6

— Почему ты спросила об этом? Ты хотела куда-то пойти?

Янтарные глаза снова смотрели на меня, чуть прищурившись, когда я быстро кивнула в ответ:

— Хотела пойти в баню, — слыша, как он прыснул от смеха, я лишь сокрушенно покачала головой, начиная улыбаться в ответ, — И это не смешно! На мне тонна грязи, травы, крови и… чего только на мне нет! Я просто хотела помыться, но раз так, придется сделать это в доме.

Видя, как шаловливая улыбка изогнула уголки красивых губ Янтаря, и его яркие глаза озорно засияли, я лишь погрозила пальцем, демонстративно фыркнув, как часто это делали мужчины:

— И не вздумайте подсматривать!

Его тело было таким же твердым и горячим, как у Севера, когда я легко вытолкала его с лестницы под легкий смех, закрывшись и зашторив все окошки на время, чтобы ничьи любопытные медвежьи морды неожиданно не появились, маяча своими черными носами.

Соорудив некое подобие ширмы, и поставив ее так, чтобы я была скрыта со стороны двери и окон, но могла видеть Севера, я с трудом притащила большой таз, наполнив его уже прилично остывшей водой.

Сил уже не оставалось, даже чтобы согреть себе воду.

Было непохоже, чтобы Север неожиданно мог очнуться, но на всякий случай, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, я быстро стащила с себя грязную разорванную рубашку и штаны, поминая, что эти вещи проще сжечь, чем попытаться реанимировать.

Вода была исцеляющим источником, и, смывая с себя траву, грязь, и засохшую кровь, я, наконец, почувствовала себя намного лучше и бодрее, свыкаясь с мыслью, что мир никогда не станет прежним… и что мне осталось жить ровно столько, сколько Север будет без сознания.

И все равно я искренне желала ему выздоровления и была готова сделать для этого все, что только могла.

Услышав, как хлопнула дверь, открываясь, я едва не взвизгнула, отчетливо понимая, что кроме кучи грязной одежды, валяющейся у тазика, в котором я стояла мокрая и совершенно обнаженная, мне больше нечем прикрыться, я лишь возмущенно выдохнула:

— Ну, я же просила не входить!

Естественно, Янтарь не удержался, чтобы не выдать того, что никто не ждал!

И прислушиваясь из-за ширмы, я пыталась понять, почему в доме было так тихо, начиная думать уже о том, что, возможно, дверь распахнулась сама от порыва ветра? Или Янтарь притаился за ширмой, чтобы неожиданно выскочить и напугать?

— Я знаю, что ты здесь, и ты меня не испугаешь! — на всякий случай проговорила я, хотя мой голос прозвучал совсем неуверенно, и снова воцарилась абсолютная тишина, заставляя меня сомневаться в собственном психическом здоровье и равновесии.

Хотя, о каком здоровье могла идти речь, когда вокруг моего дома расположилась почти целая стая оборотней? Так что начать разговаривать с собой и пытаться услышать то, чего не было, выглядело вполне себе обыденно в сложившейся ситуации!

Кажется, я уже даже вполне расслабилась, когда рядом с кроватью Севера показалась большая белая голова, выросшая словно из самого полумрака, заставляя меня покрываться мурашками и отключая способность думать.

ЛЮТЫЙ!

Кровать, где лежал Север, прикрытый чистым покрывалом, была единственным местом, откуда меня было видно всю без прикрас, и, начиная покрываться багровыми пятнами от смущения, я во все глаза смотрела на огромного белого медведя, голубые глаза которого были устремлены только на Севера.

Влажный черный нос коснулся щеки мужчины, словно Лютый пытался по запаху определить, что происходит с его братом, или, возможно, это был такой способ сказать, что он был рядом.

Я не слышала даже тяжелого медвежьего дыхания, пока он был рядом, совершенно не обращая на меня никакого внимания, словно я была лишь парящей пылинкой.

Не знаю, как Лютый не оглох от моего колотившего сердца, удары которого, кажется, были слышны даже на улице.

—…я сделала все, что могла… теперь только время покажет, выживет ли он, — я не знаю, зачем я прошептала это, прикрываясь краем ширмы, сооруженной из белой простыни, которая тут же прилипла к моему мокрому телу.

Пыталась оправдаться? Утешить этого огромного зверя?

Но Лютый не посмотрел на меня, даже услышав мой голос, заставляя меня сомневаться, не была ли я бестелым призраком, которого не видно и не слышно окружающим.

Постояв над Севером еще пару секунд, он просто развернулся и ушел, оставляя за собой аромат ледяного океана и лютого мороза…

Я была для него пустым местом, мелкой козявкой, которую нужно будет растереть по полу, когда его брат будет здоров.

Вылезая из тазика и обворачиваясь влажной простыней, я была потеряна и раздавлена собственными эмоциями, этими днями, и чувством жуткого одиночества.

Хотелось просто уснуть и обнаружить ясным солнечным утром, что это был всего лишь странный сон и не больше. Что дедушка жив, и что сегодня мы пойдем снова искать лечебные травы, пока роса на траве не высохла.

Что нет этих странный полулюдей-полумедведей… что все в мире осталось по-прежнему.

Захлопнув за Лютым дверь, и демонстративно не глядя на улицу, словно ему могло быть до этого дело, я открыла шторки на окнах, и подтащила свою кровать, скрипя по деревянному полу, поближе к Северу, чтобы быть рядом и помочь в случае необходимости.

Он не морщился и больше не скалился от боли.

Его красивое лицо выглядело удивительно умиротворенным, и, приглаживая черные слегка вьющиеся волосы, чтобы отбросить их осторожно со влажного лба, я тихо прошептала:

— Выздоравливай, ладно? Борись за свою жизнь, где бы не была твоя душа сейчас. Ты нужен своим братьям. Они переживают за тебя.

Я надеялась, что Север меня слышал все это время, даже если его черные ресницы не дрогнули, и не изменилась ни одна черточка на красивом лице.

Его кожа была такой горячей, что держать ладонь на его лице было сродни ожогу, и это беспокоило меня.

Температура должна была быть определенно, потому что организм должен бороться за свое выздоровление, но, кажется, он просто пылал, словно пламя.

Капельки пота стекали с его лба в густые черные волосы, и прежде чем лечь на свою кровать рядом с ним, я притащила влажное полотенце, вытирая периодически пот с его лица, шеи и широкой груди.

Сложно было не залюбоваться на него, даже если в голове каждую секунду было ясное осознание того, насколько серьезно он болен сейчас и как опасны ближайшие сутки, которые покажут все ли я сделала правильно.

Сон никак не шел, даже несмотря на смертельную усталость.

Мозг продолжал отчаянно работать, извлекая из памяти картины, о которых я хотела бы забыть навсегда. Не помогали даже милые овечки, которых я старательно считала до 113, измучившись от этого состояния еще больше.

С приходом дня Северу стало только хуже.

Он больше не метался, но его мышцы судорожно напрягались от боли, а кожа горела настолько жутко, что на нем можно было даже готовить!

Поставив пару уколов, которых оставалось катастрофически мало, и, убедившись, что Север немного успокоился и снова уснул глубоким сном, я наконец поднялась, натянув на себя очередную рубашку и джинсы, и осторожно выглянув в окно, прикрывшись шторкой.

Вот она, реальность новой жизни — три больших медведя спали вокруг дома.

Вернее, спали только два, Лютый, как всегда, сидел у величественного дуба — отрешенный, холодный и жестокий даже в своем плюшевом обличии, словно ему были неведомы сон, боль и прочие чувства. Янтарь спал, развалившись почти звездой, и кто-то из близнецов спал у порога, положив свою большую темную морду на ступеньки. Второй близнец, видимо, был в дозоре.

Признаюсь, что я задержала дыхание от паники, когда Лютый поднял свою белую морду, уставившись ледяными голубыми глазами прямо на меня, словно мог видеть меня даже сквозь ткань.

Ведь я совершенно ничего не знала о них.

Может они смотрели рентгеновским взглядом?

Могли читать мысли?

Или слышали на расстоянии сотен ярдов? А может это все и сразу?

Поспешно отойдя от окна, я устало опустилась на стул, призадумавшись тяжело и печально.

…я не могу выходить из дома.

Чем же тогда занять себя?

Для начала приготовить завтрак. И не только себе.

Если судить по многочисленным фильмам, снятым про оборотней, парочку из которых я видела, будучи студенткой и живя короткое время в городе среди людей, — эти мужчины всегда были голодными и очень много кушали, и сегодняшняя ночь, кажется, была явным подтверждением того, что это было правдой.

С трудом отыскав самую большую сковородку, ящик с яйцами и вяленое мясо, я принялась готовить яичницу с беконом, которая должна была войти в книгу рекордов медвежьего Гиннеса, если бы такая только существовала.

Почти килограмм бекона и 40 штук яиц — по 10 на каждую отдельную порцию — это было размером мишек-оборотней, правда казалось, что и этого будет мало, чтобы эти огромные тушки наелись.

Аромат жареного мяса явно был им приятен, потому что стоило только начать готовить, как в окне показалась первая мохнатая морда.

Янтарные глаза приветливо сверкнули, и я помахала рукой медведю, видя, какой довольной стала морда при взгляде на немыслимых размеров тарелку… откуда они только у нас такие взялись в доме?..

Было необычно и забавно научиться замечать, как меняется выражение медвежьих морд, когда сразу за Янтарем, во втором окне замаячила довольная морда Тумана или Урагана. Я пока не могла отличить их в зверином обличии.

Ожидать, что Лютый вот так вот упрется черным носом в стекло было глупым и бессмысленным занятием. Даже когда я вышла на порог дома, с трудом открыв дверь, потому что держала две большие тарелки с горячей едой, он даже не шелохнулся, продолжая сидеть у дерева и смотреть на меня своими холодными, отрешенными глазами.

— Доброе утро, — приглушенно и сдержанно кивнула я Янтарю, который двинулся ко мне, не обращая внимания на явно недовольные взгляды Лютого, и, присев на корточки, поставила перед ним тарелку, — Я не знаю, что вы едите на завтрак…

Да уж.

С трудом верилось, что мишки могли бы завтракать в английском стиле овсянкой, сэр.

Или умудрялись жарить себе тосты и сосиски на костре, отбирая провизию у визжащих встречных туристов, занимаясь грабежами палаток и вымогательством еды.

Мохнатая бурая морда смешливо фыркнула, и, начиная жутко нервничать от прямого взгляда Лютого, я хотела поскорее вернуться в дом, чувствуя, как кровь во мне начинает буквально застывать, словно мороз забирался мне под кожу.

Вытащив на поляну три тарелки, и сжимая в руках вилки, я понимала, как глупо и нелепо выгляжу, стоя со столовыми приборами среди огромных зверей, чьи человеческие глаза смешливо переливались в лучах солнца. У всех, кроме одного… и, набравшись смелости, я быстро прошла до Лютого, заставляя свои ноги нести меня вперед, а не бежать в ужасе в дом, когда поставила последнюю четвертую тарелку перед ним, быстро удалившись.

Он не будет есть.

В этом не было сомнений.

И как можно скорее вернувшись в дом, я закрыла осторожно дверь, борясь с желанием снова подойти к окну, чтобы посмотреть на него, надеясь, что в этот раз он не заметит.

Остаток дня я провела в доме, иногда замечая движение медведей за переделами дома, и постоянно находясь рядом с Севером, состояние которого явно ухудшалось.

Когда ночь опустилась снова, дверь осторожно открылась и на пороге показалась высокая мускулистая фигура Янтаря в человеческом обличии с грудой пустых чистых тарелок, вылизанных так, что можно было и не мыть.

— Тоже белочки? — улыбнулся мне он, повертев тарелками и ставя их на стол, чтобы подойти к кровати, где глубоким сном спал Север.

Его раны воспалились, и приобрели жуткий бордово-синий цвет, а я по-прежнему не знала, какую дозу обезболивающего и антибиотиков ему нужно ставить, чтобы была реальная помощь от их действия.

Когда я опасливо покосилась на окно, мужчина лишь дернул плечом:

— Лютый в ночном дозоре.

Очевидно, что так оно и было, раз дверь была открыта, а Янтарь вошел и показал себя человеком.