2. POV Кедж

**Кедж

Он бьёт и орёт. Орёт и бьёт. Так было много раз до этого. Так будет много раз после. Я, сжавшись в комок, прикрываю голову и жду, когда придёт конец побоям.

Обычно его приступы ярости проходили, когда появляется кровь, но в этот вечер мне не везёт. Отец распаляется всё больше и больше, а меня начинает потряхивать не только от нервов, а и от страха. Умирать в неполные семнадцать лет отчаянно не хочется.

— Решил развести меня на деньги?! Да, сученыш?! «Зелень» за пять доз себе в карман положил?! — сильный удар в голову я перехватываю согнутой рукой. Резкая, ослепляющая боль. Сломал? Я так надеялся обойтись без больницы и сдать тесты вовремя, а теперь…

Еле разлепив губы, выдавливаю: «Нет».

— Где тогда деньги?! ГДЕ?! Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ?! — новые удары сыпятся градом: ноги, руки, прицельный в бок, по почкам. Глотаю слезы и молчу. Если скажу, что весь «кокс» смыл в школьном туалете, всё равно не поверит. Будет кричать: «Лишь дегенерат может терять бабки из-за дурацких принципов».

Отцу главное — выручка. Ему нет дела, что меня физически и психически воротит от этого занятия. А после случая с Оланом распространение наркоты в учебном заведении для меня вовсе табу. Если на улице я могу себя пересилить, то гробить одноклассников не собираюсь. Хватит с меня одной разрушенной жизни, не хочу больше видеть, как на моих глазах рушится чья-то ещё.

— Не отзываешься? Значит, я прав. Ты просто решил меня поиметь! Так знай, я первый, первый! Сделаю это с тобой!

Резким рывком за плечи он поднимает меня на ноги, и толчком между лопаток опрокидывает на письменный стол. Перед глазами все плывёт, в живот врезается край столешницы. Повреждённую руку я бережно прижимаю к себе и, с каким-то подобием облегчения, жмусь горящим от пощёчин лицом к холодной отполированной поверхности.

Отец сдёргивает с меня брюки и расстёгивает свои.

Что-то новенькое, видимо, решил меня выпороть. Переживу, лишь бы отвалил быстрее. У него сегодня покер и он должен какому-то Анри 35 штук. Если отыграет, забудет обо мне дня на три, если нет — опять потащит на склад тырить аппаратуру и повысит планку продажи «снежка».

Тяжёлая ладонь пару раз опускается на мой оттопыренный зад.

— Чё притих, выблядыш? Иль уже привык к такой позе?

Что он несёт? Что делает?!

Разводит мои ноги шире, на сколько позволяют спущенные штаны… Мнёт ягодицы… Прямо в расселину плюхается что-то мокрое и противное ползущее. Плевок? Оглянуться дабы удостовериться не успеваю.

— Ааааааааа! — меня раздирает чудовищная боль, в горле клекочет истерический смех. Отец меня «порет», но не так, как я думал. И не ремнём. Делаю отчаянную попытку вырваться, за что тут же получаю в затылок кулаком, размером с пол моей головы. Из глаз сыплются искры. Я почти в нокауте. Он шесть лет провёл на уличных рингах, кого я пытаюсь обмануть? У меня нет и мизерного шанса на спасение. Все тщётно. Из лап многоразового победителя боёв без правил не освободиться.

— Больно? — склонившись к моему уху, издевательски спрашивает тварь, гордо именуемая «отцом». — Сейчас облегчу страдания. По узости ясно, что тебе впервой.

Удивительно: такой шоколадный милашка, а до сих пор нетронут.

— Это потому, что ты тут единственный ебанутый пидорас на всю округу. — Зло шиплю я сквозь стиснутые зубы.

— Заткнись! — удар в пульсирующий болью висок вызывает под веками вспышки, отнюдь не праздничного фейерверка. – Повадками ты смахиваешь на свою шлюху мать. Она также огрызалась и выводила меня из себя.

Отец выходит из протараненного отверстия и, пошарив в карманах куртки, которую так и не удосужился снять, достаёт пакетик порошка.

Поворачиваю чумную голову и вижу, как с кончика его члена срывается вниз капля крови… моей крови, что струится по ногам. Её вид не отрезвляет. В полной прострации слежу, как мужчина рукой распределяет кокаин по налитому кровью стволу и сходу засаживает его обратно. Дёргаюсь, насильник придавливает меня своим весом и начинает яростно долбить мои внутренности.

Сердце колотится пойманной в силки птицей. По венам разливается жар, слегка притупляющий боль. Наружу рвётся сумасшедший смех. Первая доза… Первый секс с мужиком… Да ты счастливчик, Кедж, получи 2 в 1-м и наслаждайся жизнью. Идиотский хохот заглушает подзатыльник. Ударяюсь носом о стол и глотаю солёную жидкость. Изуродует, и мне больше не быть фаворитом у девчонок и достопримечательностью класса.

Больше не сопротивляюсь. Зачем? Мне уже всё равно, что там происходит с моим телом. Разум отделился, забился в недостижимый для кого бы то ни было уголок сознания. В этом мире тихо и тепло. Нет обмана и горя. Нет боли, причиняемой сыну собственным отцом. Есть лишь два подёрнутых дымкой слез окна, через которые я могу видеть искажённое похотью и яростью лицо, потому что теперь лежу на спине. Когда развернул? Не знаю. Какая разница? Он смотрит на меня, я — на него. Глаза в глаза. Сейчас они у него тёмно-тёмно карие, до черноты, с красными прожилками в уголках.

Когда-то мама говорила, что я очень на него похож. Больше я этого не хочу. Не хочу быть как он! Тупым нигером, торгующим наркотой в подворотнях. Кричу. Слабо колочу по груди, обтянутой футболкой с надписью: «Убей гринго». Отец скалится и наотмашь бьёт меня по лицу. Наращивает темп, яростно толкается внутрь, впиваясь в мои бёдра пальцами.

Стол под нами ходит ходуном, того и гляди развалится. Во ржач будет, если ножки подломятся, когда будет кончать. А он вообще собирается? Почему так долго? Мне кажется, что с первой фрикции прошла вечность, и он будет терзать моё измученное, с его подачи обдолбанное тело до второго пришествия Христа. Это открытие. Оказывается. Я. Верю. В. Бога. Вот только где он сейчас? Покажите? Ткните пальцем, а то кроме раскачивающегося, местами потресканного потолка ничё не вижу.

Почему я вообще думаю о мебели и религии? Наверное, потому что мозг цепляется за что угодно, лишь бы не воспринимать, что меня насилует родной отец, а я лежу распластанный, избитый до полусмерти под его дёргающейся тушей. От колебаний люстры начинает укачивать. С трудом сглатываю застрявший в горле комок. Движения трахальщика становятся более размашистыми и порывистыми. Он хрипло рычит и… аллилуйя, сбылось! Выбив весь воздух из лёгких, падает на меня. Всё! Финита, бля, комедия! Папе присуждается «Оскар» за лучшую роль ублюдка, в смысле «плохого парня» в фильме «Жизнь (а возможно, и смерть) Кеджа». Улыбаюсь пауку, спускающемуся на паутине вниз прямо мне на лоб. Скашиваю глаза и пересчитываю его двенадцать лапок в белых адидасовских кроссовках? Непорядок, где-то сбился, надо повторить заново. Дую на насекомое. Оно показывает язык и, распустив радужные крылья, взмывает вверх. Красиво. Хочу такие же. Хочу летать.

В ушах звенит, и дышать становится легче. Тяжесть с меня скатилась и ушла брать телефонную трубку.

— Алло… да… Нет, сбежать даже в мыслях не было. Карточный долг — святое. Трейвис, передай Анри, что сейчас подъеду… Если не подохнешь, покуда вернусь, повторю воспитательные работы.

Это он мне?

Щелчок запираемой двери.

Тишина.

Полнейшая.

Наверное, в гробу под землёй так же. Фу, чёрт, что за странные мысли в голову лезут? Хотя, почему странные? У меня все шансы узнать это на собственной шкуре. Поднимаю веки. Они были закрыты? А где мой член…членисто… членистоногий знакомый? Или… как там говорится: «По стене ползет паук, присмотрелся — это глюк?» Н-да, кажись мой случай. Меня опять пробивает на «хи-хи». Спазматически всхлипнув, падаю на пол. Ноги совершенно не держат и подкашиваются. Ползу на четвереньках к дивану, путаясь в спущенных штанах. Чуть-чуть посплю, и всё пройдёт, окажется глупым кошмаром. Да-да-да, по-другому не может быть. «Не может… не может…» беззвучно повторяю я по пути к мягкому другу. Почему ложе такое высокое? Чувствую себя Алисой, надкусившей галлюциногенный гриб. Мне не подняться, не дотянуться. Тащу на себя покрывало, опершись на руку, вскрикиваю и, не выпуская уголка ткани, заваливаюсь набок. Мне не холодно, совсем наоборот — кровь заменила жидкая лава. Просто я привык спать укрытым с головой, отгороженным от всего мира.

Покрывало не поддаётся. Гвоздями прибито, что ли? Пальцы разжимаются, и оно выскальзывает из непослушной руки.

Сворачиваюсь калачиком и лечу сквозь красную пелену тумана. Падаю в кроличью нору, описанную знаменитым наркоманом Льюисом Кэрроллом. Ведь, только поймав приход, можно было описать мир, в котором нахожусь сейчас я.