5. Ее рука на ее теле.

Мария молчала. Она медленно отвела пальцы от своих губ, и ее поднятая рука замерла так и не опустившись до конца. Мария пыталась не смотреть на картину, которая так сильно смущает ее и будоражит, но в тоже время, ей сложно было это сделать, учитывая идеальную красоту полотна. Мария отметила про себя (не без упрека к себе конечно), что да, ей хочется смотреть на эту картину до бесконечности, настолько хорошо написан портрет.

— Если я соглашусь, ты будешь рисовать меня в подобных позах? И так же красиво? — тихо спросила Мария.

— Да. Подойди к картине, если тебе не страшно. — попросила Фауста.

Мария медленно подошла к полотну на ватных ногах. Она обошла письменный стол и стул, и остановилась почти рядом с полотном по левую сторону.

Фауста отодвинула штору и закрепила ее лентой, пришитой к шторе специально чтобы ее убирать. Художница подошла к Марии.

— Дай мне свою правую руку, Мария. — попросила она.

Мария отстранилась от изучения портрета и посмотрела на Фаусту. Художница, в это время, приложила правую руку в кожаной перчатке к своим губам. Она взялась зубами за кончик перчатки на среднем пальце и, стянула перчатку. Затем взяла ее и бросила на письменный стол позади.

Мария внимательно следила за каждым действием Фаусты. И медлила исполнить просьбу художницы.

— Да не бойся, я тебя не укушу. — Фауста дружелюбно улыбнулась Марии и протянула ей правую руку без перчатки.

Мария перевела взгляд на руку молодой женщины, и поразилась тому, насколько ее рука, с длинными пальцами, изящна и аристократична. Несмотря на то, что Фауста художница, и взаимодействует с красящим материалом, на ее коже нет отмытых пятен от масляной краски, или других красок, будь то пастель, или уголь. Кожа Фаусты немного смуглая, но чистая, с красивым жемчужным маникюром. И под приятным желтоватым светом, освещающим кабинет хозяина ресторана, рука выглядела еще более привлекательно.

Мария нехотя протянула правую руку Фаусте. Та ласково взяла ее, и нежное тепло окутало правую кисть Марии. От мягкого прикосновения, Мария снова залилась краской от смущения.

— Теперь давай подойдем к портрету. — Фауста утянула Марию к обнаженному портрету. Она подвела Марию на середину, и легонько, едва заметно, подтолкнула девушку к тому месту, где были раздвинуты ноги жены хозяина ресторана.

— Прикоснись к правому колену. Ты поймешь насколько гладкая кожа на этом портрете. — шепнула Фауста на правое ухо Марии. Художница встала позади Марии, загородив ее собой от входной двери.

Мария ощутила как близко к ней стоит Фауста. Ее торс почти вплотную прижимается к спине Марии. А горячее дыхание, едва касаясь шеи Марии, смешивается с ароматом мужского одеколона, который до сих пор не выветрился, доказывая стойким ароматом свою дороговизну.

Фауста потянула руку Марии вперед. Она приложила дрожащие пальцы Марии к левому колену женщины на портрете.

Мария снова ощутила прилив беспокойства. Она хотела отнять свою руку от смущающего ее портрета. Фауста не позволила. Она уверенно и крепко держала руку Марии, и осторожно заставляла прикасаться девушку к полотну.

Подушечками пальцев, Мария касалась и водила по левой ноге женщины, чувствуя необычайную и мягкую гладкость застывшей масляной краски. Казалось, будто это не краска вовсе а живая и мягкая кожа, от которой не хочется отнимать пальцев.

— Приятно, правда? — горячо прошептала Фауста на ухо Марии.

— Д-да… — срывающимся голосом прошептала Мария. Она поняла что внизу ее живота начало всплывать горячее вожделение. Держаться и не возбудиться в подобной обстановке, особенно когда напротив твоего лица открытая киска незнакомой красивой женщины, очень сложно, пусть даже это всего лишь портрет.

Фауста усмехнулась. Ей нравилось наблюдать за Марией. Она ощущала как дрожит нежная рука девушки, и как ее плечи вздымаются от учащенного дыхания.

Фауста неторопливо вела пальцы Марии по внутренней стороне бедра женщины на картине. И Мария, кажется не возражала. По правде говоря, ей хотелось прикоснуться к открытой ложбинки между ног этой привлекательной женщины. Мария желала понять, как она на ощупь, если нарисованная кожа ноги такая притягательная.

Вот ее пальцы добрались до руки женщины, чьи пальцы развели киску, позволяя подробно рассмотреть все ее содержание.

— Прикоснись… — прошептал голос Фаусты.

Подушечки указательного и среднего пальца прижались к крайней плоти клитора, и переползли по клитору, на малую половую губу с левой стороны. Превозмогая стыд, который уходил на второй план и сменялся вожделением, Мария не жмурилась, и водила янтарным взглядом следом за своими пальцами. Она постоянно наталкивалась на заманчивую руку Фаусты, и начинала возбуждаться от ее руки и того, что сама делает, еще сильнее.

Фауста неторопливо повела руку Марии к нарисованной точке, которая была самой темной, и обозначала отверстие влагалища. Мария последовала за ее рукой, и ее кончики пальцев ярко ощутили еще большую мягкость, чем у остальной части киски, или же ног.

— Тебе нравиться, Мария? — прошептала снова Фауста.

— Да… — дыхание Марии заметно участилось, и Фауста слышала что сладкий голос Марии стал более тихим. Девушка, кажется, затаила дыхание, и водила пальцами уже более сама. Рука Фаусты помогала ей, но теперь более номинально, и не так активно.

— Хотела бы ты чтобы это оказалось не портретом, а настоящим? — шептал голос Фаусты.

— Она… такая мягкая… но… несмотря на твое мастерство, сквозь слои масляной краски все равно ощущается грунтовая поверхность холста. И… я не знаю. Я не понимаю что со мной сейчас! — Мария была в замешательстве. Она ощущала одновременно и стыд, (который потерялся где-то позади всех чувств, и плелся сейчас сонной улиткой), и накатывающее вожделение, падающее на Марию горячими и приятными волнами.

— А что с тобой сейчас? — нежно спросила Фауста, прекрасно зная что Мария возбудилась.

— Я не могу это сказать вслух. Это, слишком… личное. — Мария не хотела говорить Фаусте что ее тело возбудилось от бесстыдного разглядывания и прикосновений. Она знала что такое не должно её возбуждать, в силу того, что ее физиология такая же. Она девушка, как и та, что нарисована на портрете. Но тело ее говорит иначе. Оно загорелось странной страстью, и внизу ее живота распаляется тягостное пламя. Мария вздрогнула при этих мыслях и, попыталась отнять свою руку от портрета.

— Скажи мне, здесь некого стесняться. Я могу помочь тебе, Мария. — Фауста прижала руку Марии к полотну, и завела свои длинные пальцы между ее пальцев.

Мария медлила с ответом, приоткрыв рот, из которого вырывались тяжелые вздохи, которые она пыталась приглушить, хотя с каждым вздохом ей давалось это с трудом. Она зажмурилась, ощущая себя в идиотском положении. Нет ничего глупее, чем застрять в чужом кабинете, напротив картины чужой обнаженной женщины, да еще с другой молодой женщиной, которая стоит позади нее, прижавшись вплотную к ее спине и мягким ягодицам.

— Ты возбудилась, Мария. И именно это ты пытаешься удержать в себе. — Фауста провела кончиком влажного языка по мочке правого уха Марии.

— Ньяхааа! — вырвался из груди Марии сладостный и одновременно милый стон, которого она не ожидала услышать.

— Теперь, пока ты беспомощна, я спрошу тебя еще раз — ты станешь моей натурщицей? — с некоей жаждой спросила Фауста. Она могла и дальше играть с Марией, и довести ее до оргазма не делая при этом ничего, что могло бы назваться домогательством. И сейчас Фауста только стояла позади Марии, и ласково сжимала ее руку.

— Да… перестань так делать! — слабо воскликнула Мария.

— Но я ничего не делаю с тобой, сладенькая. И раз ты согласилась, теперь мы можем заключить рабочий контракт. — Фауста добилась своего. Она резко отпустила Марию, и собралась отойти к саквояжу, чтобы вынуть из него небольшой ежедневник, в котором она хранила много разнообразных записей. Среди них она хранила и экземпляр контракта, в котором расписывались натурщики.

— Постой! — дрожа, Мария отвернулась от полотна. Она ощущала отчаяние и не исполненное желание. Ее тело было возбуждено. Ее пухлая и мягкая грудь затвердела, а соски набухли. Ее белые трусики намокли от возбуждения.

Фауста посмотрела на нее, делая вид что ничего не понимает.

— Зачем ты так поступила сейчас? — в янтарных глазах Марии блестело отчаяние и непонимание.

— Ты нужна мне, поэтому я так сделала. И, в какой-то степени я показала тебе то, к чему ты должна быть готова. — пожала плечами Фауста.

— Но… что мне теперь делать?

Фауста осмотрела Марию: аккуратные плечи Марии слегка вздрагивали, а левая рука сжимала ткань атласного серого платья, недалеко от промежности. Ее белые колени прижимались друг к другу.

Фауста ощутила жалость к Марии. На это милое личико, Фаусте стало больно смотреть. Она поняла — ее игра нечаянно зашла дальше, чем она планировала. И теперь Мария алчет конца сексуального действия.

Фауста вздохнула. Она оставила поиски ежедневника и вернулась к Марии. Ее левая рука обняла Марию за талию. Молодая женщина притянула ее к себе, нежно и осторожно.

— Если ты сейчас желаешь моей помощи — сама понимаешь что я имею в виду — не говори потом что это было домогательством с моей стороны, va bene? — попросила Фауста у Марии. Ее уверенное лицо с очками-половинками, нависало над слегка покрасневшим лицом Марии.

Девушка кивнула и сама потянулась к губам Фаусты. Она не знала что такое целоваться, потому что никогда ни с кем не целовалась. Да, она хранила целомудрие, надеясь что первый поцелуй у нее заберет принц ее мечты. Ей сейчас двадцать один год, а принца она до сих пор так и не встретила. И, по правде говоря, боялась начинать отношения с парнями. Она множество раз читала любовные истории, и везде находила что принц привлекателен для принцессы. Но смотря на окружающий ее мир, она ловила себя на том, что принцы пугают ее, тем, что не выглядят как принцы.

Фауста, в свою очередь, была осторожна с Марией. Не первый раз она обжигалась на своей любви к тем, кто проявлял к ней интерес. Это касалось и мужчин и женщин. Многие признавались ей в любви, шептали страстные слова, дарили сладкие ласки, или выполняли ее желания. Но до сих пор она одна. И даже сейчас, обнимая эту необыкновенную девушку, она ощущала себя бесконечно одинокой. Осторожно водя своим сильным языком в горячем рту Марии, она гадала о том, к чему приведет ее решение сделать Марию натурщицей. Будет ли между ними что-то, или Мария поступит так же как стальные, и получив признание в обществе, покинет ее?

Фауста попыталась отогнать от себя тягостные мысли и окунуться в этот новый омут, именуемый Мария. Она положила свою правую руку на левую грудь Марии, и нежно сжала ее.

Сквозь глубокий поцелуй, Мария простонала так нежно, что Фауста и сама начала возбуждаться. В отличии от целомудренной Марии, Фауста была опытной женщиной, и возбудить ее могло давно не все. В свои тридцать два года, Фауста перепробовала все оттенки любовной музыки. Она прикоснулась ко всем цветам на многогранной палитре страсти. Но Мария сумела что-то затронуть в сердце Фаусты. Некую тайную струну, которая, кажется, спала до встречи с Марией.

Художница позволила себе немного больше в своих ласках: она отпустила грудь Марии и пробежалась пальцами до ее промежности. Она приподняла подол ее серого платья, и, прикоснулась к ее ажурной ткани белых трусиков.

Мария плотнее прижалась своей набухшей грудью к торсу Фаусты. Она разорвала влажный поцелуй, и с их губ расползлась сверкающая, тонкая ниточка слюны.

«Возьми меня…» — сквозь медовый стон Марии, Фауста различила данные слова.

Возможно Фаусте это только показалось, хотя янтарные глаза, посверкивая тысячью янтарных переливов, пытались утянуть Фаусту в свои глубины, и затопить ее той медовой сладостью, которую улавливала Фауста.

Художница отметила про себя, что ажурная ткань трусиков Марии очень мягкая и тонкая, из-за чего она довольно сильно намокла. Или, возможно, Мария уже возбуждена настолько, что достаточно одного маленького прикосновения, к самой чувствительной точке киски Марии, и та мгновенно подарит Фаусте свой оргазм.

Как Фауста и предполагала, так и случилось: как только кончик среднего пальца, правой руки без перчатки, случайно наполз на точку «G» Марии — которая, к слову, располагалась над отверстием мочеиспускательного канала — девушка задрожала всем телом. Она изогнулась а ее янтарные глаза закатились. Она не дала себе выкрикнуть что-либо сделав кусь Фаусте: ее жемчужно белые зубки прикусили ворот рубашки Фаусты, тем самым заглушив ее оргазмический всхлип.

Подобное поведение Фауста видела впервые. Она никогда не думала что кто-то будет намеренно запрещать себе кричать во время эрекции. Художница поняла что Мария стыдиться самой себя и всего того, что развернулось в кабинете. И поэтому сейчас, тяжело дыша, Мария слабо отстранилась от ткани рубашки, которую намочила своей слюной.

Фауста отняла свою руку от киски Марии. Она взглянула на свои влажные пальцы. На них блестела молочно-белая жидкость эякуляции Марии, смешанная с обильным и бесцветным, вагинальным секретом. Фауста не сдержалась. Она подняла влажные пальцы к своим губам и слизала языком ту молочно-белую влагу. И на вкус она оказалась похожа на сладкий десерт «сабайон». Этот вкус глубоко запал в сердце Фаусты.

— Синьора Кейн, я надеюсь вы уже закончили? — раздался громкий голос Орсо Фаббри, который без стука открыл дверь своего кабинета. Он так и замер на пороге, пораженный и смущенный увиденным.