Глава 8

Так они и жили в замке.

Тамила окончательно обосновалась в башне. Микель стал подкалывать ее реже обычного: видимо, сказались гулянья в деревне. На улице стояла середина августа, не за горами была осень, а за ней и нелюбимые ведьмой холода.

Тамила понимала, что если до первого снега не решит свою проблему с инициацией, то всю зиму от нее не будет проку. А кто знает, куда судьба занесет ее или Микеля завтра, если хозяин дома доберется до них.

Впрочем, зверь как-то и сам поутих. На двери комнат больше не кидался, не рушил постепенно возвращающееся к прежнему виду убранство замка — просто сбегал по ночам в лес, а под утро возвращался и спал.

В кладовой и подвале пополнились запасы еды, а к ним добавились засушенные пучки и корзины ароматных трав, которые Тамила собирала по первой росе. Когда ей нужно было уйти в лес в полнолуние, Микель обращался огромным человекообразным волком, вставал на задние лапы и ходил следом за ней — чтобы всегда быть готовым отразить атаку, если они нарвутся на хозяина.

Но медведь словно избегал встреч с ними, пока однажды Тодя не сказал Тамиле, что хозяин хочет видеть ее. Не Микеля, а именно девушку.

Это было обеденное время, ведьма как раз закончила есть суп, оборотень где-то гулял в облике зверя, а рядом с ней уже появилась Мотя.

— Иди, голубушка, не бойся. Он смирный.

Они провели ее не на третий этаж, как она думала, а в зимний сад на первом этаже. Застекленное помещение оказалось в другом крыле замка, здесь Тамила еще не бывала.

До этого они с Мотей прибирались на чердаке, любовались видами с крыши, но не особо прогуливались по нижним этажам.

В кресле-качалке, укрытый широким пледом, сидел худощавый мужчина. Его длинные темно-каштановые волосы и борода были всклоченными и нечесаными, от него пахло немытым телом и… болезнью.

Под давно не стриженными ногтями чернели грязь и кровь, полупрозрачная желтовато-коричневая кожа рук была покрыта множеством шрамов. Узкое продолговатое лицо с острым носом и пронзительно голубыми глазами, на веках и лбу замерли тонкие морщинки.

Перед Тамилой сидел не буйный зверь, а самый обыкновенный старик.

— Вблизи ты еще краше, — прохрипел хозяин. — Вижу, что не боишься, а зря: я в любой момент могу вырвать твое сердце и заставить Мотю приготовить его мне на закуску.

Ведьма молчала, успокаивая гулкий стук в груди.

— Меня зовут лорд Масикавелий. Я — хозяин этого замка и всех прилежащих к нему земель. Мне сказали, что ты ведьма. Как думаешь, сможешь снять мое проклятье?

— Нет. Для этого вас нужно полюбить.

— Ну так полюби, в чем проблема? Вы с дружком-оборотнем живете здесь на всем готовеньком уже месяц. Вначале я хотел вас убить, затем подумал оставить и сделать рабами, но после мне пришла гениальная мысль. Ты знаешь, кто я, видишь мой нынешний облик, потому что я хоть и ненадолго, но могу становиться человеком.

— Это невозможно. В условиях вашего проклятья четко сказано: полюбить должны обе стороны, а я не та, которой суждено спасти вас, как и вы не готовы полюбить кого-то, кроме себя.

— А ты дерзкая, смелая и… глупая, — он резко встал с кресла и сделал шаг к ней, но запутался в пледе и упал на пол, разбив нос в кровь.

Ругаясь и проклиная всё на свете, Масикавелий завозился на месте, а Тамила тяжело вздохнула и, мысленно помолившись, присела напротив страдальца. Она приложила пальцы к разбитому носу и прибегла к лечебной магии — кровь тут же перестала течь. Тодя протянул хозяину чистый платок, а Мотя быстро протирала пол оказавшейся в руке тряпкой.

— Мы покинем ваш замок сегодня же, — сказала ведьма, собираясь уйти.

— Не стоит. Оставайтесь. Раз ты действительно мне не поможешь и вам не нужны мои сокровища, то живите, — сдался Масикавелий, возвращаясь в кресло. — С вами здесь стало не так грязно, вот и польза. Я уже смирился, что мне никто не поможет, так хоть не умру в одиночестве. Будет кому еще поднести стакан воды.

— Хозяин, что вы такое говорите… — взволнованно начал Тодя, но лорд заставил его замолчать, положив руку на плечо.

— Если хотите, чтобы я поднесла вам стакан воды на смертном одре, то для начала верните себе прежний, достойный любого мужчины вид, а там посмотрим, — и, вздернув подбородок, Тамила гордо удалилась.

И только в кухне она с волнением принялась перекладывать всю посуду, стараясь успокоиться. Наведение порядка всегда приводило ее в равновесие. «Черт дернул меня за язык сказать подобное этому чудовищу. Чего доброго, разорвал бы меня на месте, и всех разговоров», — она села на стул и закрыла лицо руками, делая глубокие вдохи.

— Ты чего? Тосковала, пока меня не было? — Микель коснулся ее плеча. Он только вернулся с прогулки.

Тамила машинально потерлась о его руку щекой и покачала головой:

— Встретилась с хозяином.

— Что? — пальцы сжались на ее плече, но она не обратила на это внимания.

Оборотень сел перед ней и заглянул в ведьмовские глаза. У него самого они были золотистого оттенка.

— Лорд Масикавелий великодушно разрешил нам остаться у него.

— Это всё? Или он что-то тебе предлагал? Освободить от проклятья?

Девушка кивнула.

— Старый пройдоха! И как он, сильно тощий? В последний раз, когда я его видел, он был похож на заросшего старикана.

— Без изменений — старик и есть. Правда, я поставила ему условие: чтобы он привел себя в подобающий вид.

Оборотень рассмеялся и обнял ее одной рукой:

— Так и сказала этому брюзге побриться, помыться и подстричь свои отвратительные ногти?

— Что-то вроде того. Но ты-то откуда знаешь, как он выглядит? — она и не подумала скидывать его руку с плеча. Сейчас прикосновение Микеля было тем самым успокаивающим средством. Она не одна в этом доме с сумасшедшим стариком.

— На второй день нашего пребывания и узнал. Посидели, поговорили за бутылкой вина. Масик оказался скрягой и нытиком — жаловался на свою несчастную судьбу. Поэтому скажи спасибо домовым: без них мы бы не ели таких дивных завтраков.

— А то, что я их готовила, не в счет, да? — ведьма смахнула его руку и встала со стула.

— Не хмурься, иначе у тебя появятся преждевременные морщины, — беззаботно сказал оборотень, беря из мисочки крупную ягоду клубники.

— Ты просто невозможен, — прошептала она и выбежала на улицу.

Ведьма припустилась со всех ног, прогоняя злобу и раздражение. «Почему он не отстанет от меня: то моя невинность не дает ему покоя, то теперь морщины. Неблагодарный кобель!» — она добежала до ворот и схватилась за прутья.

— Помогите… — за забором в кустах кто-то зашевелился.

Тамила свободно открыла калитку (Тодя смазал петли, и теперь за ворота можно было без труда выйти, а не протискиваться, как в первый раз).

За кустом шиповника лежала женщина. Платье у нее на животе было разорвано, по ткани расползлось мокрое багровое пятно. Тамила склонилась над несчастной, призывая магию, чтобы остановить кровь.

— Микель! — закричала что было сил. Испуганные птицы взмыли с деревьев с громким карканьем. На небо наползли тучи, и стал накрапывать дождь.

Оборотень прибежал в облике волка, едва не сорвав калитку с петель.

— Бери ее и быстрее неси в дом, иначе она умрет, — скомандовала ведьма.

Микель без лишних слов всё понял и сделал, что было велено. Он поднял раненую, и они кинулись к дому.

— Клади ее на кушетку, только осторожно. Мотя! Скорее неси простыню, мне нужны бинты, горячая вода и лекарства из чулана.

Появившиеся домовые бросились выполнять поручения, а Тамила поместила ладони над распоротым животом и зашептала:

— Сила природы, помоги своей дочери, дай исцеление, пусть боль забудется, — ведьма повторяла эти слова раз за разом.

От ее ладоней заструилось зеленоватое свечение. Пальцем она начертала на груди раненой две руны: «есть» и «рок». Символы вспыхнули на коже и растворились в теле. Тут уже подоспела Мотя с водой, лекарствами и длинными бинтами.

Тамила не отходила от больной, пока тщательно не промыла отваром и не перебинтовала раны. Всё это время ее ладони светились; но чем розовее становилось лицо раненой, тем сильнее бледнела ведьма, пока ее насильно не оторвал от больной Микель.

— Хватит, иначе заберешь ее раны себе, и тогда кто будет лечить тебя? — шепнул он ей на ухо, обнимая сзади за талию.

Ведьма едва стояла на ногах.

— Мотя, влей ей в горло вон тот синий пузырек, там снотворное и обезболивающее, — отдала последнее распоряжение Тамила и, прикрыв глаза, сползла по груди оборотня вниз.

— Вот же… — процедил мужчина, подхватив ее на руки. — Мотя, я отнесу ее в башню. Тодя, принеси туда миску супа и чего-нибудь сладкого с чаем.

— Слушаюсь, молодой господин, — домовик поклонился и исчез.

Поднимаясь по лестнице, Микель шепотом ругал ведьму за неосмотрительность.

— Спасла неизвестную бродяжку, рисковала собственной жизнью. Если бы ты не жила в башне, клянусь, я бы сам тебя в ней запер, — он открыл дверь комнаты и вошел внутрь.

С его последнего визита помещение приобрело не просто жилой вид, но и уют. В камине полыхал огонь, на подоконнике у приоткрытого окна стояла ваза с пышным букетом из белоснежных вперемешку с желтыми роз. На улице шел ливень, грохотал гром и сверкали молнии.

Он положил девушку на кровать и осторожно влил в рот воды из серебряного стакана. Жидкость стекла по подбородку на шею, но Тамила так и не очнулась. Микель пощупал ее запястье: пульс едва бился. Он видел, что она слишком бледная, под глазами залегли темные круги, дыхание прерывистое, сиплое.

— Помогу тебе, но не за просто так, — обратился он к ней.

И поцеловал в губы, отдавая частичку своей энергии для ее восстановления.

Этому приему его научила Асмира. Мало кто из ковена использовал его. Подобный поцелуй не просто одаривал живительной силой, но и позволял заглянуть в сознание целующего. Редко кто согласился бы так открыться, давая возможность кому-то другому узнать о своих тайных желаниях и страхах. Но Тамила была в глубоком обмороке, поэтому оборотень не боялся, что девушка что-нибудь увидит. Микель погладил ее по бордовым волосам, расплетая косу. Губы ведьмы оказались со вкусом клубники, от нее пахло выпечкой, но он не почувствовал той приторности, какая исходила от Асмиры. Аромат бывшей госпожи душил и вызывал тошноту, Тамила же пахла иначе — приятно и легко.

Медленно он развязал шнуровку на ее груди и боках, стягивая платье и обнажая плечи, ключицы. Волосы ее он расправил по широкой подушке и, приподняв за талию, приник губами к шее, вдыхая ее аромат и проводя дорожку из нежных, осторожных поцелуев до ложбинки между грудями. Он слегка прикусил клыками ее плечо… и обернулся на шум.

Золотистые глаза волка сверкнули, увидев стоящую рядом Мотю. Домовиха, как ни в чем не бывало, поставила на столик поднос с едой и исчезла.

Микель отошел в ванную и вернулся с глубокой миской теплой воды, в которую капнул целебного, очищающего отвара. Платье было окончательно стянуто и лежало на краю постели. Микель обмакнул короткое полотенце в миску и, отжав, стал осторожно протирать тело ведьмы.

«Для деревенской девки у нее на диво ухоженное и очень гладкое тело. Госпожа всегда оставляла между ног небольшой треугольник волос, считая это пикантным. А меня всегда намазывала специальными зельями, чтобы я был гладеньким, как мальчишка…»

Тамила не пришла в себя, когда он провел полотенцем у нее между ног, а затем отложил всё в сторону и, избавившись от одежды, навис над телом ведьмы.

Сейчас она выглядела еще более невинной и привлекательной: идеально округлая небольшая грудь, узкая талия, в меру широкие бедра, стройные ноги.

Он прикоснулся пальцами к нежной груди, слегка сжав торчащие от холода соски, провел кончиком языка по плоскому животу. Раздвинув ее ноги, спустился вниз, отчего девушка вздохнула и слегка заворочалась, но по-прежнему не очнулась.

А когда она застонала, стискивая под рукой простыню и вздрагивая, Микель внимательно на нее посмотрел и тихонько лежал рядом до тех пор, пока сердцебиение Тамилы не успокоилось.

Положив ладонь на ее живот, пустил в тело обезболивающий импульс, который синей искрой проник сквозь кожу. И только после этого Микель вошел в Тамилу.

Он старался двигаться медленно, чувствуя, как по внутренней стороне женских бедер потекла струйка горячей крови…

Через некоторое время он отправился в ванную и встал под ледяные струи душа, чтобы прийти в себя.

Когда он вернулся, Тамила была одета в ночную рубашку, а рядом хлопотала Мотя, опаивая ее сонным зельем.

— Не волнуйтесь, молодой господин, я всё убрала. Вашего вмешательства она не заметит.

Оборотень кивнул и молча вышел. Он не испытывал радости — возможно, легкое удовлетворение от того, что уж лучше он, чем какой-нибудь непонятный прощелыга, который не позаботится о комфорте Тамилы. Этой мыслью он окончательно себя успокоил и спустился вниз.

С раненой сидел Тодя. Оборотень осмотрел женщину.

— Стоит перенести ее в спальню на втором этаже. Пусть ты или Мотя побудут с ней сегодняшнюю ночь, а я пойду проветрюсь.

…Микель бежал по лесу в волчьем обличье. Дождь заливал глаза, шерсть быстро промокла, а он всё не останавливался, пока не оказался перед широким темным озером. Из-за непогоды вода в нем казалась черной, но стоило протянуть лапу — прозрачная.

«Я всё сделал правильно, не насиловал ее. Она должна быть мне благодарна, ведь я избавил ее от боли…»

Но почему-то чувство вины никак не хотело отступать, и он сбежал в деревню. Ему нужно было напиться и развлечься в компании женщин.

Однако ни одна из деревенских прелестниц не вызвала в нем желания: они были не такими привлекательными и свежими, как Тамила. От них исходил запах немытых тел, деревенской жизни, похоти, они все насквозь пропахли грехами. С вином было легче — оно помогло ему притупить чувства, усыпить; и когда он вернулся в замок, то упал на кровать и мигом заснул.

…А в своей башне Тамила видела странный сон, в котором Микель общался с рыжеволосой ведьмой: та держала его за серебряный поводок и мучила, ломая кости, причиняя боль. И ее последний взгляд, когда страшная виверна разорвала обрюзгшую ведьму на части… Сон, полный страданий и боли, пропитанный дурманом, губительным для ее оборотня… А ее ли? Тамилы?