Действие III: Смейся, Паяц! Глава 5

***

Солнце билось в приоткрытое окошко, просвечивая сквозь выцветшие занавески. Сладко пели птицы. Обняв подушку, Люси наслаждалась мелодичными трелями и одиночеством. Воскресенье! Все должны были отправиться в город. Кто-то в церковь, кто-то на площади, а кто-то в ближайший кабак. Прежде они с Драганом и Гумбертом всегда убегали к кроваво-красной ратуше, а оттуда шли, куда глаза глядят. Иногда даже выступали на улице и, заработав пару раппенов*, покупали чего-нибудь вкусного.

И где Драган был теперь? Пропал, словно сквозь землю провалился. Забыл о ней? Именно сейчас? После случившегося Люси чувствовала себя грязной, хоть самого страшного и не произошло. Невольно она боялась, что грязной ее считает и Драган. Его отсутствие лишь подтверждало нечаянно-горькую мысль. Берта, когда Люси спрашивала о нем, отводила глаза в сторону и отвечала что-то невразумительное. Вроде как ничего не знала, а ни с кем другим Люси не разговаривала, по-прежнему не выходя из вагончика. Боялась взглядов, полных упрека. Боялась правды.

Как-то слишком внезапно жизни десятков артистов и цирка оказались в ее руках, и как бы Люси ни старалась забыться, слова директора то и дело обрушивались на нее и погребали под собой. Что будет с цирком? С артистами, с ней самой? Чего ты хочешь? — вновь и вновь вопрошал воображаемый синьор Антонио.

Люси поежилась, вспомнив грязное предложение продаться богачу в обмен на цирк, и тяжело вздохнула. Все же в словах директора была своя правда. Цирк был ее домом. Сколько Люси себя помнила, она всю жизнь провела под куполом шапито, в окружении пестрых афиш и репетиций. На ее глазах «La Stella» сияла, угасала, а потом возгоралась вновь. На ее глазах отец летал на трапеции, будто к его спине были приделаны невидимые крылья. На ее глазах эти крылья внезапно схлопнулись, и «Люцифер Несравненный» пал, чтобы больше никогда не подняться. О матери Люси ничего не знала. Только, что медные косы достались от нее.

«La Stella» заменила ей семью, манеж стал смыслом жизни... Неужели все и вправду так плохо, что цирк вот-вот закроют и все они окажутся на улице?

Путаясь в мыслях, Люси вспоминала мистера Мефиса. Вспоминала, как из вежливого и щедрого на комплименты он вдруг стал осатаневшим и грубым. Похотливый клекот в глотке, будто рычание, до сих пор стоял в ушах. Чтобы она делала, не окажись Лакрица поблизости?..

Неприятные мысли прервал мощный голос, и удивленная Люси широко распахнула глаза. Прислушалась — кто-то пел, и то были не птицы.

Люси не спеша поднялась с кровати и накинула шаль на плечи. Осторожно она приоткрыла дверку вагончика. Дневной свет ослепил на мгновение, и Люси пригляделась. Становье безмолвствовало — все ушли. Только пение доносилось из шапито, и, завернувшись в шаль получше, Люси пошла к охровому шатру.

Распластав руки и прикрыв глаза, в центре манежа стоял клоун Буффо. Его помятая рубашка напоминала огромное покрывало. Одна щека была вымазана гримом, но неопрятный вид нисколько не мешал громкому и страстному пению. Поддавшись чувству, Буффо пел в свое удовольствие, сотрясая купол шапито зычным голосом. Завороженная Люси тихо подошла к бортику.

— Ох! Прости, — залепетал встревожившийся Буффо и тут же смущенно потупил голову, будто его поймали с поличным. — Я думал, все ушли в город.

— За что же ты извиняешься, Буффо? Ты очень красиво поешь, — похвалила Люси и присела на бортик.

— Голиаф говорит, что я вою.

— Он просто клоун! — не сдержавшись, фыркнула Люси, и Буффо с грустью улыбнулся.

— Я тоже. — Он присел рядом и, едва покраснев, похвастался: — Когда-то я пел в театре!

— Почему же ты оказался в цирке? — искренне удивилась Люси, узнав об этом впервые, и Буффо тяжело вздохнул.

Тень пронеслась по его добродушному пухлому лицу, но он все же признался:

— Меня выгнали. Я нагрубил дирижеру, а он сказал, что я больше никогда не буду выступать. Как видишь, он был не прав. — Буффо любовно похлопал по бортику манежа, но радость в его глазах сменилась неподдельной грустью. — Когда-то я выходил на сцену и заставлял публику плакать. Теперь же я ее смешу.

Глаза кольнуло от слез, и в голове Люси прозвенели жестокие слова директора — без помощи мистера Мефиса цирк закроется и тогда все они окажутся на улице. Что тогда станет с Буффо, Бертой, Драганом? С ней самой? Куда им идти? Тому же Лакрице? Его синьор Антонио выкупил у какого-то бразильского плантатора, оказавшегося случаем в Марселе. Лакрица до сих пор прятал рабское клеймо, пускай все в цирке и делали вид, что не замечают грубого рубца на темной коже.

Не будет цирка, Буффо лишится своей сцены. Берта так и вовсе никуда не пристроится из-за своей закрученной в локон бородки, если только ее не возьмут в другой цирк. А Драган? Он был таким же сиротой, как Люси. Цирк был его домом, и ему некуда было идти.

Грустно. Ссутулив плечи, Люси Этьен снова подумала о неприятном, прижав к груди сложенные руки.

— Спой мне что-нибудь, Буффо! — попросила она в желании спрятаться от жестокой действительности хоть на мгновение. — Пожалуйста.

— Хорошо... — отозвался Буффо, понимая все без лишних слов. — Хочешь, я спою тебе арию клоуна?

— Разве в театре поют о клоунах?

— В театре поют о людях, Люси. Об их трагедиях, в которых можно разглядеть себя.

Грузный Буффо поднялся и прошел на центр манежа. Он расправил плечи. Взгляд его из робкого вдруг сделался горделивым, и, раздувшись, Буффо запел:

Играть!

Когда я будто бы в бреду

Не знаю, что делаю, что говорю.

И все же нужно, заставь себя.

Разве ты человек? Ха-ха-ха...

Ты лишь паяц!

Буффо будто бросил вызов трибунам и самому себе. Согнувшись в три погибели, он выдержал паузу, и грозный речитатив сменился плавной мелодией. Животрепещущей, драматичной.

Надень костюм.

Лицо измажь в муке.

Люди платят

И желают смеяться!

И если Арлекин* уводит твою Коломбину* —

Смейся, Паяц,

И каждый будет доволен.

В надрывном пении слышался плач, трагедия, безысходность. Буффо страдал, страдал по-настоящему, и Люси сама того не заметила, как без остатка растворилась в его пении. Ведь пели не о Паяце, а будто бы о ней. О каждом, связанным кругом цирка, отчего по щекам побежали слезы.

Смейся, Pagliaccio*,

Над твоей разбитой любовью.

Смейся над той юдолью,

Что травит твое сердце*.

Буффо смолк, утонув в театральных рыданиях. Люси спряталась за шалью и также утонула в своем великом горе. Настоящем. Судорожно задрожали ее плечи, на которых разом оказалась тяжесть мира. Ее маленького мира, имя которому «цирк».

— Не плачь, bimba*. — подошедший Буффо ласково пригладил рыжую головку. — В жизни всякое случается. Главное, не падать духом! Улыбаться!

Он был прав. Прав был и клоун из его арии! Все они — паяцы, артисты, а артист должен выступать, плохо ему или хорошо. Он должен радовать публику, ведь это его призвание. Ее призвание! Разве не так? Чего хотела Люси Этьен?

Люси беспомощно оглядела манеж цирка, расплывшийся огненным кольцом в глазах, и поняла: она хотела выступать!

— Я буду смеяться, Буффо! — Люси вскочила с бортика, преисполненная решимости. — Как твой паяц! Мы все! Мы все будем смеяться и выступать! Как раньше! Как раньше...

Утерев слезы, Люси бежала в свой вагончик. Выступать. Выступать! — повторял изможденный рассудок. Выступать на манеже цирка, а для этого нельзя было позволить «La Stella» угаснуть. Стоило лишь отдать всю себя. Цирк вырастил ее, и теперь ей пора было отдать свой долг.

Люси замерла. Недолго потопталась на месте и снова побежала вперед. В свой вагончик она влетела, будто принесенная ветром гроза.

На туалетном столике лежали принесенные кем-то цветы, коробка конфет и обрез дорогущего атласа. Ткань бликовала на свету, призывала прикоснуться. Белоснежные розы переливались бриллиантовыми каплями влаги и источали нежный аромат. Терпко пах горький шоколад — дары, принесенные неизвестно кем от известно кого… Призадумавшаяся Люси упала на стул.

Она должна была решиться. Иного не дано. Обстоятельства таковы. Цирку нужен был мистер Мефис, а мистеру Мефису нужна была Люси. Самой Люси хотелось выступать. Теперь она знала это наверняка, а хуже того, видела, как на ладони, последствия своего отказа. Что станется с остальными, когда «La Stella» закроют? Куда пойдут артисты? Кто она сама без цирка?! Кроме трюкачества, Люси Этьен ничего больше не умела, да и не хотела уметь.

Да! Люси Этьен хотела выступать! Хотела, чтобы цирк жил и труппа не голодала. «Куча детишек от нищего Драгана» — слышался голос директора. Нет. Не для нее эта участь. Драган был ей дорог. Она, кажется, даже в него влюбилась, отчего принять решение было еще сложнее, но... Цирк — ее дом. Циркачи — ее семья, и об этой семье нужно было теперь позаботиться. Позаботиться о самой себе, раз уж рядом никого не оказалось. В конце концов, внимание мистера Мефиса даже льстило. Богач, сильный мира сего, снизошел до простенькой циркачки. В тот вечер он говорил, что она восхитительная гимнастка и что волосы у нее — красное золото. Обещал ей всякое, а после...

Задрожав, Люси всхлипнула и до боли закусила губу.

Почему?! Почему она? Одна. И где был Драган, когда он был так нужен?! Бросил? И черт с ним, обиженно чертыхнулась про себя Люси Этьен. Справится сама.

Дверца скрипнула, и в вагончик вплыла попросившаяся Берта. Пухлая, добрая, мягкая. Берта откинула вуаль с лица, без которой даже не рисковала появляться в городе, и достала из-за пазухи аккуратный кулечек.

— Я принесла пряников! Специально для тебя, — заботливо прощебетала она. Люси всхлипнула от умиления. — С глазурью. Хочешь, Люси?

— Нет! Нет... Можешь позвать синьора Антонио? Пожалуйста. Это очень важно.

Едва закрылась дверь, Люси судорожно вздохнула. Отупело она посмотрела на оставленные Бертой пряники, коробку конфет... Желудок тоскливо свело от голода, но кусок в горло не лез. Внутри все сворачивалось от безысходности и страха. Безумно хотелось убежать куда подальше, только вот бежать было некуда.

Собравшись с духом, Люси открыла дверцу шкафа и достала свое выходное платье. Простенькое, но другого у нее, к сожалению, не было. Щетка прошлась по рыжим волосам. Пудра ровным слоем легла на лицо. Артистка надевала маску и под маской ловко прятала сомнения, страхи и волнение.

Когда перед тобой натягивают канат, решать только тебе — пройти по нему с гордо поднятой головой или упасть, — говаривал отец. Люси падать не собиралась. Алле!

Ввечеру к цирку подъехал экипаж — мистер Мефис прислал. Перед Люси Этьен разверзлась темнота, и она бесстрашно шагнула вперед, повторяя про себя слова клоунской арии, будто молитву:

Разве ты человек?

Ты — паяц!

Так смейся, Pagliaccio.

Алле!

_______________________________________________

*Раппен — название разменной денежной единицы, одна сотая швейцарского франка после введения общей денежной валюты в 1848г. Встречаются и другие названия: сантим, рап, чентезимо, в соответствии с языком кантона.

*La Stella — от ит. звезда

*Арлекин, Коломбина — "маски" типичные для commedia dell'arte, вид итальянского народного театра.

*Pagliaccio — от ит. паяц

*Ridi, Pagliaccio или Vesti la giubba — ария из оперы Р. Леонкавалло "Паяцы" 1892г.

*Bimba — от ит. девочка, детка, малышка