Глава 7

Стайлз спускается по лестнице. Его ведёт изумительный запах запечённой курицы, поднявший его с постели с самого утра. Он с наслаждением вдыхает и буквально чувствует, как нежное мясо просто тает во рту.

— Пап, ты как всегда великолепен, — это ни капельки не лесть, а самая настоящая правда.

— У меня был прекрасный учитель, — не остаётся в долгу шериф.

Стайлз краснеет и не может ничего сказать. Похвала — это единственное, на что у него никогда нет ответа. Слишком много она для него значит, пусть даже за такое несложное дело, как научить отца готовить. Немного помявшись, он всё же садится за накрытый стол, продолжая смущаться. Отец действительно расстарался. Достал самый лучший сервиз, который они прятали до особых случаев. Постелил белую скатерть с красным орнаментом по краям. В вазе стоят свежие цветы. Да и сам отец хоть и был в домашней одежде, но выглядел как-то официально. Только Стайлз тут не к месту в своей пижаме с символикой Бэтмена.

— Пап, у нас сегодня какой-то праздник? — неуверенно интересуется он, прогоняя в уме все значимые даты, которые знает.

— Конечно! — радостно восклицает мужчина, ставя стеклянный противень на стол. — Сегодня мой любимый и единственный сын становится взрослым!

— Взрослым… — тупо повторяет Стайлз, совершенно не понимая, о чём речь.

Внезапно он замечает, что стол сервирован только на одного человека. Больше никаких тарелок, чашек, вилок. Всё только для одного. Для Стайлза. Джон выходит из столовой и шумит ключами в зале.

— Ты вообще о?.. Куда ты уходишь? — Стайлз выходит вслед за отцом в прихожую.

Он смотрит, как тот убирает телефон в карман, обувается и забирает с вешалки куртку. Тревожное чувство закрадывается в душу. Если сегодня праздник, то почему папа не может быть с ним? Услышав вопрос сына, шериф перестаёт суетиться и оборачивается к нему.

— Ты сегодня стал взрослым, — повторяет мужчина.

— Я… я не понимаю! О чём ты говоришь? — он хватает отца за руку и тянет к себе. — Я не хочу, чтобы ты уходил! Почему ты уходишь?

— Я больше тебе не нужен, — он мягко улыбается и нежно проводит по щеке рукой. Стайлз трётся щекой о ладонь отца.

— Ты мне нужен! Ты всегда нужен! И сейчас, и потом.

— Нет, — он качает головой. — Ты прекрасно справляешься сам. А я… я не хочу тянуть тебя вниз. Ты же всё понимаешь.

— Нет. Я не понимаю. Не понимаю! И не хочу понимать!!! Не выходи за дверь! Будь со мной! Останься!

— Не могу, Стайлз. Ты же у меня умный. Ты находчивый. Ты стойкий. Я горжусь тобой и верю, что ты справишься.

— Но не без тебя!

— Чтобы ни случилось, я всегда с тобой. В твоём сердце, — Джон кладёт ладонь на грудь сына. — В твоих воспоминаниях, — ласково проводит по голове, а потом крепко обнимает, притягивая к себе.

— Пап… — слёзы текут из глаз, впитываясь в отцовскую рубашку.

— Я ухожу, зная, что ты со всем справишься, — шепчет он.

— Одному тяжело, — горько жалуется.

— Ты не будешь один. Знай это. Если у тебя отнимут опору, просто найди другую. Верить можно многим, но доверять — единицам.

Стайлз крепко обнимает отца, не желая терять его тепло. Хочется вечность стоять так вдвоём. Но это заканчивается. Как бы крепко Стайлз ни цеплялся, отец легко выпутывается из объятий сына и идёт к двери. Приоткрыв её, он оборачивается и бросает напоследок ещё один любящий взгляд, а после выходит, тихонько затворяя за собой дверь.

Стайлз просыпается разбитым и ещё более уставшим, чем когда ложился. Ему всё ещё плохо. Боль потери продолжает разъедать душу. Он чувствует, что больше не хочет спать. Просто не сможет сомкнуть глаз. По часам, что висят напротив, юноша определяет, что наступил новый день. Вернее, он уже заканчивается. Впервые он спал так долго и снился ему не кошмар. Но от этого не легче.

Через силу оторвав голову от подушки, он растирает лицо руками, пытаясь вернуть себе относительную бодрость. Это сделать достаточно сложно. Нет никакого желания двигаться, но это необходимо. Необходимо занять себя хоть чем-то, постараться собрать мысли в кучу.

Переборов своё нежелание, Стайлз поднимается, осторожно ступая на правую ногу, и идёт в ванную, совершать минимальные процедуры. В голове совершенная пустота, он действует на автопилоте. Впрочем, это обычное его утреннее состояние, но усугублённое трагедией.

Стоя перед зеркалом, Стайлз подмечает излишнюю бледность, из-за которой синяки под глазами выделяются сильнее. Немного впавшие щёки. Потухший взгляд. Он чувствует себя не семнадцатилетним парнем, а древним стариком, которому перевалило за вторую сотню. Лёгкий порез на контуре лица уже затягивается и вскоре совсем пропадёт.

Полюбовавшись на себя спереди, Стайлз поворачивается спиной. На его счастье бинты за ночь не пропитались кровью, значит, всё не настолько плохо, как могло показаться вче… сегодня утром.

Стайлзу всегда помогает прийти в себя ароматный свежий кофе. Поэтому недолго думая, он решает воспользоваться его услугами. Стоит вообще заняться чем-то обыденным, повседневным. Это должно помочь вернуть контроль в его рассыпающуюся жизнь.

В кофеварке воды не наблюдается совсем, даже не хватит на маленькую кружечку. Но кофе хочется очень сильно, поэтому Стайлз готов ждать. Он заливает воды в аппарат и, нажав на кнопку, ждёт, когда загорится оранжевая лампочка. Пока этого не случается, юноша берёт с полки уже распечатанную упаковку кофе, высыпает на глаз грамм десять в кофемолку и перемалывает зёрна в порошок, после чего полученную пыль помещает в формочку, а её — в держатель — и закрепляет всё это на самой кофеварке. Остаётся последнее и самое важное — достать свою любимую чашку. Она единственная и неповторимая во всём доме, даже во всём мире. Уникальной её делает фотография, отпечатанная на внешней поверхности. Отец сделал этот подарок на прошлый день рождения. На изображении они сидят вдвоём: отец, положив руку ему на плечи и придвинув к себе ближе, и Стайлз, подняв правую руку с выставленными пальцами в виде «победы». Оба широко улыбаются. Оба счастливы.

Хлопнула дверца шкафчика, которую Стайлз отпустил, вернув его в реальность. Долгожданная лампочка уже горит, сообщая о готовности. Поставив кружку на предназначенное для неё место, парень нажимает ещё одну кнопку, и техника негромко тарахтит, наполняя посуду.

«У-м… отлично», — по кухне распространяется превосходный аромат.

С первым же глотком, будто по щелчку, просыпается мозг. Кофе обжигает, и его приходится пить мелкими глотками, предварительно подув на него. Но от этого напиток не становится менее желанным. Вместе с головой очнулся и желудок, издавший недовольное урчание по поводу отсутствия еды. Последний раз Стайлз ел утром прошлого дня, а сейчас почти вечер следующего. Из-за любви к готовке в холодильнике никогда не бывает пусто. Вот и сейчас в нём обнаруживается достаточно еды. Выбрав лазанью, Стайлз кладёт пару треугольников, на которые та была нарезана, на тарелку и ставит в микроволновку. Спустя всего минуту он уже утоляет свой голод, жмурясь от удовольствия.

Находясь в умиротворённом состоянии, Стайлз моет посуду после сытного завтрака и допивает поостывший кофе. Удивительно, что за прошедшее время его никто не беспокоит. Сразу же приходит осознание, что мобильник утерян, если не сломан тем альфой.

— Кажется, я хотел выбросить вещи, — голос немного хрипит после вчерашнего.

Поднявшись на второй этаж, Стайлз заходит в ванную и подбирает изодранную футболку. Осмотревшись, больше не замечает ничего важного и спускается вниз. Там он забирает куртку, в которой вчера выходил из дома, а потом запихивает и то, и другое в цветастый пакет с надписью «ПоЗдРаВлЯеМ!». Как иронично, но это единственный непрозрачный пакет на весь дом.

Свидетельства вчерашних событий выносятся прочь из дома. Удивительно, но Стайлз видит рядом с необходимыми ему мусорными контейнерами мусоровоз. Как хорошо, что он в куртке с высоким воротом.

— Ты вовремя, парень, — сообщает ему улыбчивый мужчина средних лет. У него явно случилось что-то хорошее.

— Слышал новость, — подходит ещё один и от души хлопает первого по спине. — Поздравляю!

— Спасибо, — смеётся он. — Что там у тебя? Если не хочешь выбрасывать, то забери, — это уже сказано замершему Стайлзу.

— А? Нет-нет, я уже… вот, — кладёт прямо в контейнер.

— Что у тебя с голосом? — интересуется мужчина.

— Про… кх-м… Простыл.

— Да, погодка сейчас шалит. Ладно, Джо, поднимай!

Стайлз следит, как опустошают контейнер, а потом возвращается в дом. Он обращает внимание, что на столике нет ключей от машины. Тогда ему было не до мелочей, поэтому сейчас приходится всё разгребать. Насколько он помнит, он кидал их в сторону стола, но, видно, не попал. Если нет на столе, то очевидно, что они будут на…

«…полу».

Связка действительно находится именно на полу, а возле неё телефонная трубка. Почему-то из памяти выпал момент, когда он её уронил.

— И как всегда, всё самое странное происходит со Стайлзом, — вздыхает он, но нагибается, чтобы поднять оба предмета.

Ключи занимают своё место на столике, а аппарат Стайлз крутит в руках. Сердце колет болью утраты.

— Прости меня, Стайлз… Прости…

Внезапно он слышит голос Мелиссы. Звук громкий и тихий одновременно. Он принадлежит одному человеку, и в то же время его повторяют десятки разных людей с разной громкостью и чёткостью.

— Мы ничего не смогли сделать…

Шёпот ввинчивается в сознание. Он всё повторяет и повторяет одно и то же на разный лад. Стайлзу кажется, что он сходит с ума. Ему всё мерещатся слова прошлого будто наяву.

— Прости, Стайлз…

— Прости…

— Стайлз…

— Прости, меня…

— Прости…

— Про…

Грохот телефонной трубки прерывает этот ужас. Стайлз упирается лбом в холодную стену, стараясь унять бешено стучащее сердце и выровнять дыхание. Он помнит. Он прекрасно помнит, но неосознанно задвигает мысли о своей потере в глубины сознания. Мучительно больно переживать это вновь. Вновь чувствовать, как сердце разрывается от переполнявшей его невыносимой боли. Слёзы вновь выступают на глазах. Он же действительно не сможет жить без него.

Телефонный звонок заставляет вздрогнуть от неожиданности. Стайлзу не хотелось бы получить ещё порцию плохих вестей, но у него больше нечего отбирать. Самое важное навсегда потеряно — сделать с этим уже ничего нельзя. Схватившись дрожащей рукой за трубку, он нажимает на приём звонка.

— Стайлз, — слышится запыхавшийся голос друга.

— Привет, Скотт, — старается ответить чуть радостнее, чем есть на самом деле.

— Стайлз, вспомни ещё раз. Вспомни, ты видел кого-то в лесу?

— Скотт, я тебе уже говорил, я…

— Из-за страха ты мог что-то упустить. Я не прошу тебя приехать к нам, от тебя всё равно толку будет ноль.

— Ты можешь меня послушать?! Скотт, в лесу…

— Я выслушаю тебя в понедельник в школе, — резко высказывается собеседник на другом конце провода. — Тогда я не стал допытываться до правды — не до тебя было. Но будь уверен — тебе не отвертеться. И советую очень хорошо подумать над тем, что ты нам скажешь, Стайлз. Я буду очень внимательно следить за твоим сердцебиением! Ты меня понял?

— Скотт, я… — слышатся гудки.

Подумать только, он ему приказывает. Считает бесполезным и требует ответов.

— Где же твой альфа-слух был вчера? Где твоё чутьё? Может, я действительно ничего не значу для тебя… Прирождённый альфа? Альфа? Серьёзно? Да ты прирождённый идиот! Я слишком долго тебя слушал! Я слишком долго бегал за тобой! Слишком долго был твоей тенью! Р-р-р! Как же ты меня бесишь!!!

Стайлз со всей силы швыряет телефон об стену, разбивая его. Гнев клокочет внутри, и следует что-то сделать.

— Ты милостиво выслушаешь меня в школе?! Надо же, ты снизойдёшь до меня?! Даже сердцебиение проконтролируешь?! А вот я не приду в школу! Что ты будешь делать? Я знаю, что. Ничего! Ты ни-че-го не предпримешь! Будешь сидеть на своей волчьей жопе ровно и ждать. Ждать, что Стайлз приползёт к тебе, но этого не будет! Нет! Ни за что!

Почти задыхаясь после такого издевательства над многострадальным горлом, Стайлз не даёт себе времени опомниться. Он хватает ключи и выбегает из дома. Пелена ярости, подпитываемая несправедливым отношением, застилает глаза. Он видит только один исход — надо уехать. Ему срочно требуется сменить обстановку. Жизненно необходимо хоть какое-то время не видеть и не слышать никого из знакомых. Может, это и не самый разумный его поступок, но его здесь ничего не держит… больше ничего. Он потерял отца, к которому был привязан больше всего. Он потерял… нет, не потерял. У него никогда и не было друзей.

За окнами мелькают дома и люди, но он не обращает на них внимания. Его взгляд не отрывается от дороги. Только вперёд. Прочь отсюда. Прочь.

По мере продвижения гнев отступает, но желания повернуть назад нет. Не к кому возвращаться. Стайлз обращает внимание, что одно из боковых стёкол опущено. Он старается его поднять, но из отверстия вместо полноценного стекла вываливаются лишь его крошки. Стекло разбито. Скотт даже на это не обратил внимания, когда нашёл его машину. Не в привычках Стайлза бросать свой джип, пусть и в глухом лесу, с распростёртыми для посторонних дверьми. Ну, или стёклами. Сути не меняет. На душе снова паршиво, но он мотает головой, стараясь отогнать это мерзкое чувство. Он уезжает не для того, чтобы забрать с собой безысходность. Голова опять начинает болеть, но, по сравнению со всеми предыдущими разами, это совсем лёгкое недомогание, которое можно перетерпеть.

Стайлз едет достаточно быстро. Ветер, проникающий в салон, остужает перегруженную событиями голову, и парень чувствует себя чуть легче, но мысли его всё равно нет-нет, да соскальзывают на неприятные темы.

— Ох, — печально выдыхает он, а потом замечает что-то странное. — Что прои…

Машина замедляет свой темп, и становится понятно, в чём дело, когда Стайлз смотрит на стрелку, отмеряющую количество бензина. Бак пуст. Спустя пять минут джип останавливается.

Не веря в произошедшее, Стилински ещё раз смотрит на табло, но ничего не меняется. Тогда он выходит из машины и начинает ходить вокруг неё.

— Почему? Ну почему весь отстой достаётся мне?! Господи, чем я тебе так ненавистен? Сначала кома отца, потом нападение альфы, убийство человека, отречение друзей, смерть… его больше нет… Почему ты меня так ненавидишь?! Почему валяешь меня во всех бедах?! Да со мной за месяцы произошло больше, чем с другими за годы! За что ты меня наказываешь? Я не заслужил… Я, твою мать, не заслужил этого!!!

На эмоциях Стайлз швыряет связку ключей в сторону джипа. Да с такой силой, что разбивает лобовое стекло любимой машины, но ему плевать. Теперь это груда железа, которая не может сдвинуться с места. Стайлз пытается собраться и понять, что ему делать. Он смотрит в ту сторону, куда ехал, и старается припомнить примерное расположение городов. Карты у него никогда не было, и это ещё одна вещь, о которой он сожалеет. Кто бы мог подумать, что она ему когда-нибудь понадобится.

Если он правильно помнит, то метров через сорок-пятьдесят дорога повернёт вправо, а там ещё с сотню до следующего поворота, на котором расположена заправочная станция. Вернувшись в машину, Стайлз забирает деньги, чтобы расплатиться за топливо. Парень делает несколько шагов по асфальтированной дороге, но резко замирает. Он кидает взгляд в сторону леса, а потом поднимает голову к небу. Солнце ещё достаточно высоко, значит, он успеет.

«Если трасса делает крюк, то зачем следовать по ней? Можно сразу идти через лес, чтобы выйти в нужном месте даже раньше».

Придя к согласию с самим собой, Стайлз углубляется в лес, старательно убеждая себя, что ему не страшно и он поступает правильно, экономя время.

Покидая дом в спешке, Стайлз не взял таблеток и теперь вынужден терпеть. Если посчастливится, он найдёт аптеку и попросит что-нибудь по возможности сильнодействующее. Без рецепта врача ему никто не даст необходимое лекарство, поэтому на многое он не рассчитывает. Но до этого момента ещё предстоит добраться.

Сильный импульс боли ударяет в голову резко и неожиданно, заставляя остановиться. Стайлз опирается боком о дерево и прикрывает глаза. Он тяжело дышит. По телу разливается какая-то непонятная слабость, будто силы резко выкачали. Стайлз надеется, что идти остаётся немного. В этом лесу всё кажется одинаковым. Отлепившись от дерева, он бредёт дальше.

— Я иду прямо. Я никуда не сворачиваю. Я иду прямо. И скоро выйду к дороге, — он повторяет это из раза в раз. Сил не прибавляется, но он хоть немного отвлекается.

По мере нарастания усталости усиливается и головная боль. Стайлз больше не разбирает дороги. Он ставит перед собой цель — выйти к трассе, а для этого надо двигаться, и он двигается. Голова разрывается от боли. Стайлз хватается за неё рукой, сжимая в кулаке пряди волос. Другую руку он выставляет вперед, чтобы не врезаться ни во что. Как только пальцы касаются шершавого ствола, парень огибает его и снова идёт вперед до следующего. Сил нет, чтобы открыть глаза. Кажется, он даже теряет чувство направления. В голове всё перемешивается. Остаётся только эта раздирающая на части боль. Стайлз готов биться головой о любую поверхность, если бы от этого стало легче.

Очередная вспышка боли — и он падает на колени, сжимая голову обеими руками. Ему настолько больно, что он склоняется вперёд до земли, а потом резко выгибается в спине до хруста позвоночника и кричит. Кричит, срывая голос, но не может остановиться. Боль, словно раскалённый прут, вонзается в тело и неспешно поворачивается в нём.

Довольно быстро агония распространяется по всему телу. Стайлз чувствует, как вскипает его кровь от жара, поднимающегося изнутри. Он чувствует, как каждая, даже самая мелкая косточка в его теле дробится под невыносимым давлением. И он это успевает ощутить отчётливо, ведь всё происходит пугающе медленно. В теле словно разразился пожар. И где пламя было сильнее всего, в том месте Стайлз и расцарапывал себя, стремясь добраться до источника боли.

Он уже давно завалился на землю и неистово катаелся по ней, желая, чтобы мучения закончились. Но ему становится только хуже. Он продолжает кричать, пока были на это силы. Жутким было то, что он, испытывая всё это, не может потерять сознание. Кто-то наказывает его, заставляя проходить эти муки, чувствовать каждую секунду всего происходящего с ним. Голова разрывается фейерверком боли. Всеми её оттенками: начиная от невыносимого и заканчивая неистовым.

Стайлз думал, что хуже быть ничего не может, но он понимает, как ошибался. Понимает это в то мгновение, когда боль обжигает глаза. Стайлз вцепляется в своё лицо, надавливая ладонями на глаза, будто хочет выдавить их, но боль не притупляется. Он всё кричит и кричит, а когда через силу поднимает веки, то не видит ничего. И в этот момент его накрывает настоящее отчаяние.