Глава 7

Агнес успела схватить госпожу за руку, прежде чем та пошла ко дну. Поднатужившись, служанка вытянула девушку на пристань. Времени, чтобы позвать на помощь Бастиана, не было.

— Помоги отнести госпожу в спальню, — взмолилась она, обернувшись к незаметно подплывшему Хаосу. Любопытство того стала удачей для старухи.

Тритон ощетинил плавники, зашипел и, смерив служанку презрительным взглядом, нырнул, скользнув к выходу из грота. От пристани отделилась волна и, накрыв тело Хаоса, заморозила конечности, окружила плотным водяным шаром и подняла в воздух.

— Выполняй, что приказано, и, возможно, я помогу тебе узнать, кто убийца твоих братьев, — прохрипела Агнес, держа над собой сжатую в кулак когтистую руку. Помолодевшие пальцы высеребрила чешуя. На лице разгладились морщины, вернув ему прежнюю холодную красоту. Черные локоны рассыпались по плечам, украсив своей роскошью невзрачное платье.

Морская колдунья перенесла водяной шар на мостик и разжала пальцы. С шумом вода хлынула вниз, и тритон упал на колени, тяжело дыша и прижимая ладони к ребрам. Застряв в ловушке колдовства, он не мог вдохнуть, будто незримая рука Агнес до удушья сжала ему грудь.

— Засунь свою ненависть в раковину и не смей мне ее показывать! Сейчас же помоги донести Нокте. И, быть может, я не убью тебя сегодня, — с безрадостной усмешкой проговорила колдунья, придерживая голову племянницы.

Хаос скрипнул клыками, но не посмел прекословить. Морская колдунья не носила позорного клейма изгнанницы. После смерти сестры — королевы Адаманды, — а затем и короля она оказалась единственной, в чьи руки дались артефакты. Агнес (скрывшая свое истинное имя – Ангела) отказалась от короны в пользу Эриды, только мало кто об этом знал. Хаосу рассказал отец, которому в свое время поведала сама колдунья, прежде чем она покинула коралловую столицу. Никто не знал причин ухода Ангелы, как и не понимал, почему она искалечила судьбу Нокте: посмела заключить с принцессой сделку, потребовав голос и магию в обмен на человеческие ноги.

«Родная тетка сгубила одну племянницу и одарила властью другую».

— Поторапливайся! — зарычала Ангела-Агнес, кивнув на мертвенно-бледную Нокте.

Хаос прикоснулся к девушке, и к горлу мгновенно подкатил неприятный ком. Он ощутил во рту кислый привкус, но сдержал тошноту и последовал за колдуньей с Нокте на руках.

Стоило уложить несчастную на кровать, и Агнес стала быстро заниматься племянницей. Не решаясь уйти, Хаос пристроился у окна: морской воздух помогал избавиться от дурноты и ненадолго забыть о зуде в ладонях после прикосновения к женском телу.

Агнес принесла длинный сверток, из которого вытянула серебряную иглу с крючком на конце и глубокую миску. Под мышкой она удерживала большую деревянную шкатулку и, открыв ту ключиком размером с мизинец, вытащила два стеклянных флакона. Зазвенел подставленный кубок, куда женщина налила воды из кувшина, смешала травяные настойки и, отбросив узкую ложку на стол, поднесла питье Нокте. Придерживая госпоже голову, Агнес стала постепенно вливать жидкость в горло девушки.

— Давай, моя красавица, по чуть-чуть, вот так… — приговаривала служанка, отставив кубок на тумбочку и промокнув несчастной рот с подбородком. — Это быстро поднимет тебя на ноги.

Сложив руки на груди, Хаос хмуро поглядывал на манипуляции колдуньи.

«Проклятая химера. Ей не нужно колдовать, чтобы обернуться человеком, она родилась с мутацией».

— Иди сюда, — скомандовала та, и тритон нехотя подчинился.

— Не стоит делать такое скорбное лицо, а то решу, что ты желаешь его подправить, нарисовав улыбку, — Агнес хитро прищурилась, проведя ланцетом по своим губам. — Держи. — И сунула ему в руку миску.

Хаос скрипнул клыками, но продолжил молча выполнять указания. Колдунья оттянула рукав платья Нокте и проткнула голубоватую вену ланцетом — на светлой коже выступила ярко-красная капля, и в чашу потекла струйка крови.

Агнес держала племянницу за руку, губы ведьмы шевелились, отсчитывая секунды, прежде чем она убрала инструмент и быстро перевязала место укола.

— Можешь выпить. — Колдунья противно захихикала.

Хаосу захотелось швырнуть в нее чашей, но он поставил посуду на тумбочку. Пальцы дрожали, в носу нестерпимо чесалось. Кровь Нокте будоражила обоняние.

Мутировавшие тритоны отличались жаждой крови, а некоторые, как и морские чудовища, не брезговали человеческой плотью.

Осмелев, он задал вопрос:

— Почему вы так живете?

Колдунья ухмыльнулась.

— Где мне еще быть, как не подле своей жемчужинки? Я вырастила их с Эридой себе на замену, но младшая поплыла по одному течению, а старшая — по другому. Их будущее до последнего было сокрыто от меня. — Агнес укрыла Нокте одеялом и, подтащив стул, уселась рядом.

— Она умрет? — выдавил Хаос, не до конца осознавая, насколько сильно этого желает.

— Не сегодня, а ты ступай и о случившемся никому ни слова, особенно моей жемчужинке. Что до сведений, которых ты так жаждал, — они у Эреба. — Колдунья даже не взглянула на него, неотрывно смотря на племянницу и постепенно обретая прежний старушечий облик: волосы поседели, одежда повисла на вмиг усохшем теле, спина искривилась, а чешуя растворилась в покрытой пятнами морщинистой коже.

Не поворачиваясь к Агнес спиной, тритон покинул спальню, незаметно вернувшись в грот за телом брата. Если он доставит его в Сомбру, другие решат, что он так же сбежал и подвергся нападению чудовищ.

«Форкий, ты принес нашему братству дурную славу. Каждый из морского племени знает: от предателей можно ожидать чего угодно, даже если они из благородных, как Герас».

Разорвав водоросли когтями, Хаос взял мертвого под мышки и потянул на себя. Тело нехотя выскользнуло из каменных объятий.

«Я отнесу тебя домой, брат», — Хаос сжал руку Гераса, как когда-то в детстве старший брат держал его, водя по коралловому саду столицы, показывая красоты диковинных раковин и морских цветов.

Всем им, Хаосу и Эфиру, Герас заменил вечно отсутствующего отца. Эреб стремился к славе воина и мечтал возвысить сыновей.

Тритон замер, осмотрел тело брата и нахмурился: «Кажется, я зря унес тебя из грота. Изгнанников запрещено хоронить в жерле вулкана — их скармливают чудовищам». Но возвращаться было поздно, как и просить колдунью помочь с погребением. «Морская бестия может приказать что угодно или вовсе откажется помогать. Может, отец не будет столь жесток к гибели собственного сына». До Сомбры Хаоса одолевали сомнения. Однако вместо того, чтобы подплыть к главному входу, тритон вильнул к вырезанным в дереве окнам своей кельи (он практически в ней не бывал, проводя большую часть времени подле Черного утеса). Эфир с радостью поменялся бы с ним местами, но не смел увиливать от обязанностей.

Если Хаос плавал возле утеса, Эфир нес караул на границе, согреваясь в проникающих с юга на север теплых водах, перехватывая несомые водоросли (для изгнанников то еще лакомство).

Повернув гвоздь, скрытый между деревяшек оконной рамы, Хаос проник в каюту и уложил тело брата на всколыхнувшийся гамак. В отличие от Имбры, где воинов расквартировали по удобным и чистым пещерам, расположенным в недрах скалы, «спальни» Сомбры оказались разбросаны по собранным в единый «организм» кораблям (кто нашел себе подходящее место, там и обосновался).

Не без сожаления, Хаос вспоминал тоннели из белого камня, подсвеченные голубоватым светом кораллов. С потолков гротов опускался занавес из мерцающих синевой пещерных светлячков, чьи личинки собирались на нитях в шарики. «Гирлянда» едва доставала до воды, напоминая многочисленные тропинки, указывающие тритонам направление.

В ночное время вход в Имбру защищала живая изгородь из бирюзовых актиний . Их щупальца мирно колыхались, но стоило неизвестному нарушить границу, и «цветы» оплетали жертву, парализуя ядом и превращая в застывшую статую (в отличие от убийственных штейнов). В остальное время актинии спокойно уживались с тритонами, позволяя «пересаживать» себя с места на место.

Хаос знавал нескольких имбрийцев, которые ни разу не брались за трезубцы, занимаясь лишь хозяйственными делами и подводным садоводством. Некоторые из аристократов, самые высокомерные, относились к ним с презрением, считая службу королеве и защиту границ престижнее уборки гротов, подготовки новых пещер для жизни и чистки посуды.

Для изгнанников исключений не делали, предоставив каждой паре по комфортному жилью — Хаос делил свое с Форкием. Еще по Сомбре напарник показал себя виртуозным лжецом, умеющим выкрутиться из любой неприятности или увильнуть от службы. Даже Хаосу не всегда было ясно, когда Форкий лжет, а когда честен. В Имбре их задачей стала не только защита границ, но и наблюдение за людьми, отслеживание активности и размножения монстров. Когда течение становилось теплым, на границе севера и юга из подводных трещин выплывали аквапилы и начинали быстро размножаться, заваливая берег трупами самцов, которых люди принимали за обыкновенных медуз (при спаривании аквапилы истощались, уменьшались в размерах и обретали бледно-голубые или розоватые оттенки, становясь видимыми). За проникновение в южные воды опасных детенышей и нападение их на людей глава Имбры — Аргалид — мог вырвать плавники или вовсе лишить подчиненных головы, придерживаясь той же жестокой политики, что и Эреб. По заключенному после войны мирному договору морские жители обязались защищать двуногих от напастей стихии, а люди в свою очередь — не охотиться на хвостатых и ловить рыбу лишь в обговоренных местах, не мешая ежегодной «ловле» имбрийцев.

Аргалид превратил обязанность в забаву и вознаграждал того из воинов, кто убьет больше всего чудовищ своим трезубцем. В последний раз выиграл Хаос. Но вместо повышения и новой пещеры он попросил поменяться местами с Герасом, желая, чтобы старший брат хоть ненадолго пожил как благородный тритон, а не изгнанник.