История 0. Внедрение. CVII. Глава 4-3

Данаис пожал плечами. Его больше занимала криволинейность волшебного коридора и пятиугольность светящегося стола. А о бывшей тюрьме, то есть о сиротском приюте... он, мягко говоря, думать ненавидел. Юргену было слишком больно и голодно, он много плакал. Беспамятство включилось защитной реакцией, пощадив его, вымело из головы всё подчистую, расставив декорации так, словно страданий и не было. Но Данаису не повезло, он помнил вещи, людей, абстракции и реакции. Помнил, как он, такой же крошечный и зависимый, терпя собственные лишения, совершенно не мог выносить жалобный голодный плач брата. Плакал вместе с ним – не от голода, а от того чудесного чувства, которое ещё не способен был назвать яростью и злостью, ведь ни говорить не умел, ни слов таких не слышал. И жажда мстить зародилась в нём задолго до жажды любить и быть любимым. Тот сукин сын, что сотворил эту несправедливость с ними обоими, должен был ежедневно платить за это своей болью. Платить очень дорого. Очень...

Лёгкий погром, который он устроил в приюте перед побегом, не сравнится с кровавой резнёй, которую хотелось устроить в действительности. Но он хоть немного отвёл душеньку – наслаждаясь тогда ещё ее целостностью.

Чуть дрожа от второй волны ярости, Данаис сунул руку в непрозрачную жижу. И тут же отдернул её – вода от одного его прикосновения нагрелась до температуры кипения и поднялась столбом пара, шипя и пузырясь.

- Смотри! - прорычал Рэтт, когда мальчишка отпрянул от стола в попытке не обжечься. Вода, точнее то, что от неё осталось, продолжала кипеть, заставляя в процессе приобщаться к притчам об адских котлах с несчастными обварившимися грешниками. Но, к превеликому и неприятному изумлению, Данаис безропотно подчинился и сунулся обратно в раскалённый пар. В глазах у него неописуемо заболело и защипало от жара, кожа покраснела вмиг, зато губы... разжались и зашевелились, произнося то, о чём не ведали, о чем не подозревала ни одна живая душа. А уши – те, дружественные, подброшенные мёртвыми и уже сваренными в кипятке сценаристами – прилежно слушали и запоминали.

- Я... не разбираю я ничего. Комнатка, а в ней – бардак, как после налёта грабителей. Но это не наш детский дом. Странное место... - оплавленная соломинка выскользнула изо рта, падая, правда, не в колдовскую миску, успевшую треснуть и развалиться, а рядом. - Вижу кусок тонкого льда, полумесяцем. Нимб напоминает. Смешно. Ты не то, наверное, хочешь слышать. Надпись на льду выцарапана. Символы на... на древнюю клинопись твою похожие. Ну, на ту же, которая на столе твоем выведена. Вижу две подставки, а полоски льда – на полу. Буквы рассыпались в мелкое крошево вместе со льдом. Но на втором нимбе лишь пара царапин и щербина сбоку, надпись сохранилась вполне. Она разборчива. Я не могу прочитать. Честно.

- Не страшно – всего пара специалистов в мире смогла бы прочесть. Ты не лжёшь, я вижу символы в твоей смятенной голове, этого достаточно. Я говорил на аккадском языке много тысяч лет назад и сам чуть не подзабыл – в отсутствие практики, разумеется. На именной полоске льда, что уцелела, выведено «добрый вестник». А на другой – «противник, враг».

- Может, хоть на этот раз ты шутишь? - Данаис пощупал обожжённое лицо, едва поняв, что больше никакая сила не заставляет его самоубийственно разглядывать в высоком столбе пара его или чужое загадочное прошлое. Вода выкипела вся, «зеркало» исчезло, стол – туда же, а веки болели и распухли, как после плача. Хоть не покрылись волдырями, и на том спасибо. - Ты навредил мне.

- Нисколько. Пара свежих слоев кожи немного ускорит твои метаморфозы, но они и так неизбежны, днём меньше, днём больше – не важно. Что скажешь об открывшемся?

- Ерунда. Это не моё. И... - в одной гримасе Данаис удачно соединил и скепсис, и презрение, - нимбы? Изо льда? Ты серьезно? В каком Йотунхейме мы с Юргеном должны были родиться, чтобы получить подобные украшения над колыбелями?

- Это было твоё видение, а не моё. Вестник и враг. Выбирай словечки дальше осторожнее.

- Предположим – да. Но это мало похожи на имена. Я бы поверил, если бы какой-нибудь сумасшедший детектив написал так в досье, указывая на род занятий. На призвание, в конце концов. Промолчу уж о том, как ты прочитал разбившееся в хлам стеклянное месиво, если, внимание, повтор – оно разбито в хлам. Там не осталось ни кусочка от надписи. Ты присочинил то, чего ни я, ни ты не видели.

- Я не прошу мне верить. Но если время по моему велению клубком событий сматывается назад, то разорванное можно сшить, а разбитое – склеить. Это самые что ни на есть имена. Просто им нужен перевод. Никто не обещал тебе, что имя – пустопорожний набор звуков для какого-то заклинания. И моё – тоже не просто так мне дано. Ты прав, это действительно призвание. Как указующий перст судьбы. Твой Юрген – добрый вестник. А ты...

- Заткнись.