался. – А я с кукушки съехал.

Монах видимо не понял последних слов, продолжая слушать без слов. На вскрик он не обратил никакого внимания, хотя тайцы по природе своей не любили проявлять сильные эмоции и к крику и ругани относились неодобрительно.

Зачем суета на жаре?

Но в глазах парня стояли слезы, и это было красноречивее любых эмоций.

– Айм крэйзи, ю андерстенд? – добавил на английском малолетний Демченко интерпретацию выражения «съехал с кукушки».

– Сейчас мы можем только молиться, – сочувствующе ответил Далай Тисейн. И мягко взял Тая за ладонь.

Это было единственное место, которое на взгляд монаха, у мальца не болело после длительного пребывания на солнце.

– Что вы делаете? – не понял мальчик, готовый в любой момент вырвать руку и дать стрекача, пока его не потащили куда-нибудь.

– Щупаю твой пульс, - ответил спокойно монах. – Он учащенный. Ты взволнован. Нужно успокоиться.

– Со мной всё в порядке.

– Правда? – Далай Тисейн повел плечами, словно показывая, что он всё ещё в синем огне. Затем добавил. – Идем со мной. Ты не сумасшедший.

– Что значит, идём? Куда?

– Пить, есть, лечиться. Храм. Будда услышит тебя. Станет легче.

– Я не могу. Я не знаю вас, – ответил Тай, но всё же пошёл за монахом. – Ай кант гоу виз ю. Ай донт ноу ю, – на всякий случай добавил он для ясности на английском, чтобы точно поняли, что с незнакомцами он не гуляет.

– Знаешь. Я Далай Тисейн. Монах, – уверенно добавил пожилой таец.

В его глазах стояло сочувствие. На лице отображалась неторопливая, сочувствующая мудрость. Человек внушал доверие.

Ноги сами повели за ним. Но меньше всего Тай ожидал, что монах приведёт его к старенькому японскому мотоциклу.

Личный транспорт стоял в тени, прислоненным к стене здания. Припарковался монах среди десятка такого же двухколесного транспорта. Старый потертый шлем сиротливо висел на ручке. И никто даже не думал его забирать.

Украсть – можно. Но Будда всё видит. Потом не отделаешься.

– Едем, Тай, – не по возрасту проворно забрался на сиденье монах, сходу заводя мотоцикл ногой в тапке. Следом протянул единственный шлем возможному пассажиру.

Вот и всё. Переломный момент, понял Тай. Время, когда он может сбежать или может согласиться.

«Взять шлем или дать деру?» – подумал Тай, на миг замерев.

Мальчик затруднялся дать оценку возрасту монаха. Далай Тисейну в равной степени могло быть и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. Суховатый, поджарый, улыбчивый, с полным рядом явно вставных зубов, бритый налысо монах обладал чарующим взглядом человека, много повидавшего по жизни. Ничего больше сказать о нём юный взгляд пока не мог.

Но старик не внушал страха. С ним было спокойно. Этот ровный синий свет завораживал мальчика.

– Так куда едем? – только и спросил Тай, взяв шлем.

– Ват Ко Сирей. Храм Будды, – кивнул монах. – Лечить. Еда. Тень. Сон. Отдых.

Тай забрался на сиденье сзади, вскрикнув от жара, раскалившего сиденье. Даже стоящий в тени мотоцикл был прогрет солнцем обжигающе горячо. Тропическая хватка Таиланда напоминала о себе при любой солнечной погоде. Такая в королевстве слонов была более трёхсот дней в году.

Но страна почему-то не спешила переходить на солнечные батареи.

– Ничего, терпи, – добавил монах. – Сейчас остынет.

Тай застегнул шлем. Мотоцикл неторопливо тронулся, входя в плотный поток транспорта на Чалемпракиат Роуд. Обычно лишённая трафика улица в эти дни была переполнена транспортом. Люди пробивались к международному госпиталю в поисках лечения или ехали на опознание. Многие пытались помочь и предлагали свои услуги.

Будда видит. Будда оценит.

Поток приходилось объезжать по обочине, часто влезать на тротуар. Демченко ещё никак не мог привыкнуть к левостороннему движению. Но монах знал, что делает. Мотоцикл ловко лавировал, находя щели даже там, где поток вставал, пропуская автомобили скорой помощи и военные грузовики.

Вскоре Тай ощутил, что к боли на коже, сухости во рту и чувству тошноты прибавляется головокружение. Чтобы не свалиться с мотоцикла, он покрепче обхватил монаха за пояс, устало прислонив щеку к широкой спине.

Закрыв глаза, мальчик уже не особо думал куда и зачем они едут.

За дорогой он не следил.