Глава 2 - Узри сокрытое

Славик обошёл гору бутилированных упаковок с чистой водой. Её только что привезли службы спасения. Новую гору рядом уже натаскивала одна из многих некоммерческой организацией, не оставшейся в стороне от общей беды. Количество бутылок впечатляло.

Доставляли полезный груз обычные грузовики с местными номерами – предприниматели, бизнесмены и просто люди, которые не хотели оставаться в стороне. Магазины и склады пустели, а точки раздачи воды и прочих предметов первой необходимости множились.

Мальчик осмотрелся. Толпы тайских добровольцев, не оставшихся безучастными, быстро и старательно разгружали груз на ступеньки госпиталя.

Ступив на полосу света из-под козырька здания, Славик натянул кепку пониже на лоб и поморщился, двигая плечами. Спина прилипла к майке. Мазь, которой вчера намазали на ночь, покрылась коркой. Кожа под ней болела даже при лёгком прикосновении ткани. Но этих неудобств паренёк почти не замечал.

Мир для него стал слишком сложным. Он сверкал новыми гранями, подкидывая сюрпризов со всем сторон. Разум играл в странную игру, которой малец не понимал.

Кто объяснит правила этого чудного сна?

Или он умер вместе со всеми и попал в иной мир, где теперь всё будет по-новому. И люди, закутанные в радугу, станут типичным явлением?

Спешащий таец задел парня локтем, тут же извинился, не видя дороги из-за гор ящиков поверх рук. Славик отшатнулся от него. Не столько от обиды за толчок, сколько от удивления – ведь поверх упаковок с водой коренастый таец нёс большую белую змею. Только без глаз. Толстая как удав, слепая, она оплела его шею и покоилась большей частью кольцами вокруг головы человека.

«Это ещё что за факир? Зачем сейчас фокусы?» – подумал Тай.

Не веря себе, мальчик проморгался и попытался снова разглядеть змею, но таец уже скрылся в холле госпиталя вместе с ней.

– Зачем ему нести в больницу змею? Что за бред? – пролепетал Слава и ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что не сон.

Оказалось, больно. Совсем не сон!

Тогда что?

Яркое солнце уже жарило асфальт и духота вызвала приступ тошноты. Хотелось пить. Организм напомнил о потерях воды.

Демченко, сочтя увиденное за новые галлюцинации от обезвоживания, подошёл к грузовику.

– Пить, пожалуйста. Хочу пить, – заговорил мальчик как можно громче на английском.

Вид его обгоревшего носа и шелушащихся щёк был настолько жалобным, что один из носильщиков нашёл время остановиться и извлечь из упаковки бутылку.

– Держи, – сказал он на английском.

– Спасибо, – поблагодарил Славик уже вполне по-русски и отошёл к траве, прячась в тень пальмы.

Найти свободное место даже вдалеке от входа оказалось непросто. Вся территория госпиталя превратилась в полевой лагерь: машины скорой помощи, грузовики, каталки, палатки… Но что более ужасно, здесь появились чёрные, закрытые мешки. Они складывались в ряд, затем ряды, затем в пирамидку, когда стало слишком много.

В мешках, как понимал молодой человек, были тела людей. Тут же рядом стояли капельницы для живых или ещё живых. Вид некоторых пострадавших подсказывал, что осталось им не долго. А ещё об этом говорили тонкие, иссушенные тела, что уже почти и не светились радугой, став блёклыми и почти бесцветными – серыми.

Тай бы рад был не видеть этих тонкостей, но он видел. И мог сказать хоть по минутам, сколько осталось тому или другому человеку жить на этом свете, если как можно скорее не занесут в госпиталь и не займутся реанимационными мерами.

Для тех, кто боролся за жизнь, совершались перевязки прямо на улице. Порой экстренная медицинская помощь оказывалась прямо под открытым небом: на скамейках, лужайках, каталках. Как местным, так и туристам.

Медики или парамедики, как их называли здесь, пытались спасти жизнь или хотя бы облегчить страдания тех, кто боролся. Никто в этот день не спрашивал о медицинской страховке или страховом полисе. Не считали больницы и потраченное лекарство. Международный госпиталь открыл двери для всех в округе и больше не думал о припасах на полках и в холодильниках.

Это был день, когда счета обнулились, а про выходные работникам можно было забыть.

Славик отпил воды, продолжая разглядывать округу. Почти у самого въезда на территорию госпиталя раскинулся полевой штаб в виде армейской палатки натовского образца. Там пытались вести учёт прибывших и составлять списки погибших. Там же вели опознания тел, стараясь упорядочить пока бесконтрольных хаос.

Напротив штаба раскинулась полевая кухня, где уже что-то готовилось. Промерзшим после гидроудара людям требовалась горячая еда. Потому из трубы переносной кухни шёл дым. И пахло чем-то вкусным. Но мальчик не особо обратил на это внимание. Аппетит пропал для него навсегда.

Он понимал в свои десять, что для тех, кто не пережил удар цунами, вскоре тоже зажжётся дым. Крематории будут работать с многократной нагрузкой все ближайшие недели, чтобы спалить такое количество тел.

– Бедняги, – прошептал мальчик и слёзы потекли по щекам.

Он вытер их обгоревшей рукой, кожу вновь защипало. На эту боль малец больше не обращал внимания. Её заменил холод в груди. И ком в горле, что появлялся, едва стоило подумать о родителях.

– Нет, они живы. Они точно живы! – бормотали губы глухо. Сознание боролось, не спешило принимать мир таким, как есть. – Они же могли снова поехать в пхукет-таун. Или на экскурсии… ночные. Да! Почему нет? Всё могло быть. Только… только не оставайтесь в отеле… пожалуйста,

У входа в госпиталь рядом с бутылками воды люди разгружали очередной подъехавший грузовик. Один из ящиков упал, и Славик увидел продолговатые, армейские коробочки – сухпайки. Глядя на цветную упаковку и тайские вязи букв, Тай вдруг понял, что всё это происходило с ним в реальном мире.

Но на фоне этого мира постоянно пытался проявить себя другой. Среди постоянной суеты людей и неумолкающих разговоров, он снова видел странных цветастых животных, мелькающих среди жертв, армии спасения и медработников.

«Животные? Но откуда они? Разбежался зоопарк?» – мельтешили вопросы в седой голове, на которые никто не мог дать ответы.

Разве что человек в белом халате с ним побеседует, ответственный за проблемы сознания и подсознания. Но разве на острове остались люди, психика которых не пострадала?

– Просто надо поспать. Проснусь и всё будет в порядке, – сказал тот, кто решил именовать себя Таем.

Он присел на свободный клочок травы и продолжил пить воду маленькими глотками, чтобы прийти в себя.

От увиденного порядком тошнило. Сил стоять больше не было. Да и куда идти? Родителей смыло волной, он теперь один. Никто не придёт. Никому не нужен. Ещё и с ума сходит от удара.

Он бредит! Явно белая горячка. Не может быть вокруг столько животных. Людям сейчас вообще не до них. Вокруг столько смертей. И что это за цвета? Откуда взялись краски вокруг тел? Словно индикатор жизни в видеоигре светится. Да как такое возможно?

По щекам от осознания собственного бессилия вновь потекли слезы. Слава молча лил их и пытался пить воду, заглушая тошноту. Он был самым несчастным и одиноким существом на всем белом свете. Лишь вид истерзанных стихией людей вокруг и их боль, которая читалась на лицах, не давали ему расклеиваться полностью.

«Надеяться не на кого. Я должен быть сильным. Я не такой малёк, как Аленка», – подумал мальчик.

Образ сестры, всплывший перед глазами, заставил выронить бутылку. Слава зарыдал, больше не в силах держаться.

– Мама-а-а…

Пожилая тайка, несущая ящик в руках, отложила ношу и подошла, обнимая за плечи. Прикосновение к коже было болезненным, но Слава не взвизгнул, не отстранился, ощущая во всей возникшей внутри пустоте необходимость хоть в толике душевного тепла. Пусть даже от совершенно незнакомого человека.

Так надо.

– Бедный, седой совсем стал, – проговорила местная жительница, когда кепка мальчика сползла от прикосновения и обнажились волосы.

Слава сглотнул ком в горле, не поняв ни слова. Ком и не думал исчезать. Заставив себя отстраниться, Демченко сложил руки в жесте «вай», означающем одинаково, и приветствие, и благодарность, и расставание.

– Спасибо, – сказал он по-английски.

– Как тебя зовут? – спросила тайка на местном языке.

– Я…Тай, – заявил Слава и отвернулся, стараясь больше не смотреть на пожилую добрую женщину. Среди собственного горя и печали она нашла минутку для него, совершенно незнакомого человека. И за то он был ей благодарен. Но развивать это – нет, к этому он был не готов.

Да и у женщины много дел. Отвлекать ещё.

Мальчик быстро пошёл к воротам, вновь натянув кепку почти до бровей. Его и там никто не задержал. Поток людей, входящих внутрь и выходящих наружу был такой, что ближайшую ограду просто сняли, чтобы не было давки.

Монолитными заборы не выглядели и разбирались легко. Здания вокруг вообще казались теперь лёгкими, воздушными, с минимумом бетона и кирпича. Зачем большие стены и мощный фундамент в жаркой стране? Зачем монолитные строения?

Лишь после цунами все здания на побережья начнут строить с расчетом на удар стихии. Они окрепнут. Будут введены новые нормы для архитектуры. Но это будет потом, а сейчас – чем больше лёгких строений, тем лучше для туризма и местных.

Ближайшая улица была забита городским транспортом – автомобили и мотоциклы стояли на каждом бордюре. Однако, главные подъездные трассы были свободны, не мешая машинам скорой помощи и армейским грузовикам подъезжать к госпиталю.

Автомобили, на которых люди самостоятельно добирались до больниц, даже если и бросались на дорогах впопыхах, чтобы на руках донести пострадавших до госпиталя, без всяких церемоний нещадно убирались эвакуаторами или группой людей вручную, не взирая на урон технике. Ничто не должно мешать проезду, вне зависимости от стоимости авто и мото-техники.

Разумный подход, диктуемый чрезвычайной ситуацией: сначала общая беда, потом частное имущество, выполнялся неукоснительно.

Отмечая эти детали, мальчик пошёл вдоль улицы с труднопроизносимым для европейца названием «Чалемпракиат Роуд». Так гласила табличка на одном из зданий на английском рядом с тайским.

Ноги вели, не особо понимая, куда он идёт и зачем. Но не идти он сейчас просто не мог, так как понимал, что если остановится, то просто снова перестанет существовать. А глядя на его ступор, его снова начнут жалеть доброжелательные тайцы. Это значит, что он вновь будет отвлекать их от важных жел.

Отец учил, что жалость убивает. И жалеть себя Слава больше не мог, как и позволять кому-то делать это. Прошлый Слава умер и теперь жив только Тай – стойкий и несокрушимый сумасшедший, что видел повсюду зверей и разноцветных людей.

«Кстати, куда пропали все звери?» – невольно подумал мальчик.

Внимание Тая привлекла группа монахов.

Собравшись на пересечение улицы, люди в оранжевых мантиях молились, пели, успокаивали нуждающихся в утешении людей или просто окуривали прохожих и округу палочками ладана от злых сил.

На асфальте стояли множество свечей, лежали залепленные воском и залитые слезами фотографии. Ветер задувал большую часть фитилей свечей, но упорные монахи вновь и вновь зажигали их и творили молитвы и поклоны. Несколько монахов стучали в этнические барабаны и звенели колокольчиками, то ли для того, чтобы отпугивать злых духов, то ли перебивая плач и слёзы, что то и дело возникали на улице среди прохожих.

Сегодня горе общее, одно на всех.

Как ни странно, среди монахов Тай не заметил ни одного «животного». Они словно сторонились звуков колоколов и дыма ладана, а то и бормотания речитатива мантр монахов. Может даже их внешнего вида? Кто знает. Тай знал только одно наверняка – странные звери просто боялись их.

Тут Тай увидел над одним из людей синие всполохи. Сначала пацану показалось, что человек горит. Он даже закрыл глаза, зажмурился и потрогал себя за лоб. Определенно у него температура, вот и мерещится. Это ведь не может быть!

Но человек не кричал, не бегал, даже не махал руками. Он сидел в позе лотоса и перебирал чётки. Глаза его были закрыты, лишь губы бормотали молитвы. Прочие монахи мало обращали на него внимания. Даже цвет его мантии был чёрным, а не оранжевым, как у прочих.

– Дядя, ты изгой? – обронил Тай.

Монах открыл глаза.