06. Шанс

Двадцать лет назад.

— Ты же хотел купить себе шмотья дорого с первого нормального заработка, — удивился Вил Грокка, оценивая десяток новеньких рубашек разного размера, аккуратно разложенных на дряхлом диване его «рабочего кабинета», точнее — какой-то облезлой каморки, где даже не было окон.

— Да хотел, Вил, — не оборачиваясь заметил Шед, схватив серо-голубую рубашку с жемчужными пуговицами, — Но я решил приодеть наших работников. Вот эта для Мотылька подойдет идеально!

— Блядский кракен! Зачем шлюшек одевать, Шед? Их же раздевать надо!!! — Грокка, усмехнулся и прищурил зеленые въедливые глазенки.

— Вил, затем, что это красиво! — Шед прижал будущий подарок к груди и медленно провел ладонью по шелковистой ткани, — только представь нашего Мотылька в сумерках... Представил, да? Представь, как он расстегивает каждую пуговицу, развязывает своими тонкими пальцами бант и...

— Я его с сиськами представил, ничего? — Грокка громко рассмеялся и похлопал лерментиса по плечу.

Шед встрепенулся, расправив крылья от неожиданности, и аккуратно вернул рубашку на место.

— Себе, себе, дружище покупать шмотки надо. Ты же хотел! Я помню, ты сюртук хотел под цвет перышек. Чтобы одеться, как богатый франт и ходить таким важным напыщенным индюком по центральной улице.

— Сначала я Мотылька одену, а сюртук... потом как-нибудь. Да не нужен он мне, Вил, — Шед грациозно выпрямился, задрал голову и расправил морионовые крылья, словно приветствовал восторженную публику, — Я и так прекрасен!!!

И это было правдой. Шед — молодой, роскошный, дерзкий лерментис, точеный, статный. В его огромных черных глазах без зрачков, где-то там, за острыми осколками ночного ясного неба, еще блестит азарт и желание биться за мечты до самого конца! Биться, не жалея ни себя, ни последней рубашки с оторванной пуговицей, в которою он и был одет сейчас, и которая, как ни старалась, не могла испортить его совершенный образ.

— Слушай, Вил, я вот что придумал! — Шед спохватился, всплеснув волосами и выудил из кармана какую-то желтую, пожеванную бумажку. — Смотри!!! — С придыханием произнес он, протягивая сокровенную идею прямо под нос Грокка, после чего улыбнулся.

Тогда Шед еще умел улыбаться искренне, щедро, наивно...

— И чо это? — мужчина прищурился, вчитываясь в скучные строчки, а потом медленно поднял ошалевшие зеленые глазенки на своего лучшего друга. — Здание между гильдией и судом, здоровое такое, вроде особняка?

— Да! Когда-нибудь оно будет нашим!!! — лерментис широко расставил руки, словно собирался обнять весь проклятый Орен и крылья расправил тоже, — Ты только представь! Мы переедем из квартала Висельников в центр! У каждого работника будет своя комната и слуги, а еще у нас будут горничные, склад, повара и этаж с элитными работниками, за ночь с которыми станут платить три золотых!!! Я уже план составил!!! У нас все это будет!!!

— Блядский кракен, ну ты и фантазер, Шед. Это ж сколько деньжищ надо угрохать? Нее, нахер нам домина в центре, Шед, лучше сидеть на отшибе рядом с тюрьмой, но с маленькими шлюшатниками, чем с этим гребаным дворцом.

Лерментис изобразил обиду, даже театрально прикрыл веки и вздернул голову, будто истинная королева драмы. Еще и руки на груди сложил.

— Вил, как можно жить, и не мечтать о чем-то большем, чем две серебряные монеты в день?

— Шед, твой херов особняк стоит как гора розового жемчуга! Это ж пахать и пахать, в лучшем случае, добрый десяток лет на одну его стоимость, а потом пахать на ремонт, поваров, слуг... — Грокка подпер свои еще стройные бока кулачищами, и сразу же запнулся, уловив холодный расчетливый взгляд Шеда.

— Вил, мы купим этот херов особняк и он станет легендой столицы. А назовем мы нашу легенду: «Искушение», — четко и бескомпромиссно отчеканил лерментис, и каждым своим словом он будто бросал вызов судьбе.

— Шед, ты опять? Да как можно бордель называть так банально, ну блять? Этих «искушений» по десятку в каждом квартале! — Вил демонстративно покачал головой.

— Потому что, Вил, — Шед продолжал говорить размеренно и серьезно, — название закрепится только за лучшим заведением, а остальные будут считаться копиями и жалкой подделкой!

Вил Грокка старательно изображал недовольство и скептицизм, но на самом деле... Он восхищался Шедом.

Такие моменты, когда лерментис, раскинув крылья, звал за своей мечтой, глядя куда-то сквозь облезлую стену, вдохновляли Вила на подвиги. Вслушиваясь в слова Шеда, звучавшие без огненных интонаций увлеченного революционера, но с непоколебимой стальной верой в успех, Грокка тоже начинал видеть поваров в белых колпаках, роскошные подушки с золотой бахромой на первом этаже, и огромные, просто немыслимые деньжища, что можно заработать, обустроившись в центре.

Двадцать лет Шед выгрызал путь, кутался в дырявый плед, отказывал себе во всем, падал, поднимался, и продолжал ползти к сияющей цели, устилая дорогу своими перьями, рвался вперед и...

Погас.

***

Шед не топил свое душевное состояние в вине, ведь усиленная регенерация его расы стирала весь успокаивающе-веселящий эффект от крепких напитков. Но это не означало, что лерментис никак не боролся с холодной пустой тьмой, заполнившей его раскромсанное сердце. Он боролся! Пытался во всяком случае снова зажечь хотя бы крошечную искорку внутри себя.

Например, Шед уже на протяжении целого года посещал клуб знакомств с целью обрести вторую половинку, ну или близкого друга, с которым можно поговорить о чем-то, кроме горлового минета.

Только все попытки найти этого чудесного человека провалились по одной простой причине. Точнее — из одной маленькой строчки в рукописной анкете Шеда, где написано: «никакого интима».

Лерментис, который ищет отношения без горизонтальных танцев, это не просто пчелы против меда, это как пчелы против родной королевы. Это муравьи, идущие войной на свой муравейник. Это...

Впрочем, Шеду не было дела до того, что думают о нем и его странных желаниях хозяева клуба. Каждый месяц он исправно платил членские взносы, не забывая о щедрых подарках, а хозяева в ответ подбирали новых кандидатов, пусть и весьма специфичных.

— Хорошая шлюха, и задница у него ничего такая, — раздалось за спиной Шеда, но он не оглянулся, дабы наказать наглеца. В конце концов, этот молодой человек, а судя по голосу он был молод, выразил мнение каждого посетителя клуба знакомств.

— Он из «Искушения»... работает там, кажется, — второй голос соблюдал рамки приличия и старался быть учтиво-тихим, но Шед прекрасно все слышал, размешивая сахар в голубой фарфоровой чашечке.

— Бывалая шлюха из лучшего борделя столицы не может найти с кем потрахаться? Похоже на сюжет бульварной, затасканной до дыр книжонки.

— Ну... я видел его анкету, там написано, — никакого интима...

— А нахер кому-то лерментис без интима? Во что с ним делать-то? В шашки играть?

— Тихо... он же может услышать...

— И? Я человек, работаю в торговой гильдии, у меня два высших образования. А этот что из себя представляет? Сначала облизывал хер какому-нибудь педофилу, потом подмахивал в подворотне всем, кто заплатит. А затем прибился к борделю. Всю жизнь был шлюхой и шлюхой сдохнет!

Шед с самым невозмутимым выражением лица сделал пару глотков еще теплого чая и грациозно поставил чашку на место рядом с деревянным номерком стола и вазой с оренийской голубой розой. Как не прискорбно, но агрессивный голос за спиной пересказал его трагичную биографию с потрясающей, мерзкой точностью, ну, за исключением подворотни, конечно. После того как семья педофилов вышвырнула Шеда на улицу, он сразу прибился к молодому, хваткому сутенеру Вилу Грокка, и занялся обучением его подопечных, минуя этап работы с клиентами.

— В вашем голосе столько ненависти и обиды, господин, будто я уже отказал вам, — не оборачиваясь бесцветно произнес Шед, — Но если честно, я не понимаю, с чего вдруг вас так заботят моя задница и моя личная жизнь, а не вашего друга, который весь вечер намекал вам на уединение?

От стола за спиной Шеда целую минуту не доносилось даже шороха салфетки.

— Ты... намекал? — сдавленным шепотом поинтересовался работник торговой гильдии.

— Д-да, — отозвался скромный собеседник, — Вы мне понравились почти сразу, как мы познакомились.

К разговору двух одиноких сердечек, что внезапно обрели друг друга, Шед больше не прислушивался. Так... пару раз представил их неуклюжие попытки соединиться на кровати, разобрал ошибки, и каждого мысленно отчитал, будто строгий учитель. Ни злобы, ни обиды, ни ярости на едкие замечания в погасшем сердце лерментиса не горело.

Только вязкая пепельная пустота.

***

Велиан Риш поправил свой бледно-каштановый сюртук с серебряными пуговицами, глубоко вздохнул, после чего отворил тяжелую дверь клуба для знакомств «Красная нить».

Едва Велиан перешагнул порог, как оказался в изысканном кабаке, ну, первое впечатление было именно таким — магические голубые лампы вдоль стен, романтическая полуинтимная атмосфера, приличные подавальщики в белых фартуках, аккуратные и чистые столы, за которыми сидели самые разные мужчины от стареньких чиновников, до ушлых парней, мечтающих покорить столицу упругими опытными задницами.

Велиан мельком взглянул на бумажку с номером столика, за которым была назначена встреча, и торопливо направился прямо к нему, пытаясь унять расползавшуюся по телу мерзкую дрожь.

За подавальщиками и другими клиентами клуба юноша не сразу заметил двадцать пятый столик, находившийся в конце зала.

Велиан остолбенел. Он снова посмотрел на бумажку, потом снова на деревянный номерок гордо стоявший в центре стола, — снова на бумажку и решил, что это досадная ошибка. Ведь за двадцать пятым столиком должен находиться невзрачный человек, погасший от одиночества и быта. Человек, такой же неприметный, как сам Велиан, но...

Но здесь сидел статный лерментис в черном сюртуке, сшитом на заказ. Его Морионовые* дьявольские крылья, для которых портной с особой любовью сделал прорези на всей одежде, были аккуратно сложены за спиной. И по каждому перышку, если присмотреться, пробегали едва заметные перламутровые блики.

Строгое симметричное лицо без смазливости, маска скучающего равнодушного бога, длинные ресницы — на Велиана рухнуло слишком много всего, и он явно не был к этому готов. И теперь юноша просто переминался с ноги на ногу, ощущая себя полнейшим ничтожеством на фоне идеального тела, выточенного безупречным мастером.

— З...здравствуйте, — наконец выдавил из себя Велиан и, к своему ужасу, уронил бумажку с номером столика прямо на дощатый пол.

— Добрый вечер, господин, — Шед медленно повернул голову, всплеснув волосами и очень внимательно посмотрел на очередную шанс спастись от одиночества.

Шанс, мягко-говоря, был безнадежным — худой, напуганный, зажатый. Хотя оделся, конечно, шансик неплохо, даже со вкусом — бледно-каштановый сюртук, кремовая рубашка, очаровательная брошь в виде лотоса, в котором каждый лепесток искусно выточен из абрикосового диаспора и обрамлен белым серебром.

Еще вот подкупали золотые, слегка вьющиеся волосы, касавшиеся плеч и глаза... голубые, ясные, немного растерянные, сияющие, как топазы.

— Это... ошибка? То есть я... написано... — Велиан запнулся и больше не произнес ни слова, поджав губы. Он бы все отдал, чтобы просто взять и провалиться сквозь землю, и не позориться у подножия бога похоти.

— Полагаю, вы Велиан Риш — ювелир?

Юноша тотчас кивнул, взметнув легион золотых прядей, не сводя взгляд с лерментиса.

— Значит, никакой ошибки нет, — Шед протянул руку, но Велиан почему-то инстинктивно отшатнулся, а потом заполз на свободный стул, стоявший напротив, и весь сжался, словно хотел уменьшиться до размеров булавочной головки.

Шед не обратил внимания на отказ от традиционного мужского приветствия. В конце концов, лерментисам пожимать руки не принято и Велиан был далеко не первым в жизни Шеда, кто решил не пачкать ладони о шлюху.

— Простите я... Простите, я в целом не люблю прикосновения. Дело не в вас совсем. А... вот...

— Чем увлекаетесь, господин Велиан Риш?

— Можно просто Велиан, или Вель, — юноша попытался неловко улыбнуться, и снова сжался, уставившись на голубую розу, стоявшую рядышком с деревянным номером, — Ну, я... люблю книги о других странах, приключениях и собираю информацию о полудрагоценных камнях, — Он начал осторожно продираться к родной теме, в которой никогда не запинался.

— Весьма интересно, — Шед дежурно улыбнулся, понимая, что эта мямля через пару минут зафонтанирует знаниями о минералах, яростно жестикулируя. Затюканных тихонь-импотентов с проблемами в общении местный клуб выдавал лерментису регулярно, примерно по одному в месяц. Жаль — заранее никто не предупреждал, какой кадр придет на встречу, а то Шед мог бы захватить любимую книгу и насладиться чтением во время словоизлияний.

— Да... — глаза Велиана засияли, а на его лице сама собой зародилась солнечная радостная улыбка — Можно я буду о вас заботиться?

Шед от удивления слегка расправил крылья и уронил одно перо прямо на пол. Запуганный двадцатилетний мальчик с дрожащими пальцами смог его поразить своей случайной, глупой, непонятной фразой. Просто пробил ей насквозь.

— Заботиться? — спокойно переспросил Шед.

— Да, — Велиан кивнул, — в вашей анкете написано, что вы не хотите... интим... ин...

— Интима.

— Именно, — пробормотал юноша, продолжая вглядываться в лицо лерментиса огромными встревоженными глазами, кажется, почти не моргая, — Я понимаю, вам пришлось нелегко и теперь вы ищете друга. Я могу стать этим другом! Правда, могу! Я тоже ищу лишь друга!!!

Шед сделал еще пару глотков остывшего чая, наблюдая за новым знакомым, а про себя задавался вопросом — кто и зачем так пропесочил бедного двадцатилетнего мальчика, что он ищет «лишь друга?» Ведь возраст у него самый горячий, самый сочный — только любить и любить, гулять на оргиях до рассвета, просыпаться в обнимку с случайными партнерами... А он вместо удовольствий хочет о камушках разговаривать, да пьесы обсуждать.

— Я был бы польщен, Велиан, стать вашим... Твоим другом.

Велиан искренне улыбнулся, Шед даже посчитал данную улыбку глупой, хотя это скорее с непривычки. Шед, как мастер сладких иллюзий, окруженный другими мастерами, не каждый день встречал людей, которые говорили, именно то, что думали и выражали эмоции совершенно открыто, как это делал Велиан.

— А вы знаете почему аметрин является символом мира? — воодушевленно начал юноша, поддавшись вперед, потом он, правда, запнулся и вновь съежился, — Вам наверно это не очень интересно, да?

— Я люблю полудрагоценные камни, — заметил лерментис и сложил руки в замок, — уверен, ты в них прекрасно разбираешься, — его взгляд скользнул по брошке в виде лотоса, которую зажатая мямля наверняка делала своими длинными нецелованными пальчиками, — И я, кстати настоятельно прошу перейти на ты.

— Д-да, — кивнул Велиан, — А кем вы, то есть ты, работаете?*

Как же Шед ненавидел данный вопрос до дрожи, до скрежета зубов... до боли в опустошенном сердце… до падающих на пол перьев. Потому что не было у него честного ответа. И не было ничего, чем можно по-настоящему гордиться. Это люди — учатся, добиваются, заводят знакомства, чтобы спустя годы сидеть в светло-каштановых сюртуках и с важным видом предъявлять свои достижения, таланты, ювелирные лавки и хвастаться брошками ручной работы.

А у Шеда нет достижений, ну, не считая самого легендарного борделя столицы, и умения довести до оргазма любое тело за одну минуту. Но это же так ничтожно на фоне честного труда, признаний, дипломов и прочей мишуры, что ценят люди.

— Я — учитель, — совершенно спокойно ответил Шед.

— Как интересно! А какой предмет ты преподаешь и где?

— У меня частные уроки. И я не люблю разговоры о своей работе.

- Да, понимаю... — Велиан участливо кивнул, — А что вы... ты любишь?

— Ничего. — Шед внимательно смотрел на взъерошенного парнишку, сжимавшего кулачки. В его огромные голубые глаза, растерянные, такие живые, искренние. На его алеющие щеки. И...

Шед впервые за долгое время почувствовал вкус огненного азарта.

— Совсем... ничего? Музыка? Закаты? Пение птиц?

— У меня был тяжелый период в жизни и многие вещи потеряли свои краски, но я был бы счастлив, если бы нашелся друг, который вернет все цвета на место, — последние слова Шед произнес почти шепотом, дабы Велиан специально цеплялся за каждый звук.

И он цеплялся.

— Вы... то есть мы еще встретимся? — Велиан от прилива счастья чуть не взорвался, даже рот приоткрыл от удивления.

— Разумеется, Велиан. Я давно ищу разностороннего собеседника. — Шед продолжал учтиво улыбаться, представив, как оттрахает стеснительного недотепу во все щели, перемелет его моральные рамки в труху, развратит и... Бросит.

Как бросили самого Шеда много лет назад. Семья Лончастри сначала изваляла чернокрылого мальчика в похоти, обучила всем мыслимым и немыслимым способам наслаждения, а потом выкинула на промерзшую улицу, как только их живая игрушка подросла.

— Я... Я очень рад этому! Мне... не везло раньше. То есть... везло, но на людей, которым была интересна моя профессия. Они хотели подарков, украшений, денег, — начал юноша, затем он глубоко вздохнул и уронил взгляд на салфетки, — Мне не жалко подарков, не думайте! Но когда тебя терпят исключительно ради них, это так... больно.

Шед внимательно слушал маленькое откровение Велиана, и мечтал заткнуть его чем-нибудь, например, своим членом, чтобы больше не страдать от его жалких попыток в человеческое общение.

В мыслях лерментис уже упивался тихими неумелыми причмокиваниями и вовсю приказывал совершенно обнаженному Велиану надеваться до яиц. Горлышко у него точно узкое, не распробованное, да и расступаться оно должно девственно-туго. Шед отчетливо себе представлял заплаканную красную мордашку Велиана, к которой прилипли золотые пряди. Представлял его сдавленное мычание и дрожь. Представлял, как яростно сопротивляются стенки, растягиваясь все сильнее с каждым новым рывком... И еще Шед точно был уверен, что, едва он хорошенько растрахает глотку Велиана, наденет его до мошонки и обильно кончит глубоко внутрь, не давая соскользнуть — юнец потечет, словно обычная сучка.

Конечно, Велиан и рядом не стоял с идеальными податливыми телами, которые Шед обучал искусству любви каждый день. Но именно это и манило. Как иногда богатеев манят дешевые колбаски в придорожном кабаке, после лебедей, фаршированных куропатками и золотым изюмом.

Хотя Велиан не колбаска совсем, а скорее — пресный сухарь.

— Уверяю, Велиан, дорогие подарки мне не важны. Я достаточно обеспечен, — заметил Шед и, сделав паузу, продолжил, — и, если честно, то мне больше нравится дарить, чем получать. И я уже знаю, что нужно подарить тебе. — Он коварно улыбнулся уголками губ.

***

Морион — чёрный или тёмно-бурый кварц, разновидность раухтопаза.

— Д-да, — кивнул Велиан, — А кем вы, то есть ты, работаете?

Это не опечатка!