Глава 3

Когда просека, пропетляв лесом вслед за колеей, проложенной тележными колесами, вывела нас на опушку, я непроизвольно шагнул назад, под защиту деревьев. Огромное, ничем не ограниченное пространство, открывшееся взгляду, не то чтоб испугало, но озадачило сильно. После поляны у мельницы, поля, раскинувшиеся до горизонта, изумляли бесконечностью, свободой.

— Ты чего? — тронул меня за рукав харцызского кунтуша Лукаш. — Увидал что-то? Где?

— Да вот, — повел неопределенно рукой. — Как-то так все далеко…

Подросток демонстративно сплюнул под ноги и пренебрежительно ответил:

— Разве ж то далеко? — а потом ткнул пальцем перед собой. — Видишь вон там, чуть левее от шляха, рощицу на взгорке?

Я взглянул в ту сторону и кивнул.

— Ну, так за ней уже первая на нашем пути в Дубров деревенька будет, — объяснил Лукаш и, степенно опираясь на увесистый посох, размеренным шагом продолжил путь. Мне ничего не оставалось, как сбросить с себя наваждение и двинуться следом.

— Опупение... — вдруг прибавил, смеясь, мельничук.

— Что? — переспросил я, подумав, что ослышался.

— Деревенька, говорю, Опупение называется. Смешно, да? — повторил Лукаш.

— Скорее, нелепо. С чего вдруг о себе столь неуважительно?

— О, тут целая история! Правдива, или нет, судить не стану. Но, рассказывают, что в то время, когда королева прислала людей, заложить у Прохода сторожевой замок, — в здешних местах уже не одно поколение стояла небольшая деревенька в десяток дворов. И барон, когда объезжал свою новую вотчину, увидав ее, удивился страшно: «Они что, опупели, здесь жить? Прямо на пути у харцызов?»

— Именно, опупели? — рассмеялся я.

— Бают, что барон Студен, употребил более емкое определение, — словоохотливо продолжил Лукаш, улыбаясь во весь рот. — Но, карту местности следовало представить для ознакомления королеве и Большому совету. Поэтому, в Оплоте, подобрали более пристойное название. Именно оно и прижилось в дальнейшем.

— А что, — чуть погодя, когда веселье пошло на убыль, спросил я, — здесь и в самом деле так опасно? Из рассказов Мышаты, у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.

— Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, — помотал головой парнишка. — Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтобы харцызы напали на нее.

— Странно…

— Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто — навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселенцами — у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут, и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти, никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевской войска в Заскалье, предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.

— А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия со стороны разбойников к его крестьянам?

— Еще как! Но, сколько не пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок, не солоно хлебавши. Бают, вода в ручье возле Опупения особая, только для местных уроженцев и годится. Чужакам, долго привыкать приходиться. И — наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, — несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, — слыхивал я от мужиков, привозивших на мельницу зерно, что по ночам и Змии к ним наведываются…

— Змии? — я недоверчиво покрутил головой. — Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.

— Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, — вкрадчиво продолжил Лукаш, — но если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверенны, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой, такого, что собственным ушам не поверишь. Да и Проход, рядом… — паренек ткнул пальцем на юг. — Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь?

Я остановился, вытер пот с чела, — после лесной прохлады, не смотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, — и только потом проследил взглядом в указанном направлении.

— Вижу…

— Так это и не облака вовсе, а горы. То есть — Проход…

— Погоди, — остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. — Как я понял из объяснений Мышаты, Проход — это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я же не могу разглядеть его с этого места?

— Вообще-то ты прав, — согласился парнишка. — Но люди называют Проходом, для краткости, всю гряду на перешейке, между большими водами. Только, я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… — он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил. — Неподалеку ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают и гнездятся Змии. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?

— Вот как? — неуверенно произнес я. — Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?

— Не глупи, — осадил меня Лукаш. — Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых — никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.

— В общем-то ты прав, конечно, — кивнул я. — Трус не играет в хоккей…

— Во что не играет?

— Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл собственных слов.

— Сильно ж тебя приложило, — покивал сочувственно Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. — О чем это я? Ах, да, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать — и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более, бродячим скоморохам, которыми деда велел нам сказываться.

— С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.

— Своя ноша не тянет, — отрезал паренек. — В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой ни какой, а прибыток.

— Ну, будь по-твоему, — согласился я. Тем боле, что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. — Только, если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.

— Брось, атаман, — отмахнулся Лукаш. — Ничего с нами не случиться. Во-первых, — жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче, соответственно. А во-вторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-Хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.

— Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызские одежды облачился.

— А ты что, в путь, в одном исподнем хотел двинуть? — удивился паренек. — Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным, как-то не сподручно… Вдруг — с мертвяком, или каким иным зверем столкнемся?

Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке чаще, чем топор или вилы.

— Вот и пришли, — остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами, из ворот с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.