Глава 7

Отклонив гобелен с вышитым стражем, Захар осторожно взялся за толстую, бронзовую щеколду. Нажал, сдерживая дыхание, готовый мгновенно отпрыгнуть в сторону. Но ничего опасного не случилось. Тяжелые двери поддались довольно легко, открывая каменную лестницу, которая полого вела вглубь.

И тут Захар засомневался. Одно дело приоткрыть таинственную дверь и, в случай чего, быстренько захлопнуть. Ничего не видел, ничего не ведаю. И совсем другое — влезть с ногами. После не разведешь руками, что случайно ошибся дверью. Парень даже шагнул назад, но любопытство победило осмотрительность.

— Я на пару ступенек спущусь и сразу — обратно, — шепнул сам себе, для решимости.

И ступенька за ступенькой, шаг за шагом медленно двинулся вниз. Здесь было не так светло, как в остальных залах и комнатах дворца, но вполне хватало, чтоб не споткнуться о собственные ноги. Лестница, казавшаяся из дверного проема не слишком длинной, оказалась почти бесконечной. И Захар опять призадумался: стоит ли соваться дальше? Сказано ж: «не зная броду, не суйся в воду». Но, он уже зашел слишком далеко, чтоб возвращаться, ничего и не разведав. Да и свет в конце лестничного марша, внизу казался гораздо ярче, с красноватым оттенком. Но не таким зловещим, как в отблесках пожара, а мягким — напоминающим летний закат.

Каменные ступени закончились, и Захар очутился в еще одной пещере. Собственно, а чему удивляться? В сущности, весь замок Морены был, не чем иным, как одной громадной пещерой.

А когда глаза парня привыкли и к освещению, он увидел, в дальнем углу, прикипевший к потолку огромный сталактит, нависающий над большой чашей, вырезанной из горного хрусталя, своеобразной тиарой держащейся на голове громадного беркута. Скульптура была так искусно сделана, что казалось: мгновение — и в хризолитовых глазах серебряной птицы вспыхнет жизнь. Орел расправит могучие крылья, заклекочет и вырвется на свободу. Захару даже стало жаль его. Испытав радость полета, он теперь знал, как может страдать птица, навек посаженая в клетку.

Из искристого, словно усеянного бриллиантами или кристалликами соли, сталактита тяжелыми, медленными каплями в чашу стекала прозрачная жидкость. И собиралась она там довольно долго, потому что невзирая на собственную неторопливость и значительную вместимость сосуда, набралось ее почти доверху. Еще несколько кварт — и перельется через край, выплеснется на голову серебряного беркута.

Захар ступил ближе и поймал в ладонь одну капельку, которая как раз сорвалась с кончика сталактита. Поймал и тут же упустил. Капля оказалась тяжелее целого ведра воды. Ладонь сама прогнулась, и странная капля упала в чашу. Захар растерянно прикоснулся губами к ладони и почувствовал невероятную горечь и соленость, оставшуюся на коже.

Парень покрутил головой, и за неимением другого выхода присоединил это чудо к тем вопросам, ответы на которые он собирался при случае и под настроение выведать у Морены. Оставалось осмотреть другие двери, выходящие сюда. Захар сунулся в те, что были ближе.

В замке Богини он всякое повидал разное, но даже представить себе не мог, что бывают помещения таких размеров. Сколько Захар не присматривался, а так и не смог разглядеть, ни противоположной стены, ни потолка. И эта бесконечность почему-то вселяла такую тревогу, что он и не смог заставить себя переступить порог. А только из проема поглядел.

Слева, и справа от дверей, вдоль уходящих вдаль стен, тянулись высоченные полки, заваленные множеством клубков и пасм всевозможной пряжи. Причем сваливал их здесь кто-то совершенно бестолковый. Потому что пряжа перепуталась между собой таким невероятным образом, что нечего было и пытаться вынуть из этого месива какой-то один моток. Для этого его пришлось бы выпутывать из сотни других. Между обычной шерстью проглядывали разноцветные шелковые, и даже золотые и серебряные нити.

Постоял Захар, покачал неодобрительно головой, да и запер дверь. Даже среди ближайших родственников не заведено без разрешения хозяина слоняться по амбару.

Зато вторые двери вели в конюшню.

Боже, какой это был конь! Масти белоснежной, как саван! От кончиков ушей и до копыт. А грива и хвост еще белее. Так отличается выпавший снег от уже слежавшегося наста. Глаза — словно два жарких уголька! Змей, а не конь! Казалось, что он прямо сейчас дыхнет пламенем из ноздрей. Даже стойло для него соорудили не из жердей и бруса, а выдолбили в камне.

Сообразив, куда привело его излишнее любопытство, Захар со страхом попятился обратно. Потому что хоть лебединую шею скакуна окутывала такая цепь, что и трех бугаев сдержала бы, парень почувствовал: привязь лопнет мгновенно, если белаш захочет освободиться от нее. А попасть под его копыта — верная смерть.

— Вот ты где! — услышал Захар знакомый голос у себя за плечами и аж вспотел. — Все успел оглянуть?

Захару отлегло от сердца. Морена, похоже, не сердилась.

— Вот это конь, госпожа! Вот это конь! Такого никому кроме Перуна и не оседлать! Обычному человеку и подступится боязно.

— Вот и хорошо. Меньше желающих взнуздать Пегаса. И, чтоб ты знал: тот, кому удастся на него вскочить — весь мир покорить сможет, если в седле удержится…

Захар лишь глазами захлопал.

— Смотри, не вздумай пытаться! Ты не воин, хоть храбрости, а еще больше — безрассудства, тебе не занимать. Воином надо родиться! Да и самому смелому воину он без волшебной сбруи в руки не дастся. А каждый, кто без Перунового седла проехаться на Пегасе попробует, погибнет мгновенно. А ты парень умный, большая помощь от твоих знаний может людям выйти. Да и затраченного времени жаль… Поэтому, либо обещай мне, что больше никогда сюда не сунешься, либо мы с тобой прямо тут и простимся! Можешь убираться куда угодно…

И был ее голос таким холодным, жестким, что понял Захар: Морена не шутит. Что же оставалось делать? Пришлось пообещать. Зато, когда уже уходили, задержался еще перед скульптурой беркута.

— Можно спросить?

— Спрашивай.

— Почему вода в этой чаше, такая странная? Я даже след оставленный на ладони лизнул, и до сих пор уста немеют от горечи. А капля тяжелее ртути…

— Это не вода, Захарий, — ответила богиня. — Это горе, людское. Слезы безнадежности, страдания невыносимые. А каким им еще быть, если не горькой тяжестью, или тяжелой горечью?..

Услышав такой ответ, Захар невольно отшатнулся от серебряного хищника.

— А что чужое горе именно таким тебе показалось, радует меня,—продолжила богиня. — Не каждому оно таким кажется. Ой, не каждому.

Вроде бы уже достаточно было парню и тех новостей, но любопытство — зверь ненасытный.

— Горе, — повторил задумчиво. — А зачем его в чашу собирать?

Морена задержалась на ступенях и повернулась к парню.

— Тебе и это не терпится узнать? — она покачала головой. — Хотя, ты уже совсем не тот, каким был при первой встрече. Должен понять… — Морена немного помолчала. — Вот уже две сотни лет, как Старые Боги, проиграли битву за веру в сердцах и душах людей Богу Единому. Все могло сложиться иначе, но его учение пришлось по нраву князьям и боярам. Ведь Единый Бог их рабов послушанию научил. К счастью для всего мира, мы проиграли не навсегда, — многие еще вспоминают нас. Хоть изредка, но приходят поклониться уцелевшим капищам, задабривают идолов. И значит — у Старых Богов еще есть возможность вернуться. Два века тому, по совету Книги Бытия, Перун установил здесь эту чашу. Чашу Меры Терпения. Ибо написано в Книге следующее: «Когда переполнится слезой Чаша, окончится господство Бога Покорного, и поклонятся все тем Богам, что на рать вели. Потому что Воин из людского племени оседлает Коня, и Мир умоется кровью». Как ты и сам видишь, Захар — уже недолго ждать осталось.

— Смертный?— переспросил Захар. — В Книге Бытия записано, что Пегаса оседлает обычный воин?

— В этом пророчестве нет ничего странного? В свое время на нем ездили и Аттила, и Тамерлан, и Чингисхан. Почему бы еще кому-то не попытаться оседлать Пегаса?..

— И там сказано, что мир умоется кровью?

Морена развела руками.

— Это не ко мне. Теперь за все призванный вами Единый Бог в ответе. Я людям зла не желаю, но Чаша Терпения должна переполниться.

Захар взглянул на венчающую серебряного беркута огромную тиару и вздохнул. Потому что хоть до краев оставалось не так и много, но не для горя и слез, имеющих вес гранитных брыл.