5

На улице шёл проливной дождь. В сочетании с сырой промозглой осенней погодой это было очень неприятно, если не сказать хуже. Но меня больше беспокоила не сохранность собственного бренного тела, а промокаемость документов. Я прекрасно понимала, что со мной сделает Чёрный, если я хоть капельку намочу – или помну, что тоже ужасно – его драгоценный конверт. Поэтому бумажная ценность была предварительно заключена в файл, затем в пластиковую папку-уголок, а после ещё в два пакета. Я искренне надеялась, что этого хватит.

Полтора часа я добиралась до цели, и за это время продрогла так, что руки дрожали. В самом же месте назначения я пробыла не дольше минуты – зашла, улыбнулась секретарю синими губами и оставила ей конверт.

– Да-да, – девушка закивала, окидывая меня удивлённым взглядом. – Мы предупреждены, ждём. Спасибо. – И, поколебавшись, добавила: – А что, на улице настолько холодно?

Улыбка моя стала слегка истеричной.

Может, мне было бы не так холодно, если бы я была готова к подобным поездкам. Но рассчитывая на то, что весь день проведу в офисе – а до метро мне от дома идти пару минут, и от метро до работы – тоже, – я не стала слишком уж утепляться. И теперь пожинала плоды своей глупости.

Точнее, самодурства Назара Миролюбовича.

– Терпимо.

Во взгляде девушки отразилось сомнение, но объяснять мне ничего не хотелось. Я попрощалась и вышла на улицу. Вновь под проливной дождь.

В конечном итоге, перешагивая ещё через полтора часа порог нашего офиса, я выглядела хуже, чем кикимора болотная. Сине-зелёная, с мокрыми каштановыми волосами, облепившими голову, словно шапочка для бассейна, постоянно чихающая и шмыгающая носом. Про хлюпанье в туфлях я молчу. Как и про состояние моего тёмно-синего пальто.

Может быть, мой вид не был бы настолько плачевным, если бы на обратном пути зонт не вывернуло наизнанку сильнейшим порывом ветра. К сожалению, ещё и спицы поломало, так что пришлось выбрасывать бесполезную вещь. В ближайших магазинах зонтов не оказалось, из метро с некоторых пор убрали всяческие палатки – убить мало тех, кто это придумал, – и мне ничего не оставалось, кроме как бежать к офису под дождём, сцепив зубы и пытаясь не проклинать Назара Миролюбовича.

– Ничего себе, – почти присвистнула Таня, увидев меня. – Красивая, слов нет.

– Угу. Среди кикимор я точно завоевала бы первое место. – Я повесила пальто в шкаф, передёрнув плечами – представила, как буду надевать его вновь через три часа. – Пойду умоюсь и налью себе чаю. Так замёрзла, что чувствую каждую косточку.

– У меня бальзам есть, – шепнула Войнова, округлив глаза. Да, я прекрасно помнила о том, что коллега хранит рижский черносмородиновый бальзам в нижнем ящике тумбочки, прикрыв важными и не очень документами. Она, правда, называла его не «рижский», а «бальзам SOS». Для экстренных случаев, с повышенным коэффициентом опасности для нервных клеток.

– Это хорошо. Пригодится, – кивнула я и поспешила в туалет.

Приводить себя в порядок было в общем-то бесполезно, но я постаралась хотя бы немного прихорошиться, чтобы перестать быть похожей на труп. Умылась, чуть попудрила лицо, тронула помадой губы, а тушью ресницы. Волосы отжала, расчесала и убрала в пучок. Не красавица, но, что называется, с пивом потянет. Или с бальзамом.

Возле туалета у нас стоит кулер с водой, рядом – тумбочка с чаем, сахаром, кофе и прочими полезными штучками. Исключительно для «работяг» – у Чёрного и генерального свои запасы.

Идти за чашкой мне было лень, и, как в дальнейшем оказалось, зря. Я налила в одноразовый стаканчик кипятка, сунула туда чайный пакетик. Поколебавшись, кинула один кусочек сахара, отговорившись тем, что мозгу полезно. И направилась обратно к рабочему месту.

Возле моего стола уже стоял Назар Миролюбович и о чём-то тихо беседовал с Таней. И то ли он почувствовал моё приближение, то ли я так громко топала, что Чёрный услышал – так или иначе, но он обернулся и смерил меня своим фирменным бесстрастным взглядом.

А потом сказал:

– Надеюсь, документы вы довезли в менее влажном состоянии, чем вернулись сами.

Стаканчик в моей руке оказался безжалостно смят со злости. Секундой спустя я завопила и затрясла обожженной рукой, подпрыгивая на месте от боли.

Что творилось вокруг меня следующую минуту – не знаю. От резкой обжигающей боли на глазах выступили слёзы, поэтому я ничего не видела и толком ничего не слышала – только собственные всхлипы и причитания Таньки Войновой.

Неожиданно меня силой усадили на стул и хорошенько так дали по лицу. До звона в ушах.

Я моментально перестала плакать.

– Наконец-то, – ворчливо произнесли над головой в удивительной полнейшей тишине, неожиданно воцарившейся в помещении. А следом в ту ладонь, что не болела, легло нечто прохладное. – Вот вам мазь. И хватит уже рыдать. Это не смертельно.

Я попыталась разлепить глаза – ресницы склеились от слёз – и сказать спасибо, но не успела. Чёрный ушёл, оставив в моей руке тюбик «Пантенола».