***

– Ты должен быть наказан, – строгий голос светловолосого короля Туата был холоден и равнодушен, а льдистые глаза, в которых уснуло северное море Эрин, казались слишком светлыми, почти прозрачными. Но на дне их бушевала буря. Удивительная особенность короля – серебряная рука – сверкала, отражая яркие солнечные лучи, льющиеся в высокие арочные окна, за которыми высились скалистые отроги. В доспехах, надетых поверх светло рубахи, и в длинном алом плаще с узорчатой тесьмой по краю, скрепленном на плече золотой фибулой, он касался высеченной из гранита статуей – настолько резкими были черты его хищного птичьего лица, настолько угловатым, словно собранным из острых камней, был он сам.

Нуада, повелитель Туата де Даннан, Благих сидхе, стоял во главе светлого воинства, ведущего вот уже не одну сотню лет войну с фоморами, которые прежде жили в сидах – сейчас же дети богини Дану хотели стать полновластными владыками дивных Холмов, изгнав из Нижнего мира прежних господ.

Во второй битве при Мойтуре с кланом Фир Болг Нуада лишился руки, но врачеватель Диан Кехт создал ему колдовскую конечность из зачарованного серебра, которая дивным образом срослась с телом короля. Но все, кто впервые видели эту руку, бывали смущены и отводили взгляды, скрывая отвращение и страх – настолько чуждой она казалась в этом волшебном краю, настолько… ненастоящей, что пугала многих.

И именно из-за нее, проклятой серебряной руки, подарившей увечному королю прозвище Аргетламх, сгущались тучи над светлым воинством – ведь, по мнению некоторых советников из Круга Благих, калека не мог править волшебным народом, и за спиной он уже слышал змеиный шепот предателей и заговорщиков.

Но нужно было удержаться на троне, не допустив мира с фоморами – ведь именно этого пытались добиться те, кто мечтал свергнуть короля. Лживого и подлого мира с чудовищами хотели предатели, не понимая, как это опасно для всего Нижнего мира.

И проступок демона-фомора, нарушившего гейс, запрет на кровь смертных, чьи судьбы уже сотканы норнами, был достаточной причиной для того, чтобы Благие сидхе, жаждущие договориться с давним врагом, притихли… хотя бы на время притихли.

Проступок Кернунна был выгоден Аргетламху-калеке, и он с отвращением вынужден был в этом признаться себе самому.

Боги солнечного света, живого огня, боги плодородия и мудрости взирали на стоящего посреди зала рогатого демона Кернунна. И сейчас ни у кого из них не возникало ни малейшего сомнения в правильности слов повелителя Нуады.

– Никто не имеет права изменять то, что суждено – иначе начнется Хаос, и Бездна раскроется навстречу земле Эрин, чтобы поглотить ее, чтобы уничтожить все живое… – отчеканил Аргетламх, равнодушно глядя на рогатое чудище, покрытое коростами и язвами, которые только начали заживать – сок красавки ядовит даже для древних, даже для Иных.

Кернунн угрюмо молчал. Что ему было сказать в свое оправдание? Прежде ему не запрещали питать свою тьму человеческой кровью, но прежде он внимательно выбирал жертв для своей охоты.

Он никогда прежде не рвал нити норн. Потомок Хаоса и Старухи-ночи, он всегда следовал законам, установленным Туата де Даннан на земле Эрин, чтобы сохранить Равновесие в Нижнем мире.

Что же случилось с ним в тот проклятый день, когда он достал флейту, чтобы играть для девы Эвелин? Она не была особенной – да, хороша, да тонка и стройна, да ее глаза были лучистыми, а губы – сладкими, как малина, да, от нее шел дивный аромат ночных фиалок и ландыша… но разве мало он видел красавиц? Разве мало их, свежих и юных, с запахом меда и молока, диких ягод и цветущих лугов, приходило в его моровую чащу, разве мало их ложилось на подстилку из сосновых игл и сухих листьев, чтобы принять в себя древнюю тьму? Сами приходили и сами ложились.

Они шли на зов волшебной флейты, на гибельную ее песнь, чтобы уснуть в его объятиях смертным сном. Сладким и счастливым.

Лишь она – та, в чьем взгляде плескалось море зеленых трав – кричала и билась в его руках, не понимая, что боль пройдет и будет вечное блаженство… она бы стала лесом – стала бы соснами и зелеными мхами, стала бы травами и плющом, оплетающим старые стволы, стала бы грибницей среди серых валунов, стала бы высокими папоротниками… она бы жила вечно в его объятиях. Проросли бы сквозь ее ребра высокие папоротники, сквозь бедра – сосны и ели, а сердце алыми ягодами усыпало бы болото, ее запястья оплели бы корни грибниц, ее волосы стали бы дурман-травой, а глаза – водами родника…

Но вместо этого она пробудила какого-то призрака, призвала из мира мертвых тень, и что будет теперь? Как фомору доказать свою невиновность? Как и где снова искать себе жертву? Придет Самхейн – и чью кровь он выпьет? Придет новый Беллетейн – и чей сок будет он пить?.. Без охоты, без чужой силы он угаснет, станет пеплом, станет былью, сам станет призраком среди теней.

– Дева Эвелин должна была выйти замуж за кузнеца и родить героя, – продолжал король Туата хмуро. – Но теперь в ней родилась тьма, и мы не знаем, чем эта тьма отзовется для всей Эрин – как для человеческих поселений, так и для подземного мира Холмов. И дева Эвелин ищет путь в сиды… И то, что родилось в ней, стремится сюда. К нам. Зачем – никто не знает… И виноват в этом ты!

За его спиной Нуады стояли верные Мидах и Эйрмид, сыновья лекаря, создавшего для короля серебряную руку, в руках старшего брата было копье Луга, и сейчас он направил его острием на демона.

Но тот словно и не боялся гнева Туата… Он все еще грезил Эвелин.

Но Совет Туата де Даннан, называемый Кругом Благих, принял решение отпустить Кернунна – норны сами разберутся в своей пряже, сами распутают свои нити. Лишь сыновья лекаря заняли сторону Аргетламха, впрочем, это не было удивительным – они беспрекословно исполняли все его приказы и принимали любое его решение.

Столь открытое неповиновение возмутило и разъярило Нуаду, но он промолчал – слишком шатко было его положение на троне Туата, слишком непрочно. Но молчание далось ему непросто.

Но как мог он поступить иначе? Слишком многие мечтали о его короне. И о копье Луга. И верный друг и соратник, избегавший присутствовать на Совете, был единственным, кто мог бы достойно распорядиться властью. Но была ли она ему нужна?..

Нуада должен быть осторожен. Он должен уметь обходить расставленные пред ним лопушки, он должен видеть, чем наполнены сердца тех, кто готов предать своего повелителя.

Нельзя давать им повод для открытого бунта.

…Когда увели усмехающегося демона, и рогатая тень его скользнула за порог зала, повелитель Туата отпустил всех советников, даже верных Мидаха и Эйрмида, а сам отправился в зеркальную галерею – его что-то тревожило, а что, он понять не мог.

Словно бы он слышал дальний зов – но такой слабый, такой тихий, как будто идет он из туманной рощи, затканной рассветным алым огнем. И страшная боль звучала в этом крике, в этой мольбе.

Шел король Нуада по сумрачным коридорам, метя пыль длинным своим плащом, шел по открытым галереям, за перилами которых расстилалась ледяная бездна… шел мимо замерших в нишах статуй, мимо черных ирисов и белых роз, что медленно умирали в высоких каменных вазонах… шел король Нуада, и шаги его гулко отдавались от стен, разлетались эхом, и лишь ветер решался тревожить его тревоги и сомнения.

Несмотря на поддержку Мидаха и Эйрмиха, смелых и сильных воинов, лучших воинов Туата, которые верно и преданно стояли за спиной своего повелителя, сгущалась тьма вокруг трона. Слишком многие стали шептаться в альковах дворца Благого двора, что негоже калеке носить корону. И случай с рогатым демоном, нарушившим законы Нижнего мира и так легко отпущенным за это на волю… наказанным всего лишь изгнанием в подземье, к фоморам… это был удар по самолюбию короля. По его гордыне. Его чести.

Нуада с яростью громыхнул своей серебряной рукой по мраморной колонне, и по камню зазмеилась паутинка тонких трещин. Сквозняк распахнул двери, за которыми начиналась зеркальная галерея – таинственное и жуткое место, которое повелитель Туата навещал в крайне редких случаях.

Потому как платить за знания приходилось дорого.

В последний раз у него появилась три серебристых пряди в золотистых волосах, перед этим – случилась та страшная памятная битва, в которой Нуада потерял руку… чем он заплатит теперь? Но король должен понимать, что делать с тем злом, что зреет в смертной девушке, пострадавшей от любви демона.

…говорят, может родиться чудище от подобной связи – именно поэтому прежде убивал Кернунн своих возлюбленных, не оставляя им шанса на жизнь, ведь хоть и был он сам фомором, но боялся появления кого-то, кто был бы ужаснее него.

…говорят, норны могут оборвать не одну жизнь в отместку за то, что кто-то спутал их пряжу.

…говорят, что та, которая выжила после чудовищного обряда, может стать предвестницей войн и трагедий.

Особенно, если в крови ее течет волшебная сила – а здесь, на древней благословенной земле Эрин, в которую пришли Туата де Даннан, чтобы царствовать и повелевать, рождается много чародеек и колдунов. И не все они светлы, не все несут добро и благоденствие народу галатов. Чаще тьма гнездится в их проклятых сердцах, истерзанных Бездной и первозданным Хаосом, который создал всех чудовищ, всех фоморов Нижнего мира.

Люди сами когда-то позвали Благих повелителей, детей богини Дану, на борьбу с порождениями древнего зла – фоморами, и люди помогали сидхе изгнать демонов во мрак подземья… Кернунн, рогатый бог, царивший прежде в лесах Эрин, должен быть наказан не просто изгнанием... Его алтари и так исчезают с этих земель, и нужно окончательно разрушить старую веру! Нельзя допустить, чтобы Охотник снова взял власть над людьми.

Повелитель Туата был благороден к людям и весьма трепетно относился к возложенной на него роли хранителя копья Луга. Он не мог допустить, чтобы пострадали невиновные.

А дева Эвелин не была виновата в том, что поддалась очарованию лесного демона – так полагал Нуада. Ему было жаль смертную, попавшую в сети злого колдовского очарования. Не было у нее шансов спастись – ведь та, на кого поглядел своими желтыми глазами Кернунн, пропала для мира.

Охотник, носящий оленьи рога, не должен и дальше творить беззаконие на подвластных Туата землях. Он должен остаться призраком седой старины.

Не так давно смертные правители жаловались, что Кернунн насылает на стада порчу, что превращает в кровь коровье молоко, губит плодовые деревья в садах, крадет тонкорунных овец… грехи его черны, как подземные гроты цвергов, и страшно слышать стон его, когда несется Кернунн под грозовым небом Эрин со своим диким гоном.

Все это важнее страхов и опасений короля Туата…

И он делает шаг навстречу миру отражений.

И второй... Третий…

Гулкое эхо от подбитых железом каблуков летит между посеребренными пластинами в витых бронзовых рамах, украшенных самоцветами – прозрачный горный хрусталь и огненно-алый пирит, зеленый халцедон и розовый кварц, желтые и синие топазы… все сверкает и искрится, кружит колдовским хороводом огней. И повелителю Туата кажется, словно он идет среди звездопада.

Блеск зеркал, сотни отражений – шествует по гулкой галерее высокий рыцарь в алом плаще с широкой зеленой тесьмой, схваченном на плече золотой фибулой в виде трилистника. На поясе рыцаря – меч с рубином в навершии.

И все двойники его одинаково серьезны.

Остановился перед первым зеркалом судьбы – в отражении синеокая светловолосая госпожа. Платье ее струится синим морским шелком, словно водопад, кружева на нем – пена на гребнях волн, а льдистые топазы в венце кажутся осколками морозных зимних небес. Владычица Слез, богиня старого забытого культа племен, что жили прежде на земле Эрин – та, в чьих руках вечная юность и молодость Туата и всех, кто живет в сиде – полом Холме.

– Что ищешь ты в мире Грез, Нуада? – голос ее – плеск волн и шелест ветра в кронах ив, что склонились над чашами озер, во взгляде ее – стужа Долгой Зимы, посланной когда-то Кэйлик Бхир, морозной ведьмой, на плодородные поля Эрин.

– Я ищу ответы, – глухо ответил король, встав на одно колено в знак уважения перед госпожой древности.

– Они – в твоем сердце. Слушай его!

И исчезла прекрасная синеокая госпожа в синем старинном платье, сотканном из снегов и соленой морской воды.

Второе зеркало судьбы, что висело рядом, явило взору Нуады Владычицу Вздохов, и была она хороша, как рассвет весной, как цветочные поляны и осенний медно-охряный лес. В глазах ее распускались розы и маки, на щеках горел родонитовый румянец, а золотистое платье, украшенное россыпью топазов, казалось выточенным из янтаря, так сверкало и искрилось оно в полумраке галереи. За спиной госпожи расстилались вересковые пустоши – лилово-розовые, таяли они в дымке туманов мира Грез, манили медовыми ароматами, горечью оседали на губах.

– Моя сестра не смогла помочь тебе? – голос ее казался звоном серебряных колокольчиков.

– Не смогла… Скажи, госпожа, как исправить содеянное рогатым лесным демоном?

– Никто не повернет реку времени вспять, – печально ответила она и со вздохом растворилась в волшебном тумане.

Оставалось последнее зеркало – зеркало мрака, могущее увести тропой Бездны в мир Грез. В мир, где не светит солнце и где вечно несется охота Владычицы Тьмы по звездной тропе иных миров и времен.

Лунная богиня, которой все еще поклоняются многие смертные, явилась в третьем зеркале судьбы, и Нуада невольно отшатнулся при виде оскаленного злого лица. Неистово и яростно сверкали черные агатовые глаза госпожи морока и тьмы, и антрацитовый шелк ее плаща прятал прекрасное тело. Серебристый узор из переплетающихся меж собой змей вился по низу плаща, а черные косы, перетянутые жемчужными нитями, спадали до самой земли. Земли безжизненной, потрескавшейся и иссушенной дыханием Бездны.

Нуада вперил взгляд в пол, он ожегся о глаза Владычицы Тьмы и словно ослеп на миг. Повелитель Туата надеялся, что получит ответы от первых двух богинь, и не был готов к встрече с лунной госпожой мрака.

– Ты должен бояться не меня, а ту, которую жалеешь сейчас, – змеиное шипение раздалось с той стороны зеркала. – Недаром обозлились норны – тварь, что родилась в смертной деве, нужно уничтожить. Пока она не уничтожила Холмы!

– Мы должны помочь ей, – упрямо сказал Нуада. – Люди должны видеть в нас защитников. Люди должны доверять нам!

– Люди слабы и хитры. Они коварны и злы… – горечь в голосе Владычицы Тьмы заставила Нуаду поднять голову. Он встретил ее колючий, наполненный мороком, взгляд.

– Люди нуждаются во мне…

– Люди используют тебя… как прежде использовали нас с сестрами… Они перестали молиться нам, едва пришли новые боги. Люди – предатели, они мерзкие и подлые твари…

– Не все они такие! – прервал ее повелитель Туата, что было весьма непочтительно. – Многие племена Эрин помогают нам в борьбе с фоморами…

– Лишь потому, что их ведет страх перед демонами Нижнего мира – фоморами. Как только вы победите… они предадут тебя.

– Я не верю тебе!

– Твой огонь сожжет тебя самого… оставь людей и их заботы, и тогда ты дольше удержишься на троне. Ты хотел услышать ответ на свой вопрос? Я дала его тебе. Но решаешь – ты сам…

И тьма поглотила штормовой волной Владычицу Мрака, и в глазах ее была печаль, словно она знала – не прислушается повелитель Нуада к ее советам.

Зеркала засветились и погасли.

Ночь вкралась в отражения, ночь занавесила темным шелком все отражения.

Нуада остался один.

А зов не смолкал.

Зов несся по сидам стаей ворон, призывая в свидетели и защитники рыцарей Туата.