Глава 6

Агнес приблизилась к заставленному пустыми кубками столу и откашлялась, привлекая внимание госпожи. Нокте подняла на нее взгляд, заполнившие серую радужку черные зрачки сузились, девушка склонила голову на бок и слабо поморщилась. После второго трупа ее стала мучить бессонница, к которой добавились частые головные боли и невероятная жажда. Она вновь утратила аппетит, а после длительной ходьбы накатывали приступы тошноты.

— Госпожа, пойдемте, я должна кое-что вам показать, — пробормотала Агнес, поманив за собой.

Нокте отложила перо, пропустила между страниц дневника ленту и, сделав последний глоток воды из очередного кубка, последовала за служанкой.

Они миновали коридоры, увешанные обветшалыми, утратившими краски гобеленами, спустились по лестнице в подвал, а оттуда в винный погреб. Агнес указала на узкую черную дверь в глубине помещения и зажгла свечу в стоящем на полу фонаре. Кислый запах вина смешивался с сыростью, тленом. В отблесках свечи Нокте видела местами облепленные ракушками моллюсков стены, мох и стекающие по каменной кладке в желоба пола струйки воды.

— Удивляюсь, как в таких условиях вино не испортилось, — проворчала Агнес и, сунув ключ в дверной замок, со скрежетом прокрутила. Дверь нехотя поддалась, и фонарь осветил еще одну лестницу: широкие, местами растрескавшиеся ступени уходили в черный провал заполненного темнотой грота. Со сталагмитов в воду с эхом падали капли, постукивая о корму привязанной к узкой пристани лодки. Моряки доставляли свежие морепродукты в замок через проход в гроте, откуда Бастиан забирал корзины. Во время сильных приливов Черный утес затапливало до винного погреба (повару пришлось перетащить неиспорченное вино в кухню). С возвращением Нокте стихия поуспокоилась и потопов больше не случалось.

Агнес с Бастианом пришлось изрядно потрудиться и нанять в помощь местных, чтобы сделать Черный утес пригодным для жизни людей, а не морских тварей. Работы и по сей день оставалось предостаточно, однако Агнес не унывала. Нокте удивлялась крепкому здоровью старушки: та ни разу не пожаловалась ей на боли в спине или ломоту в костях.

— Госпожа, вы что-нибудь видите? — Щурясь, служанка поводила фонарем, боясь, что некоторые из ступеней могли обвалиться, и старушка рухнет в ледяную воду (плавать служанка не умела). Нокте перехватила фонарь, взяла Агнес под руку и стала спускаться первой, пока они не остановились у покачивающейся на воде лодочки.

Встревоженные светом, от кормы по веревке испуганно расползлись крабы, исчезнув среди облепивших дно водорослей. От растений исходило голубовато-зеленое мерцание, позволяя и без фонаря разглядеть гальку, перламутровые раковины и вросшее между камней оцепеневшее тело тритона.

— Бастиан нашел его сегодня, когда принимал морепродукты. Как же мертвый здесь очутился? Неужели принесло течением... — Старушка с кряхтеньем опустилась на колени, всматриваясь в «двуногого». — Выглядит словно спит. До чего красив: волосы чернявые, чешуя сверкает.

Нокте поставила фонарь рядом с Агнес и спрыгнула в воду, ощутив опоясавший бедра холод.

— Куда вы, простудитесь же! — проворчала служанка, и ее голос эхом разнеся по гроту. — Вот непослушная девица! — «Счастье, что здесь неглубоко. Ох, горюшко вы мое!»

Добравшись до тритона, Нокте взяла его за колыхающуюся руку и попыталась вытянуть, но камни и водоросли не собирались отпускать его. Зелень надежно оплела раздвоенные ноги и шею, в центре груди виднелся порез.

«Прости меня». Девушка поджала губы и, протянув руку, нащупала пальцами уже известную пустоту — жемчужина отсутствовала.

Сердце Нокте болезненно сжалось, дыхание перехватило, а взгляд застили черные точки. Сквозь пелену она увидела живого тритона, услышала дивный напев знакомого до боли голоса — ее собственного, которым она обладала с рождения и отдала морской колдунье в обмен на ноги. Тритон полз к ней из воды, царапая каменный пол ногтями, позади шумело море. Губы несчастного расплылись в счастливой улыбке, взгляд зачарован, разум одурманен пением.

Нокте прижала ладони к горлу, ощутив пальцами порезы жабр. «Это пою не я!» — с испугом осознала девушка и опустила взгляд ниже, увидев вместо привычных ног склизкий бледно-серый хвост, каким не обладал ни один морской житель. На животе виднелись грубые швы, будто конечность наспех пришили к туловищу, между пальцев с черными ногтями белели перепонки. Нокте коснулась лица и ужаснулась: оно принадлежало неизвестной, в чьем теле она оказалась, и именно на ее песню заманили несчастного. «Уходи, берегись!» — хотела крикнуть девушка, но чужой голос не умолкал. По каменному полу поползла тень. Чужими глазами Нокте увидела костяное лезвие: рукоять украшали мелкие клыки сородичей.

Жертва практически лежала у хвоста Нокте. Тритон гладил ее разорванные плавники и даже не вскрикнул, когда орудие вошло в его грудь и прочертило линию до паховой раковины — со шлепком внутренности вывалились на плиты. Песня стала еще громче. Мужская рука зашарила по органам, как по осенней листве, отбросила сердце и вырвала окровавленную жемчужину — в полумраке та обрела нежно-розовый оттенок. Нокте потянулась к умирающему тритону и закрыла его глаза.

— Госпожа, возвращайтесь! Ему ничем не помочь. — Голос Агнес вернул девушку в грот.

Охваченное резкой слабостью тело онемело, левая рука перестала слушаться. Нокте обернулась к Агнес и стала пробираться сквозь воду, замедляя шаг, пока не остановилась: холод остудил охваченный огнем разум, в ушах зазвучал крик служанки, и девушка потеряла сознание.

***

Черный утес. Шестнадцать лет назад

Йоханес неотрывно глядел на русалку, боясь пошевелиться. Юноше казалось, что едва он сделает крохотный шажок, то морская колдунья набросится на него, перегрызет горло, и старик-отец останется совсем один.

— Боишься? — Русалка провела ноготком по своим окровавленным губам, облизнулась и поманила рукой: — Подойди, я не могу как следует разглядеть тебя.

Напевный голос колдуньи опутал Йохана незримыми нитями, и парень приблизился к ней. Мурены зашипели, расплескивая воду своими вертлявыми телами, та хлынула юноше на ноги, смыла кровь с песка и утянула надкушенное овечье сердце. Одна из мурен ловко перехватила мясо пастью, вторая попыталась вырвать. Их потасовку прекратила вызванная колдуньей шумная волна: питомцы исчезли в пене, оставив на поверхности лишь пузырьки воздуха.

— Негодницы, никак их не воспитаю, — проворковала колдунья, коснувшись острого плеча Йохана. Тот глядел на нее зачарованным взглядом; светлая радужка остекленела, губы тронула улыбка. — Как твое имя, мой маленький пастушок?

— Йоханес, — прошептал-прохрипел он, склонив голову на бок и ощутив виском ледяную, немного влажную ладонь русалки. Внутреннее чутье заставило его вздрогнуть, мысли в голове спутались. Одни кричали ему: «Бежать!» — другие: «Оставаться на месте и наслаждаться этой необыкновенной близостью».

Колдунья погладила юношу по щеке и одарила поцелуем.

— Люблю смелых, а ты еще и красив… — шепнула она Йохану на ухо, обдав смрадом крови и рыбы.

Губы пастуха покалывало, на кончике языка ощущался солоноватый привкус. Русалка вдруг перестала казаться ужасным монстром и превратилась в привлекательную женщину с рыбьим хвостом, чья чешуя сверкала жидким серебром.

— Хочешь погладить? — колдунья притянула его к себе, черные локоны упали на грудь Йоханеса, показавшись тонкими змейками, оставившими на рубахе влажные следы.

Дрожащими пальцами юноша коснулся бедра русалки, ощутил бархатистость чешуек и услышал слабый женский стон.

— Я сделал тебе больно? — удручено спросил он, но в ответ получил лишь насмешливый взгляд.

— Нисколько, мой дорогой. Уже очень давно ни один человеческий мужчина не прикасался ко мне, я истосковалась по теплу. — Колдунья поддела шнурок его рубашки ногтем и распустила узелок.

От смущения у Йохана загорелись щеки, тело охватил жар, который русалка мгновенно остудила, стянув с него рубаху и запечатлев на груди поцелуи (позже от них останутся крохотные багровые следы укусов). Холодные, немного склизкие руки колдуньи погладили юношеские плечи, плоский живот и опустились к бедрам, с треском разорвав пояс.

От напряжения в висках застучало, дыхание перехватило, Йохан едва устоял на ногах. Его голова запрокинулась, из горла вырвался блаженный стон. Сильные руки колдуньи успели подхватить юношу под мышки и уложили на покалывающий спину песок. Русалка перехватила руки пастуха и уложила ладонями на свою грудь, пульсирующую, словно два горящих шара. Всего на миг картина перед глазами Йоханеса обрела ясность, и он увидел настоящую женщину — с длинными ногами, нежной, румяной кожей. Черные тугие локоны накрывали лицо юноши, когда колдунья склонялась над ним и до боли кусала-целовала его губы. Запах крови усилился, смешавшись с сыростью и вскружив пастуху голову. Сквозь пелену Йохан видел сидящую на его бедрах красавицу, заставившую юношу вновь испытать наслаждение. Волны с шумом ударялись о камни грота, убаюкивая любовников.

— Приходи еще… — донесся до пастуха напев колдуньи, выскользнувшей из объятий засыпающего Йохана.

Он пробудился от холода. Осмотревшись, юноша приподнялся на локтях и вскрикнул от боли: бедра, грудь и руки покрывали успевшие подсохнуть порезы, оставленные русалочьими плавниками. Самой колдуньи в гроте не оказалось. Растворилась, будто смытая волной песчинка.

Подобрав разорванную одежду, Йохан тяжело вздохнул и вернулся к стаду. О мертвой овце он даже не горевал, соврав отцу, что та сорвалась с утеса.