Глава 4. Венчание

В Дагоне, величественном городе вампиров, была река, протекавшая от самого королевского дворца через весь город, впадая, в конце концов, в Великое Заринское Море. Река эта называлась Адоникам, и ее чистые воды сверкали в сиянии солнца так ярко и ослепительно, что существам непривычным больно было на нее смотреть.

Сегодня, в два часа дня, весь широкий фасад дворца, выходящий на реку, засверкал веселыми огнями. В сторону города река, насколько хватало взгляда, была сплошь покрыта яркими увеселительными судами; вся эта флотилия, увешанная разноцветными сияющими тканями, тихо колыхалась на волнах и была похожа на бесконечный сияющий сад, цветы которого тихо колеблются от дуновения летнего ветра.

Великолепная терраса с каменными ступенями, ведущими к воде, была так широка, что на ней могла бы поместиться вся армия какого-нибудь темного княжества.

На террасе выстроились ряды королевских алебардщиков в блестящих доспехах, и множество слуг сновало вверх и вниз, взад и вперед, торопливо заканчивая последние приготовления.

Но вот раздался чей-то приказ, и в тот же миг на террасе не осталось ни одного живого существа. Сам воздух, казалось, замер от напряженного ожидания.

Вся река была полна мириадами вампиров, которые, стоя в суднах и заслоняя руками глаза от яркого блеска сияющих тканей, устремляли взоры по направлению к дворцу.

К ступеням террасы подплывали одно за другим золоченые придворные суда. Их было сорок или пятьдесят. У каждого высокий нос и высокая корма были покрыты искусной резьбой.

Одни суда были изукрашены знаменами и узкими флажками, другие – золотой парчой и разноцветными тканями с вышитым на них фамильным гербом, а иные – шелковыми флагами.

К этим шелковым флагам было привешено несметное множество серебряных бубенчиков, из которых при малейшем дуновении ветра так и сыпались во все стороны веселые брызги музыки.

Суда, принадлежавшие лордам свиты эрцгерцога Кристофа, были убраны еще более вычурно: их борта были обвешаны расписными щитами с изображениями различных гербов.

Каждую королевскую барку тянуло на буксире маленькое судно. Кроме гребцов, на каждом из этих судов сидели воины в сверкающих шлемах и латах, а также музыканты.

В главных воротах уже появился авангард ожидаемой процессии – отряд алебардщиков, тянувшийся по обеим сторонам лестницы от дворцовых ворот до самой воды. Алебардщики были одеты в черные штаны с бурыми полосками, бархатные шапочки, украшенные сбоку серебряными розами, и камзолы из темно-красного и голубого сукна с вышитыми золотом шестью перьями – гербом короля – на спине и на груди; древки их алебард были обтянуты алым бархатом с золочеными гвоздиками и золотыми кистями.

Между этими двумя шеренгами лакеи эрцгерцога в золотисто-алых ливреях растянули плотную пурпурную ткань, или ковер.

Как только это было исполнено, во дворце раздались звуки труб, музыканты, находившиеся в судах, грянули веселую мелодию, и два королевских герольда с белыми палицами вышли медленной и величавой поступью из ворот.

За ними следовал офицер с гражданским жезлом; за этим офицером – другой, несущий меч города; затем несколько графов городской стражи в полной парадной форме и с нашивками на рукавах.

Далее появились и сошли вниз по ступенькам двенадцать статных вельмож в помпезных нарядах, состоявших из шелковых белых камзолов с золотыми полосками, коротких плащей красного бархата и широких штанов до колен багрового цвета.

Они составляли Высший Совет при дворе короля. Каждому было не менее трехсот лет, хотя выглядели они совершенно неотразимо и по-юношески молодо.

Вслед за тем раздались продолжительные звуки фанфар и возгласы: «Дорогу его высочеству, могущественному лорду Кристофу, королю Тамира, и его светлости, прекрасному принцу Рафаэлю!»

Высоко над дворцовыми стенами взвился длинный ряд огненных языков; послышался грохот, будто гром прокатился; вся огромная толпа народа на реке заревела, приветствуя царственную пару, и на террасе появился Кристоф, мягко улыбаясь неистовствующим вампирам.

Он был в камзоле из черной с золотом парчи и в пурпурной атласной мантии, отороченной мехом горностая. На шее висели тяжелые золотые цепи, сверкавшие вкраплениями драгоценных камней.

Его холодное лицо выражало нескрываемую гордость, он поднял руку в царственном жесте приветствия.

Следом за ним появился Рафаэль, и толпа загудела еще неудержимее в порыве безумного восторга. Юный эльф ошеломил вампиров своей сказочной красотой и нежным кротким взглядом.

На нем был великолепный белый атласный камзол с нагрудником из алой парчи, усеянный алмазной пылью и опушенный горностаем. Поверх камзола был накинут белый с золотом парчовый плащ с изображением герба из шести перьев, испещренный жемчугами и другими драгоценными камнями и застегнутый брильянтовой пряжкой.

Свет, обильно падавший на него, заставлял драгоценные украшения сиять ослепительным блеском.

Едва ли можно до конца выразить все величие, красоту и царственность, что являли собой эти двое. Порознь они, быть может, и не произвели бы столь неизгладимое впечатление, но вместе – привели народ в состояние небывалого смятения и восторга.

Кристоф протянул руку Рафаэлю и сказал тихим совершенно бесчувственным голосом:

- Я знаю, что никому из нас это не по душе, но выхода нет.

Эльф, не глядя на него, принял руку, и их пальцы крепко сплелись.

Народ не переставал бурно выражать свое удовольствие. Они медленно прошли вдоль рядов алебардщиков, царственно кивая направо и налево, и, наконец, взошли на роскошное судно, сияющее ярче остальных.

Не разжимая рук, они встали на корме, так, чтобы их мог видеть весь народ, и величественно улыбались, изливая свою благосклонность.

Народ ликовал, глядя на Кристофа, сильного, гордого и изящного, совершенно неотразимого, но и Рафаэль их радовал не меньше.

Юноша был поразительно красив, его белые волосы развевались на ветру, словно мягкие перышки, а глаза сверкали и переливались ярче всяких драгоценностей. У него был поистине королевский вид, но в то же время мягкое светлое выражение лица, что неодолимо привлекало к нему сердца вампиров.

Это было фантастическое зрелище, которое, несомненно, уже никогда не повторится.

Душа юного эльфа пела от радости и сильного волнения, он безмерно гордился своим женихом, которого все так восхваляли и не мог не радоваться их вынужденному прикосновению.

Рафаэль был бы бесконечно счастлив, если бы не чувствовал в руке своего будущего мужа холод и мрачную отстраненность.

Несмотря на то, что пожатие было крепким и сильным, в нем ощущалась какая-то злая агрессия, неприязнь, которую эльф сознавал необычайно ясно, что и омрачало его ликование и трепет.

Путешествие продолжалось около двадцати минут, и, наконец, бесчисленные суда образовали сияющее столпотворение возле огромного Царского Храма.

Прежде на сушу спустились придворные лорды и, составив две шумные половины, выстроились вдоль входа, неотрывно глядя на царственных особ.

Кристоф и Рафаэль, по-прежнему держась за руки, сошли с корабля и медленно двинулись к храму, волнующаяся толпа неотступно следовала за ними, а народ, у которого не было возможности войти внутрь, окружил храм, бурно выкрикивая хвалы своим новым правителям.

Убранство храма отличалось пышным гордым величием, длинные скамьи были инкрустированы гранеными изумрудами, стены, высокие, почти недосягаемые, отделаны яркими витражами, а потолок изображал замысловатые удивительно красивые узоры, на которые мечтали поглядеть едва ли не все жители мира.

Впереди, на возвышении, стоял высокий жрец в белоснежном одеянии. Нарядно разодетые придворные мгновенно заняли свои места на скамьях, Рафаэль заметил впереди, на первом ряду, счастливо смеющуюся Эллен в прелестном ярко-розовом платьице и с огромными бантами в волосах.

Дорожка, ведущая к алтарю, была устлана плотным темно-синим ковром из лучшего бархата.

В страшном волнении эльф бросил взгляд на Кристофа - вампир казался совершенно хладнокровным и невозмутимым; его рука оставалась такой же твердой и отчужденной, как и минуту назад.

С трудом преодолевая страх, эльф устремил взгляд вперед, и вместе они направились к высокому алтарю из литого золота.

Кажется, прошла вечность, прежде чем они поднялись по ступенькам, и в просторном зале воцарилась глухая напряженная тишина.

Жрец, вампир с тонким суровым лицом, воздел к ним руки и громко заговорил:

- Великое благословение для нашего народа, для Тамира и, несомненно, всего мира то, что вы двое явились сюда, намереваясь связать друг друга узами несокрушимого единства. Лорд Кристоф и принц Рафаэль. Красота каждого из вас ошеломляет, союз, к которому вы пришли, заставляет народы смеяться от радости и ликовать от торжества. Но у нас, в стране вампиров, существуют великие традиции, требующие неизменного соблюдения. В первую очередь я должен спросить у тебя, Кристоф, - он повернулся к будущему королю, - клянешься ли ты хранить верность своему супругу, трепетно защищать его, уважать, любить до конца существования этого мира?

Хладнокровное лицо Кристофа ничуть не дрогнуло, когда он мрачно заявил:

- Клянусь.

- Тогда я спрошу у тебя, Рафаэль, - жрец взглянул на побледневшего от волнения эльфа, - клянешься ли ты хранить верность своему супругу, неизменно подчиняться ему, уважать и любить до конца существования этого мира?

- Клянусь, - совсем тихо сказал юноша, но, несмотря на сильное волнение, в его голосе отразилось куда больше чувств, нежели в твердом и отрывистом Кристофа.

- Что ж, тогда скрепим ваши узы кровью и, если решение это верно и священно, то черные метки свяжут вас навечно, и никакая сила не сможет разлучить вас.

С этими словами жрец отошел к маленькому столику, стоявшему справа от алтаря, и поднял крышку блестящего медного ящичка. Внутри оказалось тоненькое древнее лезвие, испещренное мелкими узорами, с рукоятью из чистого золота.

Жрец осторожно взял это лезвие и вышел вперед, встав между вампиром и эльфом:

- Древняя сила, заточенная в этом кинжале, связывает тех, кому суждено быть вместе, и разлучает тех, кто лжет в своем сердце. Истинные пары она связывает безвозвратно, а лживые и предательские – ввергает в пучину горя и бед. Кристоф, протяни мне свою руку!

Вампир обнажил запястье и протянул его жрецу. Тот стремительно взмахнул лезвием, и бледная кожа оросилась кровью.

- Рафаэль, возьми руку своего возлюбленного и вкуси холод его крови!

Чуть не дрожа от тревоги, юноша осторожно перехватил руку Кристофа, притянул ее к лицу и, стараясь не поднимать глаз, аккуратно зализал ранку. Кровь будущего короля поразила его - он как будто лизнул кусок льда.

Но волнение от этого только усилилось и, освобождая руку любимого, юноша с трудом держался на ногах.

Жрец тут же схватил его запястье и быстро разрезал вену:

- Кристоф, теперь ты познай вкус своего нареченного!

Не глядя на Рафаэля, тот взял его руку и едва ощутимо провел языком по ранке.

Юноша вздрогнул, это прикосновение пробудило в нем странные незнакомые чувства, он сильно ослабел, и больше всего ему захотелось опереться на Кристофа, утонуть в его объятиях.

Но он не мог этого сделать. Вампиру бы это не понравилось.

Кристоф отпустил его, и эльф с изумлением увидел, что на его запястье, на месте пореза, медленно расплывается красивая черная роза...

- Да будет так! - воскликнул жрец, кладя руки им на плечи. - Да будет с вами правда, мудрость, счастье и любовь. Да будет с вами единство и понимание! Нить, скрученная втрое, не скоро порвется! Да будет так!

Последние слова он почти выкрикнул, и толпа, взволнованные аристократы, громко загудела, приветствуя царственных супругов.

Эллен безудержно кричала, подпрыгивая на одном месте, и ее многочисленные служанки были не в силах умерить пыл девочки. Впереди, возле выхода из храма, стоял Леннар и другие высшие лорды, все выглядели безмерно радостными и счастливыми.

Только сердце юного эльфа сжималось от тревоги, безнадежности и тоски, когда он смотрел на своего прекрасного мужа, в глазах которого читалось безграничное равнодушие и плохо затаенная ненависть.

Рафаэль очень ясно сознавал, что Кристоф ненавидит его, смерть отца не давала ему покоя, заставляя мстить ни в чем не повинному эльфу, но чувства юноши только росли, а вместе с ними росла и безнадежность.

Впрочем, в эту ослепительную минуту триумфа ему показалось, что все еще может измениться. Не сразу, но со временем, сквозь боль и трудности, многие страдания.

Поэтому Рафаэль, отдавшись этому большому светлому чувству, радостно замахал Эллен, и на лице его засияло чудесное удивительно доброе выражение, которое могло смягчить и самое холодное и жестокое сердце, за исключением сердца его мрачного супруга.