Часть первая: "Зачин". Глава 1 - Право дано

Деревня. «Нулевые».

Я начал «перематывать» время на пять секунд назад в возрасте 15 лет. В той самой деревне, название которой не скажет ни о чём. Что послужило причиной, не знаю до сих пор. Но возможность выбирать варианты из веера событий и корректировать планы жизни, пригодилась мне не раз.

– Игорь, обедать! – донёсся голос матери с летней кухни. – Дрова от тебя не убегут!

«Игорь». Только так. Меня никогда не звали «Гариком». Прозвище для умственно не полноценных, конченных, опустившихся личностей, которые ненавидят весь мир, но себя призирают в первую очередь.

Хуже только – Гарри.

– Отца дождусь! – крикнул в ответ.

Опустил тяжёлый топор-колун. Пальцы без перчаток от долгой работы загрубели, приобрели боевые мозоли. Удобно подтягиваться на турнике – кожу не тянет. Физрук всегда счастлив. Называет «скифом» и советует опустить бороду.

Не понимаю бороды. Борода – это смирение с жизнью. А мне чего с ней мириться? Я только жить начинаю. Пятнадцать лет – самый расцвет сил. Руки мощные, пальцы крепкие, плечи широкие.

Смахнул пот со лба, с довольным видом обвёл разрубленную гору дров – неплохо поработал. На лето хватит. Топить мало: только баня по субботам и вторникам и скотине варить во дворе. Каждый день обогревать дом не надо, как зимой.

Привычная тяжёлая для прочих работа в деревне. Каждый день одно и то же: сделай, подлатай, принеси, наруби, накорми, сходи, воды накачай… а отдых над дырочкой в деревянном туалете. В любое время года.

Топор занял положенное место в коридоре кухни. Я присел на дворовую скамейку, остужая тело и восстанавливая дыхание. В голове звенящая пустота. Мыслей нет. Сейчас бы поесть и поспать. И не задумываться ни о каких уроках. Почему их всегда задают, когда столько дел по хозяйству? И весна ещё эта – теплеет. Гулять охота.

Тучи плыли по небу большие, толстые, полные то ли последнего мокрого снега, то ли первого дождя. Осадки лягут поверх старого снега. Снова будет слякотно и грязно, а ночью всё покроет гололёд. Утром идти в школу и как по катку катиться. Но к трудностям в деревне не привыкать. Координацию неплохо развивает.

В жизни всё пригодится.

Скрипнула калитка. Интуитивно повернул голову на звук, хотя Бобик в конуре и носом не повёл, значит – свои. Чует за версту. Он у меня боевой, натасканный. Дедом был настоящий волк. Пёс чувства не растерял, как те ленивые еноты, что у соседей по всей улице. С каждым годом люди заводят собак всё меньше и меньше размером. Скоро от котов будут бегать.

С работы на обед пришёл отец. Он первый на деревне электрик, старший мастер. После Афганистана срочником и службой по контракту несколько лет проработал в спецназе, о чём не любит говорить. Потом закончил технические курсы, далеко не по специальности, и уехал в деревню. К спокойной жизни. Подальше от свиста пуль. В деревне и познакомился с матерью, тихой спокойной учительницей русского языка и литературы – Лидией Павловной. И появился я. Так и образовалась моя семья, мелкий клан Мирошниковых. Чуть ли не единственная семья без родных и близких в деревне. Хуже того – не пьющая. Что как бельмо в глазу.

– Привет, рыжий. Наработался? Пойдём обедать, – по лицу папки гуляла довольная улыбка. Расцвёл весь.

– Аванс что ли получил? – брякнул я, и подскочил, намереваясь пинком достать родителя. Ведь знает, что не люблю, когда зовёт рыжим. И всё равно зовёт. Знает, как взбесить. На драку нарывается. Сейчас я с ним разберусь! Пинок – не это символ неуважения, это попытка начать потасовку… Без шансов не победу.

Рефлексы «Железного Данилы», как отца прозвали в Афгане, отреагировали на покушение, бьющая нога зависла в воздухе. Пришлось прыгать по деревянному настилу на одной. Не второй же ногой вертушку в челюсть делать. Не на спарринге.

– Не успеешь, – угадал мою мысль отец. – Одна подсечка и ты на полу. Беспомощный и уязвимый. – Батя хмыкнул и отпустил ногу. Хотя обычно спуску не давал. О чём-то другом думает, своём.

Мы часто развлекались подобными тренировками. Отец так и не смог до конца выжать из себя бойца, человека войны. А мне спорт полезен. Боевые навыки никогда не бывали лишними в деревне. В этом убеждался много раз, раздавая тумаков за рыжего, скифа, и прочие кликухи, что пытались прилипнуть, да никак не прилипали.

Отмывал с кровью.

Наша деревня любила кулачные бои и проверки на прочность. Сверстники мутузили друг друга: один на один или группой на группу. За школой на большой перемене, после уроков, на выходных. Дрались везде, было бы желание кулаками помахать. А на каникулах, в свободное от сельских дел время, устраивали целые баталии. Мой цвет волос многим был не по нраву. С самого детства пришлось доказывать свободу выбора – а быть рыжим, это мой выбор по праву рождения! – кулаками. Лысым ходить не любил, так что пришлось ломать носы.

– Батя, так не честно. Почему вы с мамой русые, а я рыжий? Давай чисто по-мужски разберёмся с этим вопросом. – я встал в стойку, изображая крутого голливудского парня. Отец всегда злился, когда я показывал готовность к драке. На войне нет никакой готовности, никаких правил и церемоний. Либо молниеносный бой, либо старая с косой под боком. Это он привил с детства, научив драться быстро, резко и заканчивать драку одним-двумя ударами. Если нет оружия.

Отец посмотрел, как будто в первый раз увидел, цокнул:

– Серьёзно? Обгорел, походу.

– Так, всё, нападай. Сейчас посмотрим, кто кого.

Железный Данила хмыкнул, неторопливо поставил старый, ещё советский кожаный портфель с инструментами на скамейку и в три молниеносных движения уложил меня на пол. Большой как медведь, на вид такой же неуклюжий, а двигался на зависть всем легкоатлетам.

– Сколько раз говорить? Никаких стоек!

– Не вопрос, – легко согласился я. – Тогда никаких «рыжих»? По крайней мере, во время обеда. Иначе сам дрова рубить будешь.

Отец, смеясь, подал руку, рывком поднимая с пола. Заговорщицки понизил голос:

– Что дрова? Ты в школе генетику получше изучай. В наше время генетика считалась лженаукой и была под полным запретом. Поэтому никто не спрашивал о цвете глаз и волос. Понял? – и коварно добавил шёпотом. – Все только подозревали соседей.

– Да какая генетика в девятом классе? – возмутился я. – У нас биологиня едва дышит. Может в старших классах будет поинтересней? Да только нет в нашей школе старших классов. Сам знаешь. Придётся ехать в город. В техникум. Буду электриком как ты. Подлая судьба, да? Ещё можно трактористом или… этим… как его… О! Иждивенцем!

– Я тебе дам иждивенцем! В этой стране и так почти никто не работает. А кто работает – работает плохо. Потому что те, кто не работает, получает больше. И это тоже плохо. Понял?

– Нет.

– Со временем поймёшь, – отец обозначил подзатыльник и когда я уклонился, подмигнул. – Пойдём обедать, разговор есть.

Вдохнул свежего, морозного воздуха и зашёл на кухню вслед за отцом. На столе горячий, наваристый борщ с мясом. Он истончал ароматные запахи, зверски раззадоривающие вкусовые рецепторы. Деревянная резная ложка сама легла в вымытые руки. Я сразу побольше зачерпнул свежей сметаны – вкуснее, чем майонез и полезнее. Подхватил кусок хлеба и с энтузиазмом принялся за обед. После работы на свежем воздухе мог уничтожить несколько порций. Силы надо восстанавливать. Как иначе боевого электрика побороть?

Отец ел медленно, степенно. Ему спешить некуда, пятнадцатый год обедает по графику – привык ощущать время. Всё больше переглядывался с матерью. Что-то замыслили.

Мать вовсе не ела. Сидела, замерев, ожидая, пока глава семейства начнёт разговор. Волнуется.

«Железный Даниила» посмотрел в большие, ясные глаза жены, кивнул:

– Всё получается. К лету переезжаем.

Ложка замерла у самого рта.

– Переезжаем? – переспросил я, моля небо, что не ослышался.

Деревня в печёнках сидела. Ненавидел её всей душой. Вымирающий серый клочок жизни с парой каналов по телевизору, от содержимого которых выворачивает наизнанку.

Вся жизнь в городе. Туда. Только туда! Из глуши в жизнь!!!

Мать расцвела в улыбке. Придвинулась, обняла меня.

– Вот и заживем на новом месте, как люди.

– Переезжаем? А если я не хочу переезжать? – безбожно соврал я, лишь бы поспорить с отцом. Так тренироваться интереснее. Может новый приём показать. Надо только позлить немного.

– Тогда будешь электриком, – тут же отрезал отец.

Аппетит пропал окончательно. Я отложил ложку, глядя в глаза родителю:

– Не хочу электриком. Хочу в город.

Но как же Оксана?

Бунт!

Бросить Оксанку? Никогда! Зря, что ли с пятого класса за ней портфель таскал? А сколько раз дрался за косые взгляды в её сторону? А со слухами сколько боролся нещадно?

Входная дверь хлопнула раньше, отсекая мысли, я настолько задумался, что пропустил момент, когда наш Бобик загавкал на чужих. В кухню вбежал запыхавшийся Сашка. Тощий, болезненный одноклассник. С порога поздоровался с родителями, выловил меня взглядом и затараторил, сбиваясь в дыхании:

– Рыжий, там сохинские с соседней деревни речку перешли. У школы это… того. Лёд скоро того… Тонкий уже… Идёшь? – вроде хотел ещё пару слов добавить, но родители за столом. Гнуть правду не принято. Завуалировать не получается. Что делать? Мычи, импровизируй.

Оксана улетучилась из головы, как дымка под порывом ветра. Я подскочил из-за стола, быстро поблагодарил мать за вкусный обед и потянулся за курткой.

– Игорь, куртку не порви, – напутствовала мать. Привыкла, что меня от сражений кочергой не отогнать. Не причитает давно уже, смирилась с разбитыми скулами и синяками. Как отец натаскал по детству, так теперь вся деревня знает единственного сына Мирошниковых как последнего драчуна.

– И никаких стоек, – буднично добавил отец, продолжая трапезу. Будь он поумней, давно бы делал ставки. Давно бы переехали.

Я только неопределённо рукой махнул в ответ, выбегая за Сашкой. Драка, так драка, а там как получится.

Мокрый снег под ногами хлюпал. Брызги луж летели во все стороны. Грязью заляпал все кроссовки и спортивные штаны. Неизбежная плата за скорость по бездорожью. Ладно, лишь бы успеть, пока наших не завалили.

Школа показалась из-за поворота. Небольшое кирпичное двухэтажное здание, для порядка ограждённое невысоким забором, чтобы коровы клумбы с цветами летом не топтали, выглядело как всегда серо и уныло.

Ничего, скоро в город!

Я почти врезался в калитку, проскользнув по мокрому снегу как на сноуборде и наткнулся на сборище ребят возле крыльца школы. Две ватаги стояли на расстоянии десятка шагов, перебрасываясь словами и напряжённо глядя друг другу в глаза. Одно лишнее движение, искра и запал разгорится – бросятся в рукопашную схватку. Сохинским тянуть нечего, притащились всей бандой, а наши время растягивают, ожидая, пока соберётся побольше народа.

Наша сельская школа маленькая. Обучение проходит в одну смену – с утра. Так что после обеда в самой школе только директор и физрук. Первый почти живёт в своём кабинете, никуда не выходит, второй ведёт курсы самбо, в котором понимает не больше пожилого директора. Но как ещё получать надбавку за факультатив?

Директору и физруку до заварушки у крыльца дела нет, а все прочие учителя разбрелись по домам – в субботу уроков ставят мало. Участковый на другом конце посёлка. Так что никто не помешает. Это каждый знает.

Я прибежал в числе первых, потому что жил ближе всех к школе. Другие пока ещё доберутся. Потому численный перевес на стороне пришедших.

Эх, поломают нас. Тут и думать нечего. Правильно, что ребята время тянут, дожидаясь подмоги.

– Ну, кто самый смелый? – выкрикнул, ощущая, как сложно кричать сразу после бега, дыхание сбивается. Надо бы остыть, да некогда. – Давай на кулачках один на один.

Свои парни сразу загомонили, забыв все разногласия. Это вчера ещё друг другу рожи били, а как общая беда пришла, сплотились. Теперь друг за друга горой, иначе побьют. Разбегаться нельзя. Никто не хочет остаться дома с клеймом труса на всю жизнь. Деревня маленькая. Как потом в глаза будут смотреть? Засмеют.

– О, Игорь пришёл.

– Игорь – наш человек!

– Сейчас всех поломает.

Выслушивая восхваления, я встал напротив сохинских, скидывая куртку и разминая запястья. Присмотрелся к вражеской компании. Недруги привели всех, кто может биться. Даже Крепыш стоит. Этот туповатый предводитель на пол головы возвышается над всеми остальными. Рослая, лысая детина с кулачищами. Господи, только бы не он вызвался. Этого акселерата хватит, чтобы поломать половину наших школьников. Драться мне с ним один на один не приходилось, но того, что слышал, хватало с избытком.

– Ну, давай, раз смелый, – вызвался как назло Крепыш.

В груди сразу похолодело. Этот терминатор раздвинул широкими руками ближайших соратников, неторопливо вышел вперёд, скалясь как волчара.

Не, ну зверь же! Есть родственное с оскалом моего пса, когда собаки во дворе лают.

– Ну что, сучий потрох. Один на один собирался? Вот тебе и компания, – донеслось злобное от сохинских.

Всё, попал.

Крепыш довольно заржал, ударив себя в грудь. Об него и новенькие штакетины от школьного забора поломаются, как тростинки. Бревном бы по черепу, да разве бревно одному поднять? И будет ли он ждать, пока толпой будем поднимать и прицеливаться?

Мысль родилась моментально. Я повернулся к пацанам, шепча:

– Толпой его завалим и потом остальных раскидаем, как не фиг делать. На счёт три все валим Крепыша. Раз… Два…. Три!

Я на полшага впереди. Стена боевой дружины за мной… Это был последний раз в жизни, когда дрался с прикрытым тылом, да чувствовал, что спину кроют по-настоящему.

Рванул вперёд, по уши заполненный адреналином.

И грянул бой…

С прыжка врезался коленом в грудь Крепыша. Громила пошатнулся, сбив дыхание, но устоял. Ромка, Сергей и Леха разом навалились на Крепыша, подсекая и опрокидывая на землю. Втроём справятся.

Сохинские не дали застать себя врасплох, завязалась драка. В небо взлетели крики и воинские кличи. Все как в старые-добрые времена, только вместо дубин, мечей и топоров в ход пошли припрятанные за спинами штакетины. Школьный забор неподалёку стоит весь обглоданный. Обглодан, как старая собачья кость.

Но чтобы огреть палкой по голове, надо ещё успеть замахнуться, а это потеря времени. На этом попались двое оппонентов. Пока пытались меня оглушить, я просто бил кулаком в лицо. Коротко и ясно. Падали, как кегли, сбитые шаром. Не зря же колошмачу в деревянный столб во дворе каждый вечер. Костяшки набитые. Руку не выбью.

Сбоку пнули под рёбра. Прикусив губу, я поймал ногу обидчика в повторной атаке, подкинул вверх, опрокидывая оппонента и добавляя разгон от себя. Махать ногами на неустойчивой поверхности глупо. Слякотно. Насмотрелись фильмов с киношными трюкачами.

Мы бились в стенке. Короткие быстрые удары, тычки, выпады локтями в лоб, по рёбрам, коленями. Действенно. Да никто не и задумывался, как бьётся. Этому не учат. Это в крови. В драке всё происходит рефлекторно. Никаких судей, рефери и условий спортивного зала. Только ты и твоё тело, что летит вперёд, не успевая обрабатывать сигналы мозга. К чёрту его, если хочешь выжить. Инстинкты и адреналин – союзники, всё остальное – в топку.

Чуть замешкался. И не успел уклониться. Смазанный удар рассёк губу. Вскричав, как раненый зверь, наградил обидчика ворохом ударов. Тот рухнул в грязь тающего снега и холодных луж. Я, смахнув кровь с подбородка рукавом кофты, принялся за следующего противника.

Почти всех оглушил взбешённый крик Крепыша. Тот раскидал троих пацанов, подскочил с земли и ринулся в бой. Раздавая тумаки налево и направо, он крушил противников, как Гектор или Ахиллес у стен Трои. Драка вполне походила на события той эпохи. Не такая масштабная, конечно, но по накалу страстей не уступала. Слухи о ней потом по деревне будут больше месяца ходить. Может, и про меня расскажут. Может, Оксана узнает…

Оксана! Вот! Точно!

– Вперё-ё-ёд!

Я снёс ещё одного сохинского и, переступая через него, прорвался к Крепышу. По лбу того стекал багровый ручеёк. То ли штакетиной кто припечатал, то ли парни втроём постарались, пытаясь оглушить хоть камнем. Но плохо постарались, раз на ногах стоит.

Крепыш заметил меня, ринулся вперёд, как молодой тур через кусты. Я приготовился, встав в стойку, и тут… кто-то схватил меня за ногу, помешал. Я пошатнулся, пропуская стенобитный удар Крепыша.

Удар в череп был оглушающим. Ощутил короткий полёт и вдруг увидел перед собой Крепыша. Он вновь бежал на меня. А я вновь стоял на ногах.

Что за ерунда?!

И всё же уклонился он удара, который повторился с точностью. Кулак попал не в челюсть. В плечо. И всё же в плече что-то хрустнуло. Боль накатила волной.

– Твою ж ма-а-ать, – вырвалось невольно.

Драться расхотелось. Совсем.

Второй удар Крепышка гарантировано сбил с ног. Супостат попал чуть выше солнечного сплетения. Немного ниже и вряд ли я когда-нибудь смог бы снова вздохнуть.

И вот лежу в луже и смотрю в небо, придерживая плечо здоровой рукой. Фитиль войны угас. Голова гудит, рядом сплошное мелькание. Меня перепрыгивают, перешагивают, наступают, двое споткнулись, причём один рухнул в лужу лицом. Говорят, грязевые ванны полезны. Что ж, пусть попробует.

Но что это было? Почему я увидел Крепыша и ощутил удар, а затем он отдалился, и я снова увидел его движения? Что это было?

Крепыша тем временем снова сбили с ног – идеальных бойцов не бывает. Да и какой он боец? Просто бугай. И ревёт вполне человечески, получив штакетиной по лысине. Вот уж никогда бы не подумал.

Жизнь учит, что у всех есть слабое место.

Заварушка стихла. Сдалась, выпустив пар. Отвоевали. Какая там Троя? Те по слухам десять лет сдуться не могли, а нам хватило и четверти часа. Всё быстро. Надо вставать, холодно. Куда силы делись все?

Вода намочила одежду и добралась до спины, ног. Стало зябко и сыро. Некстати подул холодный ветер. Но сил выбраться или повернуться на бок не было.

Два удара! Хватило всего два удара, пусть даже очень мощных, чтобы выбить из тела дух. А ведь считал себя бойцом.

Дохляк.

Отец правильно говорил, что надо больше тренироваться. Гордиться мелкими результатами – для мелких людей. Оксану этой мелочностью не завоюешь. Да и какая сейчас Оксана? Плечо бы вправить и не отбросить копыта от переохлаждения. Погода только чуть выше нуля градусов. Холодный март. А все кричат: «Весна, весна!».

Что, чёрт возьми, в этой весне такого?

– Игорь, ты как? – вырос перед глазами Сашка. – Живой?

Одноклассник целый. Ни царапины. Наверное, только прибежал. Или переждал побоище в другом месте. Пока балбесы воюют, хитрые правят миром. Это про него. Полководец. В кустах отсиделся.

– Рыжий, ну что за дела? – перед глазами вырос отец. – Кто тебя тактики боя учил? Сначала выноси самых мощных, а дохляки сами разбегутся. А ты решил сделать всё наоборот. Ставлю тебе «тройку» с минусом. Я бы ещё снизил оценку, но ты всё-таки выжил.

Батя рывком подхватил за здоровую руку. Усмехнулся, когда я почти закричал от резкой отдачи в рану.

– Осторожно… Плечо… – побелевшими губами прошептал я.

– Да какое плечо? Посмотри на своих боевых товарищей. – посоветовал отец.

Я обвёл взглядом место побоища. Картина впечатляла. Пятеро вместе с Крепышом лежали без движения, ещё человек десять приходили в себя, приподнимаясь на локтях. Большая часть нашла в себе силы подняться, но почти все держались за головы, руки, ноги. Кто-то находил силы поднять лежачих, кто-то молча брёл домой. Наши смешались с сохинскими. Теперь всё равно где чьи. Боль и воспоминания одни на всех. Кто кого и за что бил – позже. Сейчас никаких претензий.

Отец воспользовался моим отвлечённым вниманием и ловко ввернул плечо на место, как заправский хирург. Их в спецназе так учили.

Война – хорошая школа.

Батя прошёлся по полю битвы, раздавая приказания:

– Этого поднять! Ничего серьёзного… Этот путь отлежится на скамейке… Этого в тепло шустрее, промок.

Родитель склонился над Крепышом. Зачерпнул горсть снега, протирая лысину и смывая кровь со лба. Предводитель заворчал, приходя в себя.

Железный Даниила удовлетворённо усмехнулся, заключая:

– Здоровый парняга. Значит, все живы? Ну и славненько.

Человек тварь живучая. Без холодного или огнестрельного оружия, и, если нет большого перевеса в силе и возрасте, сложно по-настоящему навредить. Если, конечно, внутри никакого гнилья нет.

Батя поднял мою куртку, покачал головой:

– Ну, хоть одежда цела. Но мать всё равно уши оторвёт. Ладно, лишь бы, что другое не оторвала… Дуй домой! Мне ещё на работу идти.

Я, покачиваясь, побрёл домой. Плечо вроде на месте, но всё тело болит. По мне, как асфальтовый каток проехался.

Совсем не так себя должны ощущать победители.

– Молодёжь, объявляю боевую ничью! И всеобщее перемирие. – догнали слова отца в спину. – Все по домам!

Я невольно усмехнулся. Криво и неестественно. Достала эта деревня. Сваливать отсюда надо. В городе должно быть попроще. Там это… Комфорт! Хотя, с другой стороны и какой-то там стресс.

Шаг за шагом, я добрёл до родной калитки. Пёс подал голос, почуяв запах крови на содранных костяшках. Звон в ушах. Но что за дикое ощущение дежавю было? Я же видел всё собственными глазами.

Мать, услышав пса, вышла из кухни навстречу с ватой и перекисью, вздохнула и усадила на скамейку. Причитая, родительница принялась врачевать ссадины. Впервые за долгое время я не перечил ей. Чем возразить, когда рыжий на всю голову?