Глава 6

Джексон проснулся словно от толчка, на тумбе голосил гостиничный телефон. Спросонья он ничего обычно не соображал, и это неудивительно, ведь на часах светилось пять сорок. Кому придет в голову звонить в такое время?

Джексон включил свет, хотя в номере и так уже было довольно светло, и снял трубку.

— Да? — сказал он в пустоту, в ответ раздался еле слышный треск городской связи.

— Джексон? — услышал он знакомый голос, глубокий, с хрипотцой и полный холода. Так, словно с ним говорит пристав или судья, оглашая приговор. Этот голос Джексон не слышал уже несколько лет, но все еще не забыл его строгий темп и торопливость. — Джексон, это Спенсер. Ты меня слышишь?

В отдалении послышалось, как Аманда сонно говорит: «Милый, кому ты звонишь?»

— Да, Спенсер, я тебя слышу.

Еще пару секунд молчания. Джексон понимал, чего стоил Спенсеру этот звонок. И ему стало холодно, как будто все окна открыты, и по номеру гуляет сквозняк, но на самом деле этот холод был фантомным и лился он из чертовой телефонной трубки. Так было всегда, когда Джексон пробовал говорить с братом. Даже до скандала. Спенсер не умел выражать эмоции.

Послышался треск, брат явно обхватил телефон крепче.

— Папа не хочет принимать лекарство, сказал, что не даст сделать укол, пока не увидит тебя, — со скрытой злобой проговорил он, словно это Джексон виноват. — Мама расстроена, я заеду за тобой, ты должен быть готов через двадцать минут. Я не буду подниматься.

Джексон ничего не успел ответить, послышались гудки. Вот так просто Спенсер нажал на отбой.

С минуту Джексон просто смотрел на телефон, словно это гремучая змея, заползшая к нему в номер. Он понимал, что Спенсер все еще зол, но ему тоже было больно. От равнодушия Спенсера каждый раз словно спирало в груди, но теперь Джексон уже перерос свои юношеские комплексы. Джексон любил Спенсера когда-то, как идеального старшего брата — смиренно и глупо, даже пытался быть похожим, копируя, следуя его правилам, но так и не смог завоевать самое главное — его симпатию. Потому что Спенсер был сделан не из плоти и крови, а из камня, как и их мать.

Спенсер никогда не видел себя где-то вне Харлингена и фирмы отца, а Джексон всегда знал, что не сможет идти в ногу с Бенджамином Ворвиком. И только со временем понял, что Спенсер не умеет мечтать и бороться. В этом была его слабость, а не достоинство.

Крис был почти таким же.

Джексон встал с постели и пошел в ванную умыться и почистить зубы. После того как он отвез Эмбер Джо домой, Джексон отпустил такси и пошел в отель пешком. Ему нужно было размяться и подумать. Где-то на полпути позвонил Колин спросить, как он добрался. Джексон ответил «хорошо» и больше ничего, он просто не мог рассказывать ему о Харлингене, об Эмбер Джо, Трейси, доме. Колин, видимо, ждал, что Джексон вспомнит о том последнем разговоре, но так и не дождался. Джексон принял решение — это конец.

Колин считал, что он сможет быть настолько самодостаточным и эгоистичным, чтобы послать к черту мать и умирающего отца из-за их бездействия в прошлом. А ведь это было его дело, его обида, которую он отпустил от себя и забыл. Это была его жизнь и люди, которые были ему дороги когда-то.

Джексон не получил от Колина ни грамма сочувствия, ни единого, мать его, слова, а ведь он любил своего отца. Любил так сильно, что предпочел сбежать, вместо того, чтобы видеть разочарование в его глазах, как в тот день, когда он спросил, почему Джексон выбрал Говарда? Почему он? Колин должен был понять, а не требовать от него невозможного. Должен был, но не понял.

Джексон машинально оделся, взял бумажник, телефон и ключи от номера, рассовав все это по карманам, и, даже не взглянув в зеркало на выходе, пошел вниз.

В коридорах было пусто и тихо, все спали, и на стойке регистрации он заметил только сонного портье «Стивена», который смотрел что-то на экране своего компьютера. Джексон, не обращая на него внимания, прошел мимо, немного теряясь от звука шагов в полной тишине. Хотя у входа уже кто-то суетился, а носильщик выгружал из такси чемоданы.

Выйдя наружу, Джексон тут же заметил машину — синий седан, припаркованный немного сбоку. Пришлось подойти ближе. На улице было прохладно, гулял ветер, хотя солнце медленно плыло по небу и уже начинало согревать землю.

Спенсер даже не вышел, и Джексон покорно сел внутрь салона, вдыхая запах резкой туалетной воды и сигаретного дыма. Ему было странно знать, что Спенсер курит. Тот никогда не допускал никаких слабостей в юности. Брат бросил на него странный взгляд.

— Пристегнись.

Джексон натянул пояс безопасности, и машина тронулась. Они не разговаривали, это напоминало холодную войну, и что бы Джексон ни сказал, ничего не изменилось бы. Но Спенсер удивил его, когда машина остановилась у светофора, он крепко сжал руль и повернулся. Джексон взглянул на него и понял, что он лысеет у висков, как отец, а его глаза не выглядят глазами счастливого человека, будущего отца. Спенсер осунулся, истрепался и выглядел намного старше своего возраста.

Это казалось несправедливым, ведь это он — непутёвый Джек, должен был быть опустившимся бродягой с неясным будущим и еще более мутным прошлым. Но вместо этого его жизнь стала лучше. Он получил образование, работу и знал, что такое нормальные отношения, а не беспутство, легкие отцовские деньги и череда ошибочных решений, которые ведут в никуда.

Джексон смог возмужать и набраться ума. А вот Спенсер, как ему показалось, уже давно не испытывал никакого удовольствия от своей жизни.

— Не приближайся к Аманде, Джек, — тихо сказал он. — Если ты хотя бы заговоришь с ней или с Крисом, я клянусь, ты пожалеешь.

Джексон даже не нашелся, что ответить на это предупреждение. Словно попал в третьесортный итальянский детектив, где за любое действие грозили вендеттой. Но это был его брат, и как бы Спенсер ни старался его запугать, Джексон не боялся. Он уже давно вырос и понял настоящую цену некоторых поступков и слов.

Загорелся зеленый свет, но Спенсер не двинулся.

— Ты меня понял? Скажи!

Джексон еще никогда не видел столько еле сдерживаемой ярости в чьих-то глазах. Спенсер не был сам по себе плох или злопамятен, но он был внушаем. Пятничное сборище было полностью посвящено Джексону, тут даже не оставалось сомнений. И кто над ним потрудился — мама, жена или Кристабелл, он не решился бы сказать.

Джексон даже слышал их голоса, повторяющие в унисон то, что они говорили и тогда. Порицание, осуждение, презрение.

— Я тут не ради этого, — ответил Джексон.

— Еще бы, — едко бросил брат и стартовал так, что Джексона прижало к сиденью. Это был еще один сюрприз. Спенсер, который осуждал его в юности, в жизни бы не превысил скорости в семьдесят миль, установленной в городе. — Если ты думаешь, что сможешь урвать у отца денег, то советую не тратить время. Отец переписал весь бизнес на меня после свадьбы с Амандой, завещание давно составлено.

— Поздравляю.

— Оставь свои поздравления при себе.

У Джексона не было никаких возражений, в конце концов, он не имел никакого реального отношения к фирмам отца. И это было справедливо. Трейси достанутся наличные, и это также будет честно, а вот дом должен отойти матери, как и фонд, о котором отец рассказывал еще, когда они учились в школе.

Джексона мало волновали деньги. Его очерки покупали, можно будет после поискать какую-нибудь не слишком сложную работу в городе и снять дом, а если не выйдет, уехать в Браунсвилль. В конце концов, на Харлингене свет не сошелся клином. И чем дальше, тем все яснее он понимал, что на его присутствие не прекратят обращать внимание даже через год. Он всегда останется «тем самым голубым сынком Ворвика, что спал с Говардом Хейнсом».

Спенсер притормозил у дома и достал ключи, открывая дверь машины. Джексон покорно вышел за ним. На дорожке стояли все те же авто: мамина черная «тойота» и красный «фиат». На крыльце лежала утренняя газета, Джексон машинально поднял ее, сжимая в руке.

Спенсер достал свой ключ с крупным брелоком и открыл дверь. В холле никого не было, и они пошли дальше. Через длинный широкий коридор, почти до конца, за приоткрытой дверью Джексон заметил отделанный деревом кабинет и следом спальню матери. Заметив их, она резко встала, взметнув полами тонкого шелкового пеньюара, и захлопнула дверь. Зато на звук из соседней комнаты вышла Трейси в длинном домашнем халате и вымученно улыбнулась.

— Он ждет тебя, Джек. Не обращай внимания.

— Трейси, — начал Спенсер, но она даже не дослушала.

— Потом, Спенс.

Джексон один шагнул в комнату. Внутри пахло лекарствами и немного лимоном. С самого детства Джек помнил, что от отца пахло лимонами и никогда туалетной водой или парфюмом. От этого воспоминания сжало горло и глаза начало колоть, но он не мог позволить себе заплакать. Отец лежал на специальной кровати, похожей на больничную, опутанный трубками, ведущими к капельнице, больше похожей на верхушку дерева, так много там было разных креплений. И казалось, что он стал легче фунтов на пятьдесят. Бенджамин Ворвик всегда был крупным мужчиной, но болезнь высосала из него силы и истощила его. Кругом стояли цветы: розы, орхидеи, лилии. Много-много цветов и книг, занимающих свободное место на столиках и тумбах.

— Это миссис Мозз, — сказала Трейси, указывая на медсестру, что сидела у кровати. Она держала отца за руку, а рядом на одеяле лежал судок со шприцом и два флакона. Следы третьего Джексон увидел на полу. — Миссис Мозз, это Джексон, мой брат. Папа хотел его увидеть.

Миссис Мозз кивнула и явно неодобрительно поджала губы, будто ждала, что Джексон придет раньше, намного раньше, чтобы не доводить до такого.

— Доброе утро, Джексон, — сказала она и встала со стула. — Не затягивайте, ему очень больно.

Джексон готов был приказать сделать ему этот укол насильно, но тут увидел, как отец открыл глаза.

— Все со мной хорошо, Мойра, — грубым от долгого молчания голосом произнес отец. — Не обманывайте Джека.

Но эта бравада возымела бы действие, если бы он тут же не сморщился. И Джексон умоляюще взглянул на Трейси.

— Смелее, Джек, — шепнула она и подтолкнула его.

— Папа, — сказал Джексон и подошел ближе, боясь прикоснуться. Отец вполне мог его отвергнуть. Комок размером с кулак собрался в горле. Тот Бенджамин Ворвик, которого он знал, никогда не показывал слабость. И никогда не выглядел так — слабым, беззащитным, умирающим от болезни.

— Ты же не девчонка, Джек, что за лицо? — сказал отец, и Джексон постарался собраться с силами. — Не уподобляйся Трейси, смотрю на нее и мне кажется, что я уже умер. А это мои похороны.

Джексон видел, как сильно он сжал челюсти, сказав это, и понял, что нахлынула еще одна волна боли. С минуту казалось, что это не закончится, пальцы у отца начали мелко дрожать, а миссис Мозз сделала шаг вперед.

— Нет, — приказала Трейси и не пустила ее. — Миссис Мозз, давайте подождем снаружи, пусть они поговорят.

Как только Трейси и медсестра вышли, Джексон подсел к отцу и все-таки сжал его руку. Она была сухой и прохладной и тут же стиснула его ладонь, почти до боли. Джексон хотел, чтобы это прекратилось, чтобы ему стало лучше, хотя бы немного. Видеть его таким казалось невыносимым.

— Папа, я тут. Я приехал.

— Джексон, — ответил отец. — Не уходи, вернись домой.

Джексону показалось, что он бредит.

— Позволь сделать укол, папа. Пожалуйста, тебе же плохо! Один укол, я приду еще, хочешь я вообще не буду уходить? Буду тут, рядом? Я буду ждать. Это неважно, я подожду.

— Нет, Джек. Это важно. Я могу не успеть, я боялся не успеть.

— Что?

Джексон всматривался в его лицо и не понимал, что же могло так беспокоить отца.

— Я хотел, чтобы ты меня простил. Сказать тебе, пока я еще могу. Я был неправ, мы все были неправы.

— Это не имеет значения. Папа, ты сделал все правильно! Все! Я натворил дел, я был виноват.

Джексон почувствовал, как напряглась еще раз рука отца. И снова вспомнил тот день и вопрос, заданный отцом в гостиной среди всех этих фото.

...- С ним? Почему с ним? — спросил отец.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь? Ты-Не-Знаешь?

Джексон чуть не упал от пощечины, а потом еще одной и еще, пока не начало звенеть в ушах. Джексон не защищался и даже не пытался сбежать. Отец схватил его затылок, как нерадивого щенка, и тряхнул. Они встали лицом к лицу. Джексон слишком хорошо видел отцовские глаза, опущенные уголки губ, нахмуренную морщинку между бровей и отвращение? Боль? Обиду?

— Как ты можешь этого не знать? — прорычал он. — Или тебе было все равно? Наплевать? На меня? На нас? На него? Ты все разрушил, Джек! Ты все сломал! Я не хочу тебя видеть, слышишь, ты меня разочаровал, ты наплевал мне в душу! Ты...

Джексон видел, что у него слезы катятся из глаз. Настоящие слезы, и Джексону стало стыдно, как никогда.

— Папа, прости, папа...

— Нет, нет!..

И он его толкнул. Джексон перевернул антикварный столик мамы и тяжело упал на пол, еле дыша и пытаясь ощупать шею.

— Папа! — Джексон попытался встать, чуть не ползком погнался на ним, но не успел, отец забрал фотографии и ушел, громко хлопнув дверью...

Но даже тогда Джексон не думал, что отец поступил неправильно, что оскорбил его. Ужас перед тем, что они с Говардом натворили, был в сто раз сильнее. Джексон именно тогда окончательно осознал, что причинил боль своим поступком, и это касается и задевает не только их двоих, но и их близких. Как глупо было этого не понимать раньше.

Джексон покрепче сжал ладонь отца в своей и улыбнулся.

— Все хорошо. Я никогда не злился и так скучал по тебе. Я не уеду, я дома. Позволь сделать укол, хорошо? Я посижу с тобой и буду тут, пока ты не уснешь.

Отец еле заметно кивнул, и Джексон жестом подозвал сестру. Миссис Мозз быстро взяла шприц, сняла колпачок и загнала иглу в катетер. Трейси потянула Джека, но он не ушел.

— Я побуду, пока он не заснет. Хорошо?

— Да, конечно.

Она встала за спиной Джексона и положила руки ему на плечи, уткнувшись губами в затылок. Все вчерашние обиды сошли на нет, Джексон понял это по тому, как ласково и нежно она без всякой застенчивости касалась его. Ей было абсолютно безразлично, какой он ориентации, главное, что ее брат тут.

Отец начал ровно дышать, и миссис Мозз убрала судок с использованным шприцом.

— Его теперь и пушка не разбудит, — сообщила она. — Вы бы заканчивали скандалить, почему бы Джеку не пожить у вас? Так было бы проще.

Трейси обошла кровать, встала напротив Джексона и вымученно улыбнулась, наблюдая за отцом.

— Мама скорее съедет, даже не предлагайте, миссис Мозз.

— И бросит тут мистера Ворвика?

Трейси не ответила, и медсестра, немного помявшись, ушла, видимо, завтракать. Джексон взглянул на часы — без четверти семь. В комнату вошел Спенсер и стал у изножья кровати, разглядывая спящего отца. Все трое молчали, но Трейси подняла на него блестящие от недосыпа глаза и, даже несмотря на тяжелый взгляд брата, Джексон понял, что не соврал отцу. Он наконец-то дома, пока рядом люди, которым на него не наплевать.

И как бы там ни было, пока папа жив, он не уедет. Даже если все, кто его ненавидит, желают, чтобы он убрался поскорее.