ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Белая вуаль скроет черты Эвелин, спрячет за своей прозрачной тайной тоскующие глаза и бледные губы, а в венке ее засохнут цветы, когда придет смертная дева в лес, где живет рогатый демон. Зачем?.. Туман в памяти, туман в сердце. Кто она?.. Что помнит о ночи Беллетейна, навсегда изменившей ее жизнь?

Тьма вокруг, морок колдовской, не любят люди этот лес, говорят, Неблагие здесь жили прежде – до той поры, как ушли в Холмы. Остались после них поляны дикоцветные с огромными валунами – плоскими, поросшими мхом да плетьми вьющихся роз, чьи шипы ядовиты. Остались корабельные сосны и сумрачные гиблые ели. Болото осталось – низинное, смрадное, на котором живут синие огоньки проклятых душ – водят путника, морочат. Но клюква там и брусника хороши – ягоды крупные, вкусные. Не оттого ли, что любит болото кровь людскую? Не рвут ягоды там, боятся…

Оглядываясь – никто ли не идет за ней – Эвелин крадется среди ельника, того самого, в котором впервые увидела оленьи глаза с золотыми искрами, глаза, таящие опасность.

Та новая сущность, что рождалась в ней, с любопытством наблюдала – что же будет дальше? Чего хочет добиться Проклятая, испытавшая в ночь Беллетейна любовь и ярость демона из Нижнего мира?

Стихли птицы. Безветренно и сыро, и туман поднимается из оврагов, заросших лещиной, и в тумане этом глохнут звуки, и так густеет он, что уже на два шага вперед ничего не видать.

Страшно Эвелин, жутко… Но идет, цепляясь за стволы старых деревьев, спотыкаясь через змеящиеся по земле корни. Тропа давно закончилась, никто из людей не ходит так глубоко в этот лес. И Эвелин идет по траве, высокой, достающей почти до пояса, и намокшее от туманной взвеси платье тяжелеет, подол облепил щиколотки, холодит их.

Но она идет.

И я, Морриган, родившаяся в смертной в ночь Беллетейна, жду своего часа, жду, когда увижу ореховые глаза чудища-фомора – того, кто обидел Эвелин.

Ее боль – моя боль.

Ее тоска – моя тоска.

Ее отчаяние тоже стало моим, и по венам ее вместо крови течет отравленный сок дурманной красавки, горечь цветущего вереска и смоляной дух чащи исходит от тела. Изморозью покрывается щека, и тут же белоснежный узор тает… но кажется, духи зимы пытаются поймать мою смертную, спрятать ото всех. На беду они пришли за ней, на беду.

И я, Морриган, черной птицей падаю с ветки старой ели, и сухая хвоя летит на траву, и от карканья моего отступает морок Долгой Зимы, недовольно скалясь с той стороны мира. Не пущу!.. Не отдам!

И снова я – в крови Эвелин, снова я в сердце ее, в теле ее. Во взгляде ее – тьма и алый сполох. От вороны – лишь черное перо на земле.

Лес приветствует меня, и расступаются деревья, отползают в сторону их корни, бурелом исчезает, едва приближается к нему бледная тень в прозрачной вуали. Зачем Эвелин нарядилась так – в свое лучшее платье, которое готовила для свадьбы?.. Впрочем, я могу ее понять – не пригодится ей больше этот наряд из выбеленного льна с ажурным тончайшим кружевом, что пенится по подолу и краю рукава…

Никто не возьмет в жены опозоренную – ту, что вернулась из чащи наутро после хмельного Беллетейна. Если бы не я, Морриган, давшая знак людям, Эвелин бы забили камнями.

То, что она нашла в себе силы снова пойти в лес – много значит.

Это значит, что та, кем была я прежде, не сломлена, не уничтожена… не развеяна пеплом по холмам и долинам. Это значит, что она поможет мне отомстить. Станет моим сосудом.

Туман развеялся в единый миг, словно великан подул, прогоняя своим жарким дыханием стылую взвесь. На траву упала тень.

Рогатая тень.

Кернунн. Лесной демон. Тот, кто обидел Эвелин.

И она шагнет ему навстречу, пряча за спиной железный клинок – оружие, которым можно убить демона Нижнего мира. Она взяла его под старой сосной – кто из духов лесных решил помочь? Неважно. Многие не любили Кернунна. Слишком он был жесток. Слишком темен. Его место – в Подземье, среди болот и густых чащ, где живут фоморы.

Но что с Эвелин?

Она шагнет…

…И отшатнется, увидев в оленьих глазах страшное прошлое.

Мальчик, украденный лесным народом из колыбели.

Истерзанная когтями мертвеца мать.

Обезглавленный отец.

Кровь.

Много крови. Она маковым полем расстилается в глазах Кернунна – вернее, того, в чьем теле живет демон. Он тоже стал сосудом для Древнего? Этот мальчик?..

И он… не виноват?

Проклят, как и она, Эвелин?

Бездна разверзается под ногами, и я, Морриган, кричу Эвелин, что она не должна щадить сосуд, вместивший тьму… Я умоляю ее завершить начатое… Но не слышит меня смертная.

И жалость просыпается в ее сердце.

Вот чем отличается сущность мира Грез от человека – в ней не будет жалости.

И не будет пощады никому, когда я, Морриган, возьму власть над этим слабым телом.

Придет мое время.