Глава 3. Даша

Суд по усыновлению уже был позади, но последние формальности отняли ещё сутки, поэтому в чужом далёком городе мне пришлось задержаться ещё на сутки. А мне все время хотелось проводить с сыном. Если бы усыновление проходило из моего региона, я могла бы чаще его навещать, пока идёт подготовка к суду, но я, за эти три месяца, смогла вырваться только два раза, и теперь мне не хотелось уходить даже на тихий час, казалось, теряю время. 

Хотелось, чтобы Сенька сопел рядом, а я бы им любовалась. Никто не знал, как его звали на самом деле. Мой сын — найденыш. Семь месяцев назад, на рассвете, его нашли на парковке. Стоял конец апреля, ночи были холодными, никто не знал, сколько времени он провел один. Он сидел на поребрике, больше сидеть здесь было не на чем, и ждал. Не плакал даже. Потом две недели лечился от пневмонии двусторонней. При мысли о том, что кто-то мог быть настолько жесток, что бросил ребёнка ночью, одного в темноте мёрзнуть, у меня бессильно сжимались кулаки. Я была мирным, даже робким человеком, но вот покажи мне того, кто это сделал, я бы без раздумия бросилась в бой. Он таким маленьким был, мой Сенька. Таким беззащитным. 

А ещё я злилась, что у того, кто бросил ребёнка весенней ночью одного, не хватило духу отказаться от ребёнка официально. Я могла бы забрать Сеню сразу, но пришлось ждать время установленное государством. Шесть месяцев сначала искали мать ребёнка, потом ждали, что объявится сама. И только потом отдали его мне. 

— Вы же понимаете, — мягко говорила мне заведующая. — Здоровые и желанные дети в детских домах редкость. У нас те, кто никому не нужен. Поэтому не ждите, что выиграли в лотерее. 

— Вы меня отговариваете? — удивлённо приподняла бровь я. 

— Нет, ни в коем случае. Я люблю всех этих детей. Я всю жизнь отдала своей работе, и нисколько об этом не жалею. Я просто хочу, чтобы вы знали. Точный возраст Арсения мы не знаем, около двух лет. Он не говорит. Точно слышит, но не говорит. Он замкнут. Некоторые черты его поведения имеют аутичный характер. Денег на серьёзные исследования у нас нет, вы понимаете. Только на минимальном уровне. Поэтому Сеня — ящик Пандоры. Никто не знает, что ждёт того, кто его откроет. Быть может он будет умным, вежливым, прекрасным сыном. А может быть инвалидом не способным к обучению и социализации. Всё это нам пока неведомо. И меньше всего я хочу, чтобы вы наигрались в него, а потом, когда поймёте, что он не оправдывает ваши ожидания, вернули его, ненужного и неудобного. 

Я слушала и понимала её, не могла осуждать. Эта женщина и правда была на своём месте. Я свое нашла неожиданно — оказалось, что лучше всего мне получается быть нужной Кариму Булатову. Смешное предназначение. А эта женщина дарила себя и свою любовь брошенным детям. 

А потом смотрела на Сеньку. Он и правда не разговаривал. Вообще. Когда слышал, что его зовут по имени, замирал, прислушиваясь, но даже не оборачивался. Он смотрел на меня только тогда, когда сам этого хотел. С ним не хотели играть другие дети — я видела, что во время совместных игр, он всегда один, в стороне. 

Но это беспокоило меня только с одной стороны. Каково будет Сеньке в будущем? Справится ли он? Будут ли его обижать? Но чтобы не случилось, я готова была быть буфером между ним и внешним миром. Если нужно — стеной. Я никому не позволю его обидеть. Пусть это смешно, но я полюбила его сразу, как только увидела. Я просто знала — это мой сын. Он не игрушка, он мне предназначен, а я ему. И как бы тяжело нам не было, я помогу ему вырасти, окружу его своей любовью и заботой. 

— Я справлюсь, — тихо сказала я. — Я не говорю, что мне будет легко. Наверное, не будет. Но я умею учиться. Я умею преодолевать трудности, моя жизнь вовсе не была сахарной. 

— Я рада за Сеню, — улыбнулась в ответ женщина. 

Мне ещё оставалось получить новое свидетельство о рождении для сына и прочие бюрократические мелочи. По сравнению с пройденным путем — ерунда. Сенька уже был моим. 

Ночью мне звонил Булатов. У них сейчас — поздний вечер. Я все ещё в курсе его расписания, поэтому скорее всего он ужинает с Дамиром. Время ранее утро, но уснуть после звонка мне уже не удалось. Я думала о Сеньке. Иногда думала о Булатове. Я не могу сказать, что была влюблена в него. Просто он…завораживал. Своей силой. Своими возможностями. Глазами карими, глубокими, как омуты. Мне казалось, ни одна женщина не сможет им обладать. Не совладает с его мощью. Я не смела о нем даже мечтать, но раз за разом Булатов проникал в мои мечты и даже сны. Сны были неправильными, и после них я только ещё сильнее боялась своего босса, ещё сильнее робела в его присутствии. 

Утром Сенька ждал меня уже одетым. Шапочка на нем была смешная, с помпоном. Рюкзачок маленький. Сидел на стульчик в коридоре и ждал. Я подумала о том, что так же, семь месяцев назад, он ждал ночью ту, что его родила, и у меня сжалось сердце. 

Я попрощалась с заведующей и вышла к нему. Протянула ему руку. 

— Пойдём? 

Он посмотрел на меня изучающе, чуть склонив голову. А потом протянул свою ладошку. Она была такой маленькой, что от трогательности момента у меня вновь перехватило дыхание. Я шла до ворот, тихо ревела, чтобы не испугать сына, утирала слезы и шмыгала носом, а он шагал рядом, маленький такой, и помпон на шапке раскачивался в такт его шагов. 

В такси он прильнул к оконному стеклу и внимательно смотрел на проплывающий мимо осенний город. Я не пожалела денег и на такси мы доехали до аэропорта — почти два часа. Там он не выпускал моей руки, словно боясь потеряться, и мне снова хотелось реветь. 

А ещё я чувствовала себя иначе. Наверное…особенной. Теперь я была мамой и несла ответственность. Теперь все изменилось. Я никогда не завидовала молодым мамам, но порой не могла отвести от них взгляда. А теперь я сама — мама. 

— Мы полетим на самолёте, — сказала я. — Ты летал? Тебе должно понравиться. А если будет страшно, просто знай, что я рядом. 

Но Сенька был совершенно спокоен. Отстоял очередь регистрации, полчаса ожидания в зале сидел на лавке со мною рядом и пил сок из трубочки. В самолёте так же держал меня за руку, но не выглядел испуганным. Словно в его маленькой жизни уже все это было. 

— Мы летим домой, — произнесла я, сама себе не веря. — Мы летим домой, сынок.