Глава 6

Как только мы показались на улице, непрерывно галдевшие бабы и детвора, вмиг примолкли, и от наступившей внезапно тишины, даже псы поджали хвосты и настороженно прижались к изгородям. Воспользовавшись моментом, староста громко провозгласил:

— В кулачной потехе сойдутся скоморох Игорь Ночной Ужас и королевский стражник Давила! Ночной Ужас в красных шароварах, Давила — в коричневых штанах. Следить за соблюдением правил будет десятник Нечай. Пока бойцы разминаются, кто желает поддержать скомороха, бросайте медяки в шапку… А те, кто за стражника — в шлем… И не жадничайте. Потеха, потехой, а увечья случаются. Так пусть бойцы знают, что не зря рискуют, а потому — покажут нам все свое умение. Главный приз победителю — два серебряных талера заклада и на талер серебром провизии от Опупения!

Если я и сомневался в том, что умею драться, то все колебания развеялись, как только я шагнул, вслед за старостой, десятником и Давилой, в образованный празднично разодетой толпой круг.

Все это было мне знакомо: и утоптанная сапогами земля, и восторженные вопли зрителей, и восхищенные взгляды ребятни. Манящие улыбки девушек, чьи сочные губы обещали победителю сладкую награду, а проигравшему — утеху и забвение. Наверное, в прошлой жизни мне приходилось часто выходить на арену, если ее звуки и запахи, запомнились четче, нежели многое иное. Я скользнул взглядом по раскрасневшемуся личику молодой девушки, потом немного полюбовался ее задорно выступающей грудью и улыбнулся в ответ. Девица чуть растерялась, потом прыснула смехом и закрылась по брови, расцвеченным вышитыми лилиями, шелковым платком.

Я только головой помотал. Надо же: за прожитое на мельнице время, даже не вспомнил о том, что на свете, оказывается, есть еще и такое диво… И не одно! Жадно выглядывая в толпе миловидные девичьи лица, я очнулся лишь после того, как господин Броун объявил результат подсчета:

— Ночной Ужас поддерживает тридцать пять монет! Давилу — двадцать четыре!

— И кто после этого станет сомневаться, что опупенцы не сроднились с харцызами? — толкнул локтем вбок старосту Нечай. — Видно, придется обо всем барону доложить. — И видя, как тот враз побледнел, продолжил весело. — Да шучу я, Броун, что ты в самом деле? Просто скоморох смазливее моего воина, вот ваши девки и бросили свои монетки в шапку. Охолонь чуток… — после чего вышел на средину площади и крикнул:

— Потешный бой начинается. Победителем будет считаться тот, кто останется на ногах, в то время, как соперник не сможет подняться. Так же, проигравшим будет признан боец, который нарочно или случайно нанесет сопернику серьезное увечье. Дополнительное наказание — полдюжины батогов и передача всех денег пострадавшему. Ну, а теперь бойцы — ваш черед!… Покажите удаль, да потешьте народ!

Давила и в самом деле имел большой опыт подобных забав, поскольку тут же стал мелкими шагами перемещаться по кругу, чтобы заставить противника повернуться лицом к закатному солнцу. Но этот маневр меня лишь позабавил.

В то время, как ратник вытанцовывал вокруг, стараясь незаметно сблизиться на расстояние удара, я занял центр круга и теперь, слегка прищурив глаза, лишь чуть смещался по линии атаки. Любой балаганный боец знает, что порой, особенно на ярмарках, за день приходиться мерятся силами с десятком, а то и более, желающих заполучить приз. И если не беречься, выкладываться в каждом поединке, то до вечера с ног свалишься не то что от меткого и увесистого удара, а от простой усталости. Поэтому, оставляя за противником право нападать, знающий боец всегда сводит количество собственных передвижений до самой малости.

Со стороны это выглядит тоже достаточно живописно: злобная собачонка пытается укусить солидного сторожевого пса, но, чтобы не напороться на острые клыки, носится вокруг него с громким лаем. И укусить боится, и отойти ума не хватает… Ведь тот, кто больше суетится, всегда кажется менее уверенным в себе.

Наградой Давиле вскоре стали смешки и колкие прибаутки.

— Куси, его, куси!

— Ату, скомороха!

— Что ты топчешься, как петух подле курицы? Вона, он прям перед тобой стоит!

— Окликни его, Ужас! Видишь, стражник заблудился, найти тебя не может!

И вперемешку с этими выкриками, дразнящий и насмешливый женский смех. Особенно ярящий кровь и туманящий мозги молодым парням. Сбившись с шага, Давила как-то неловко переступил ногами и едва не потерял равновесие. Неуклюжесть стражника встретил новый взрыв хохота, от чего тот весь раскраснелся и, позабыв о защите и иных премудростях, почти прыгнул в мою сторону.

Я помнил о наставлениях Лукаша, но зрелищность лучше демонстрировать с противником уже почти побежденным и обессиленным, а не разъяренным и желающим свалить тебя с ног одним дюжим ударом.

Сместился чуть влево, пропуская мимо кулак Давилы, увлекший за собой тело соперника, и быстро нанес два удара костяшками напряженных пальцев по подставленному животу в области печени. Не сильно, но точно и болезненно.

Стражник сдавленно охнул от острой рези и, изгибая корпус, попытался дотянуться до меня левой рукой, но я уже отшагнул в сторону и был недосягаем. А Давила аж задохнулся от пронзительной боли в боку, но совладал с собой и еще ретивее бросился в атаку.

Вот теперь, когда на каждое движение королевского стражника, его же тело отзывалось резью в боку, можно было и праздную толпу потешить. Отдав инициативу разъяренному воину, подставляя локти и плечи, а иной раз и лоб, под его удары, утратившие резвость и беспощадную силу, я стал изображать избиваемого и еле удерживающегося на ногах бедолагу. Вдруг вспомнив, что даже если толпа демонстрирует поддержку победителю, сердца зрителей, особенно женщин, в большинстве своем открыты для сострадания. И нет для них большего удовольствия, нежели воочию наблюдать торжество слабого над сильным.

Как только кулаки стражника становились немного крепче, а его атаки — чувствительнее, я вновь наносил несколько ударов по туловищу, сбивающих дыхание и усиливающих боль в боку. Со стороны это больше походило на попытку скомороха, хоть на мгновение оттолкнуть от себя беспощадного соперника. И только сам Давила, да еще, наверное, Нечай понимали: что происходит на самом деле. Потому что десятник мрачнел на глазах, а стражнику каждое движение давалось все труднее, а еще я даже не вспотел.

— Заканчивай, мастер… — прохрипел Давила некоторое время спустя. — Сам не упаду… Приложись, как следует… Не позорь…

— Как для воина, ты совсем неплохо дерешься, — прошептал я в ответ, повисая на сопернике и давая ему перевести дух. Хотя каждый из глядящих на поединок, мог бы поклясться, что это именно безжалостно избитый скоморох едва держится на ногах. — Только наставник у тебя был никудышный. Все внимание уделял оружию… Потерпи… Еще чуток повозимся, пусть народ потешится, а потом сделаем как надо.

Оттолкнув от себя Давилу, я тяжело упал на спину и некоторое время лежал, не подымаясь… А у стражника даже не осталось сил сдвинуться с места. Он так и стоял, пошатываясь, нависая над «беспомощным» скоморохом.

— Давила! Давила! — восторженно взревели стражники, нестройно поддержанные редкими голосами тех сельчан, что бросали медяки в шлем. Большая же часть зрителей безмолвствовала, сочувствуя побежденному. И как только я, сделав кувырок назад, поднялся с земли, толпа возликовала.

— Держись, Ужас! Держись! Дай ему сдачи! Не уступай!

Взбодренный этими криками, я словно преобразился. Вытер грязь с лица и, закричав что-то нечленораздельное, типа, воинственный клич моего рода, бросился в «безрассудную» атаку.

Теперь я бил руками и ногами с предельной дистанции, и хоть такие удары совершенно не причиняли вреда сопернику, зато стали более зрелищными и эффектными. А сердобольные селянки, увидав, как ожил их боец, завизжали от восторга уж совсем безудержно.

Отдышавшись и понимая, что я больше стараюсь для него, Давила тоже принялся усиленно размахивать всеми конечностями. При этом, совершенно не стараясь попасть в соперника и удивляясь, видя как я, от легкого соприкосновения с кулаком, или от пронесшейся вблизи ноги, кубарем качусь по земле, тут же вскакиваю и непременно оглашаю площадь диким воплем.

Долго так продолжаться не могло, ведь настроение толпы, как и ее симпатии, вещь переменчива, поэтому вскоре настал момент, когда упал не скоморох, а стражник... И — не смог подняться.

— А-а-а!!! — взвыли опупенцы и бросились в круг с таким рвением, словно собирались растерзать победителя, хотя на самом деле, все закончилось лишь одобрительным похлопыванием по спине и неумелой попыткой поднять меня на плечи.

Воспользовавшись суматохой и неумеренной толчеей, я славировал так, что оказался плотно прижатым разгулявшейся толпой, к понравившейся мне красавице. Но, несмотря на всеобщее ликование, да подкравшиеся сумерки, в плотном окружении других селян, смог позволить себе лишь один короткий поцелуй. И, в последнее мгновение, не удержался, чтоб не пошалить руками. Все же, титьки у девицы были потрясающе роскошные…

Для начала и это неплохо. Красавица тихонько охнула, призывно подняла бровь и повела глазами в сторону сеновала. Свидание было назначено. Дальнейшее пребывание в столь тесной близости становилось излишним, поскольку могло быть слишком верно истолковано отцом и братьями девушки. Поэтому, я быстро скользнул на пару шагов назад и попал в другие, не столь приятные, но крепкие объятия.

— Спасибо, мастер, что не опозорил… — негромко пробормотал мне в ухо Давила. — Такому как ты, не зазорно проиграть. Научил бы, чему, а? — и прибавил поспешно. — За ценой не постою. Хоть самую малость?

— Хорошо… — не стал я набивать себе цену. — Выберем время, покажу пару финтов. А сейчас, извини. Надо привести себя в порядок и отправляться за наградой.

— Так, малой сразу деньгу забрал… — не понял Давила.

— Я, о другом, — понизил голос и подмигнул.

— О девках, что ли? — засмеялся тот. — Ну, ты брат даешь… Да этих наград под каждым плетнем парочка… Только не ленись собирать, — и заметив недоверчивость в моих глазах, почесал за ухом и добавил неуверенно, — Чудной ты, право слово…

— Ушибленный, а не чудной… — подвернулся вовремя Лукаш. — От того и объяснить толком не можем ничего, что не помнит Игорь себя прежнего. Как он набрел на нашу мельницу, один Создатель знает, но деда его приютил и выходил. Теперь в Оплот идем. Мышата сказал, что только Мастер-хранитель ему помочь может.

— Что ж сразу всей правды не поведали? — посетовал староста.

— А вы б поверили?

— Гм… — задумчиво согласился десятник. — Прав малец, пока собственными глазами не поглядел на его умение, не поверил бы. Настоящего мастера сразу видно. Да и стражника харцыз жалеть бы не стал. Непременно унизил бы перед народом. Девку умыкнуть для озорства, да над мужиком посмеяться — нет у них слаще удовольствия. Ни по чем бы не устоял…

— Верно говоришь Нечай, — поддержал десятника староста. — Уж я-то харцыза распознал бы сразу… Что, Игорь, и в самом деле ничегошеньки не помнишь?

— Теперь уж многое мне ведомо, — пожал я плечами. — Да, только, со слов других. А собственных воспоминаний ни на грош не осталось. Нынче девицу и то, как бы впервые увидал…

— Зато заприметил сразу которую надо… — как-то совсем не солидно хихикнул господин Броун, от домовитого и острого взгляда которого не могло укрыться в деревне ни одно событие. — Не тушуйся… Лагута не девица, а вдова. До зимних святок — вольная птица. Тебе в радость, и ее не убудет. Захочешь одарить — пятака за глаза хватит. Родит — опять-таки, обществу прибыток и свежая кровь. Ну, а понравится…

— Прекрати сватовство, — одернул разошедшегося старосту Нечай. — Оставь парня в покое. Ишь, распушил перья, старый петух… Твои курочки и сами не против посидеть на новых яйцах. Уж кому-кому, а Дубровским стражникам это хорошо ведомо. И мы завсегда готовы, в меру своих слабых сил, улучшать здешнюю породу. Вон, видал — малец пробежал? Ну, вылитый я, в детские годы… — закончил он под дружный хохот своих воинов.

Староста ответил что-то не менее едкое, и смех плеснулся вновь. Но я уже не прислушивался к их перепалке, спеша на условленную встречу.

А там, на кипе свежего сена, почувствовав губами бархатистую нежность кожи Лагуты и вдохнув ромашково-мятный запах — ощутил странную дрожь во всем теле, будто в душе натянулась струна, готовая лопнуть от одной мысли о девичьих прелестях. И не стал проверять, как долго она выдержит…