Глава 6

Стайлзу очень плохо. Боль от физических повреждений усугубляется душевными. Как же сложно оказалось принять факт, что он не просто не нужен своему другу, а что тот вообще выкинул его из своей жизни.

Они же столько времени проводили рядом. Они же с детства знакомы. А он разом всё это выкинул, посчитав ненужным. Стайлз прекрасно знает, по каким признакам определить, что Скотт врёт или сомневается. Даже просто говоря по телефону, он легко мог понять эмоции и чувства друга. Или чем тот занимается. Или куда ходит, когда не в настроении. Он знает о нём всё!

Видимо, Скотт не настолько и сильно ценил их дружбу. А может, стоило быть хоть немного внимательнее и заметить эту небрежность в их отношениях? Только сейчас, вспоминая все отказы, все хмурые и недовольные взгляды, колкие фразы… Стайлз всегда переводил это в шутку. Удивительно, что Грегори всё заметил, в то время как он сам старался не заострять внимания.

Жестокие, больно жалящие слова альфы попадают в самое сердце. Сердце, которое тот слушает. Пусть это и ради получения изощрённого удовольствия, но… Но он его слушает! А его «друзья»? Они все забыли, что являются оборотнями. Ладно Джексон — он его всегда ненавидел. Ладно Лидия — её заботит только собственный возлюбленный. Ладно Лиам — он ещё не научился этому. Но Скотт! Скотт же мог понять, говорит ли он правду! Мог! Но не захотел. А кровь? Никто так и не понял, что он ранен. Все озабочены поиском несуществующего парня. Стилински мог бы сказать, что это он кричал, он был той жертвой. Сначала пытался сказать… а потом понял, что бесполезно. Им наплевать. Они не узнали его голос. Они вообще не заметили его пропажи. А через сколько они бы вообще вспомнили о нём? Его же и убить могли.

Может он и любит знать обо всём и везде суёт свой нос. Но инстинкт самосохранения работает пока на все 200 из 100 возможных процентов. И он бы никогда не пошёл в такое опасное место один. Но в итоге его окатили с ног до головы упреками и злостью, а потом оставили. Их совершенно не волнует его дальнейшая судьба. Просто бросили здесь и всё. Ни «как ты себя чувствуешь, Стайлз?», ни «у тебя всё нормально, Стайлз?». Он бы им всё простил. Всё понял и простил, если бы они, хоть кто-нибудь из них, показали, что им не наплевать.

— Но нет! Свои проблемы важнее!

Как же счастлив он был и как теперь раздавлен. Слёзы текут по щекам, образуя грязные разводы на коже, но Стайлзу всё равно. Никто этого не заметит, а если и заметит, то плевать. Он сидит в полной темноте, опершись на руль руками и уткнувшись в них лбом. В голове вертится лишь одно слово: предательство. Только так он мог описать всё то, что с ним произошло.

Он никогда, даже отдалённо не представлял, что подобное может произойти именно с ним. Общение с друзьями, пусть и коротко на перемене, приносило некоторое умиротворение его душе. Это был островок той беззаботной жизни, которая растворилась под гнётом проблем. А теперь этого нет. Ещё одна потеря в его жизни. Остаётся только жить надеждой, что его горячо любимый отец очнётся, и он увидит его улыбку и услышит такое родное «сынок».

— Надо домой, — хрипло говорит сам себе Стайлз.

Он жутко устал и хочет спать. Но перед этим стоит смыть с себя всю кровь и грязь, а также обработать раны.

— Знать бы, сколько сейчас времени…

Включив в салоне свет, Стайлз обшаривает бардачок. Ничего не найдя в нём, он осматривает полы и заднее сиденье. Кажется, удача решила, что он достаточно настрадался, ведь ключи валяются прямо под его сиденьем.

— Отлично, давай родная, заводись.

Стайлз поворачивает ключ, и машина жужжит, но через пару секунд глохнет. Сердце панически стучит. Он не хочет оставаться в этом лесу ни секундой дольше. Снова поворачивает ключ — жужжание, а за ним — тишина. Снова и снова. Он начинает задыхаться от страха.

— Так, Стайлз, успокойся… Дыши глубоко и просто успокойся… Здесь нет ничего страшного. Сколько уже раз такое случалось. Всё нормально. Всё в порядке.

Он выполняет свои же собственные указания, прекрасно понимая, что больше не на кого надеяться. Больше нет друзей, способных вовремя остановить его паническую атаку. Глубокий вдох. Досчитать до трёх. Медленный выдох. Снова вдох. Счёт. Выдох. Он повторяет упражнение ещё два раза, а потом открывает глаза. Паника утихает, но чтобы она не вернулась, следует завести джип.

Дрожащая рука тянется к ключам, вставленным в замок зажигания. Стайлз настойчиво отгоняет от себя мысли об очередной неудаче. Всё обязано получиться. Они же столько преодолели вместе. Его не может предать еще и собственная машина.

Зажмурившись, парень поворачивает ключ и с замиранием слушает жужжание. Жужжание, что перерастает в урчание двигателя.

— Да… Да! Работает! Детка, я тебя люблю! Как же я тебя люблю! — он нежно гладит панель, с любовью осматривая все цифры, кнопочки и лампочки. — Так, двинули домой.

Выворачивает руль и давит на педаль газа. Нога тут же отдаётся болью, но юноша лишь морщится, продолжая давить с той же силой. Он запомнил, в какую сторону поехала Лидия. Местность не знакома. Он никогда здесь ещё не был и надеется, что сможет сориентироваться.

Заводы по большей части располагаются за пределами жилой территории. Этот был заброшен, но парень надеется, что место, чуть не ставшее его могилой, всё же не слишком далеко от города. Не факт, что он встретит какой-нибудь опознавательный знак, поэтому приходится уповать на интуицию, подкреплённую логикой.

Когда боль становится невозможно терпеть, Стайлз приходит в себя. Машину, оказывается, сильно трясёт из-за неровной дороги, а деревья довольно быстро проносятся мимо. Спохватившись, Стайлз притормаживает.

И делает это вовремя. Голову снова простреливает вспышка боли. Чтобы не вскрикнуть, он прикусывает губу. Кое-как остановившись на краю дороги — привычка, вдолбленная отцом за долгие годы, — он на ощупь находит в бардачке таблетки и бутылку воды. Колёса хоть и плохо помогают, но сейчас это лучше, чем ничего. Мелисса пришла бы в ужас, узнай она, что он втрое увеличил предписанную дозу. Но ему не нужны нотации, и без них плохо. Стайлз старается не думать, что будет, когда таблетки перестанут спасать от приступов. Его просили пройти обследование, но на это нет ни денег, ни времени.

Лишь спустя долгие и мучительные десять минут он ощущает, что боль чуть притупляется. От облегчения и пережитого за этот вечер ужаса, а также неожиданного предательства близких друзей, Стайлз готов вновь разрыдаться, но не позволяет себе этого сделать. Не в это время и не в этом месте. Нужно попасть домой и уже там предаваться эмоциям, анализировать ситуацию и строить планы.

Подождав, пока в голове прояснится, а в ноге утихнет боль, Стайлз снова надавливает на газ, но осторожнее. Неизвестно, сколько ему ехать, и стоит поберечься. Ко всему прочему он надеется, что развязка этой жуткой истории подойдёт к концу раньше, чем подействует его самый ненавистный побочный эффект таблеток. Уснуть за рулём — это большая проблема.

Только сейчас он понимает, что зря не носит наручных часов. Единственный источник времени безвозвратно утерян, и нет ни единой возможности узнать, как долго он в дороге. Если судить по прикидкам измотанного Стайлза, то прошло уже несколько часов, но он не уверен. Теперь он вообще ни в чём не уверен.

— О-у, — ухабистая, но прямая дорога резко заканчивается, расходясь на две.

Свет фар освещает такую же непрезентабельную, уходящую влево, и явно асфальтированную в прошлом столетии, уходящую вправо. Лес пока ещё окружает Стайлза. И спросить дорогу-то не у кого. Хотя это хорошо. Трудно представить, что глубоко за полночь в глухом лесу будет бродить кто-то безобидный. С него хватит на сегодня встреч.

— Будем надеяться, что лимит удачи я ещё не исчерпал, — Стайлз поворачивает вправо.

Поминутно оглядываясь по сторонам, он с ужасом ожидает, что дорога снова вильнёт в сторону, но там будет ожидать не очередная развилка, а самый настоящий тупик. Без еды, воды, средств коммуникации… Он просто умрёт здесь, а труп обглодают животные. Его никогда не найдут и…

— Мама… — дорога действительно уходит в сторону. — Только не это, мысли сбываются.

С тревожно стучащим сердцем Стайлз едет дальше. С каждым новым поворотом волнение усиливается. Он даже дышит через раз. Ещё несколько минут — и у него случится истерика. Он просто не выдержит ещё одного поворота. Но… как накатило, так же и резко отпустило. Впереди показывается двухэтажный дом. Стайлз знает, что он сделан из жёлтого кирпича, а на окнах красивые кованые решётки. Он знает это место. Буквально пять минут — и лес сменяют частные домики, чьи хозяева мирно спят в своих постелях.

— Вот только один из жителей больше никогда не проснётся, — и становится так грустно.

Дальнейшая дорога спокойна. Стайлз чувствует себя значительно уверенней среди знакомых мест. Он выезжает к главной улице, что утром заполнится спешащими, даже в выходной день, прохожими. Ещё пару кварталов — и он увидит свой дом. Место, куда тяжело возвращаться последние четыре месяца, но не сейчас. Сейчас он рад, что снова сможет его увидеть. На ближайшее время у него есть две задачи: принять душ и лечь в мягкую постель. О чём-то большем он пока и не мечтает.

Машина плавно останавливается возле нужного дома, и Стайлз переводит дыхание. Он тяжело откидывается на сиденье, не обращая внимания на боль в спине. Он слишком устал. Прикрыв на секунду глаза, парень старается расслабиться. Сегодняшний день — просто кошмарный сон. Всё это ему привиделось. Не было никакого похищения, никаких убийств, никакого нападения. Это был самый обычный день. Один из многих. День, в котором он никого не встречал, никого не слышал. Где никто не причинял ему боли.

Почувствовав, что начинает засыпать, Стайлз резко открывает глаза. Необходимо выполнить намеченные действия, если он не хочет умереть теперь уже от заражения. Собираясь с силами, юноша открывает дверь и выбирается из салона. По привычке он опирается на правую ногу, перенося вес тела на неё, но чуть не падает, вовремя схватившись за дверь. Его шипению позавидуют все бродячие коты.

— Чёрт! — сквозь зубы ругается парень.

Отпустившая совсем недавно боль вновь пульсирует, не желая успокаиваться. Его бедная нога возмущена таким пренебрежительным к себе отношением.

— Ну, замечательно, — раздражённо выдыхает Стайлз.

Захлопнув дверцу машины, он идет к дому. Из-за допущенной ошибки он ещё сильнее хромает, но не останавливается. В доме не горит свет — очередное напоминание об одиночестве. Его никто не ждёт. За время, что он потратил на дорогу, стая может оббежать и обнюхать весь лес раз десять. Они наверняка уже давно дома. Однако никто из них не пришёл и не поинтересовался, как он тут. Всё ли в порядке? Нормально ли он добрался? А добрался ли вообще?

«Им плевать…»

Ключи от машины летят на столик, но, проехавшись по нему, падают на пол. Стайлз не стал поднимать. Он чувствует себя выжатым и физически, и эмоционально. Глаза с трудом удаётся держать открытыми. Кое-как снимает обувь. Куртку сбрасывает прямо на пол, завтра он её выкинет. Она вся пропиталась кровью, да и после когтей альфы хорошая вещь превратилась в ненужный лоскут. Футболку и джинсы снимает уже в ванной. Характерные полосы и на футболке. Стайлз прекрасно их видит, держа одежду перед собой. На когда-то белой вещи, которую он приобрёл специально для работы из-за установленных там правил, кровь едва подсохла. Это никак не исправить, только выкинуть. Джинсы выглядят значительно лучше, но всё же… Теперь их носить только дома. Вместе с бельём они отправляются в стиральную машину.

Встав под душ, Стайлз прислоняется лбом к стене. Вода омывает его спину, убирая кровь и грязь. Парень смотрит себе под ноги и наблюдает, как красная вода уходит в слив. Тугие струи бьют по коже, принося расслабление. Прекрасный легкий массаж для уставшего тела. Жаль, что нельзя сделать воду погорячее — раны сразу же напомнят о себе режущей болью. Но никто и не собирается делать кипяток, он просто постепенно поворачивает кран, каждый раз добавляя немного градусов. Ему хорошо, в голове никаких мыслей. Пустота. Будто закрытая дверца душевой отрезает от всего мира.

Но он не сможет прятаться долго. Это лишь небольшая передышка, несколько минут слабости. Потом он будет вынужден вернуться, чтобы делать вид, будто у него всё замечательно. Делать вид, что он справляется с трудностями. Справляется с выедающим и отравляющим душу одиночеством. У него больше никого нет, но у него всё прекрасно. Так хочется выговориться. Хочется, чтобы не осуждали, не оценивали, а просто послушали и обняли. Но даже в этом жизнь ему отказывает.

Стайлз поднимает голову, чтобы постараться смыть с себя эту обречённость. Трёт лицо руками, да настолько сильно, что стоит начинать опасаться, но вот он успокаивается. Выключает воду. Выходит. Пора действительно возвращаться в этот мир. То, что случилось сегодня, уже не исправишь. Было и было. Но не стоит этому позволять окончательно сломить себя.

На зеркале, запотевшем от пара, трудно что-то разглядеть, и Стайлз протирает его ладонью. Он видит своё бледное лицо с залёгшими синяками под глазами. Картина удручающая. Румянец на щеках явно не признак здоровья, а результат достаточно долгого нахождения в относительно горячей воде, если, конечно, это не простуда. Стайлз осматривает своё лицо, замечая порез на левой стороне и рассечённую бровь. Приподнимает голову и видит синяки. На шее проступают следы от пальцев альфы.

— Знатно он меня отделал, — голос чуть хрипит. — Кажется, завтра придётся помолчать.

Встав ровно и повернувшись спиной, Стилински задыхается от ужаса. Когти альфы оставили на память десять ровных и очень глубоких борозд от лопаток до поясницы. Шрамы будут знатными. Первую помощь Стайлз оказать себе сможет, но завтра или, точнее, сегодня необходимо будет сходить в больницу, чтобы наложить швы. В аптечке находится обеззараживающая мазь и бинты. Трудно справляться своими силами, но другого выхода нет. Благодаря подработке в больнице Стайлз многому научился, и умение делать перевязки — одно из них. Уходит несколько упаковок бинтов, но зато он уверен, что всё надёжно зафиксировано. С ногой тоже не возникает проблем. Он просто меняет эластичный бинт на другой. Бровь заклеивает пластырем, а порез на лице заживёт самостоятельно, не такой уж он и глубокий. То же самое и с царапинами на руках: стёсывает немного кожи, но их лишь оборачивает пару раз бинтом — всё же кожа ладоней чаще соприкасается с чем-либо. И всё, ничего сложного. Пара таблеток обезболивающего — и он как новенький.

Надев сменную одежду, Стайлз выходит из ванной и направляется к себе в комнату, но его останавливает какой-то шум. Замерев на месте и прислушавшись, парень быстро понимает, что тишину нарушает трель домашнего телефона.

— Кто может звонить в такое время?

Кое-как спустившись на первый этаж, попутно включая на своём пути свет, Стайлз добирается до телефона. На панели мигает красная лампочка, сообщавшая об оставленном на автоответчике сообщении. Он прослушает его позже.

— Алло?

— Ох, Стайлз, ну наконец-то, — голос Мелиссы какой-то, если можно так сказать, дёрганый. — Ты получил мои сообщения?

— Да, но я ещё…

— Я не могла тебе дозвониться на мобильный. И на домашний ты не отвечал. Я звоню тебе с семи вечера, надеясь, что ты возьмёшь трубку. Мне пришлось взять дополнительные смены, чтобы отвлечься… В общем, я звоню тебе уже давно, оставила с сотню сообщений. Звонила твоим друзьям, но они не в курсе, что с тобой и…

— Мелисса, подождите, — прерывает её сбивчивую и торопливую речь юноша. — Зачем вы звоните мне? Если вы хотите, чтобы я вышел на смену, то…

— Стайлз… — он слышит, как она плачет на том конце линии. Пытается что-то сказать, но не может.

— Мелисса, вы в поряд…

— Его больше нет, Стайлз, — горько выдыхает она.

А Стайлз не находит в себе сил произнести хоть что-то, чтобы выдавить хоть слово из себя. Его тело каменеет, а внутренности обдаёт холодом. Он не верит в услышанное. Он отказывается в это верить. Хочется положить трубку, но он не может. Тело совершенно не подчиняется ему. И он вынужден слушать её. Слушать всё, что она говорит. Слушать её рыдания. И чувствовать боль в сердце. Чувствовать, как оно разрывается от боли. Чувствовать, как пустота расползается в груди.

— Ему внезапно стало плохо… Мы не ожидали подобного, ведь показатели были стабильны. Провели экстренную диагностику… подготовили операционную… На мгновение… на… на мгновение он пришёл в себя и прошептал… твоё имя. Стайлз, прости… Прости, мы ничего не смогли сделать. Прости, что допустили это… Я ведь обещала тебе, что всё будет хорошо… Прости меня, Стайлз… Прости…

— В этом нет вашей вины, — на удивление спокойно говорит он. — Спасибо… за всё.

Стайлз нажимает сброс и опускает руку. Трубка выскальзывает из ослабевших пальцев. Отдалённо он слышит грохот, который она создала, но ему всё равно. Теперь ему действительно плевать на всё. На паркет капают горькие слёзы. Слёзы, льющиеся из пустых глаз. Совершенно не давая себе отчёта, Стайлз идёт к лестнице и поднимается наверх, но не в свою комнату, а в комнату отца. Он поддерживал здесь идеальный порядок. Точнее, прибирался, но вещи оставлял на своих местах.

На стуле висит домашняя рубашка в зелёную клетку, а под ним — носки. Отец не любил долго возиться, поэтому хватал первые попавшиеся. Вот и выходило как сейчас, что один тёмно-зелёный, а другой чёрный. Кровать заправлена наполовину. На столе стакан с водой… Столько мелочей… Стайлз оставил всё в изначальном виде, чтобы отец не чувствовал потерянного времени. Чтобы всё выглядело так, как он оставил в тот день и как помнил. Но теперь это бессмысленно. Сюда, в эту комнату, больше никто не вернётся. Отец не вернётся к нему. Он оставил его. И это навсегда.

Подойдя к постели, Стайлз рушится на неё и обнимает подушку, на которой всегда любил спать отец. Постель холодная. От этого слёзы текут ещё сильнее. Вот теперь он действительно раздавлен. Будто желая свести его с ума, подсознание пробуждает воспоминания о счастливом детстве, о проведённых вместе годах. Их было так много, но и так мало. Слишком мало, чтобы жить только одними воспоминаниями.

— Почему ты ушёл? — шепчет Стайлз. — Я ведь тебя не отпускал.

Организм решает, что с его хозяина хватит потрясений, поэтому просто отключает сознание. Стайлз погружается в сон, когда до восхода солнца остаётся полчаса.