Глава 3. Кто ты такой?

Глава 3

Ингигерда никому и словом не обмолвилась о том, что Арн ей рассказал, да и можно ли было то бессвязное и непонятное принимать всерьёз.

Сам пришёл сюда, выдав себя за торговца, припрятав меч, желая одного – убить отца. А теперь говорит совсем непонятное: ничего плохого отец не сделал ему, и смерть хёвдинга Инвальдра совсем не ему нужна.

А кому тогда? И за что? Кто может мстить за себя руками чужого? Что за бред! Сущий бред больного!

Она думала об этом, когда вышивала праздничную рубашку для старшего брата в подарок. Скоро приедет он. Его вместе с дружиной привезут из похода корабли Аймунда конунга. Хоган всегда возвращается из таких походов с богатой добычей и всегда привозит что-нибудь любимой сестре в знак внимания: браслет, перстень, амулет, серьги, расшитый платок или пояс, гребень...

Ингигерда мечтательно улыбнулась и оторвалась от вышивки, наблюдая за матерью, прядущей шерсть. День подходил к вечеру. Скоро рабыни позовут за стол, а после ужина, с наступлением ночи, надо ждать прихода утра, когда прекрасная Суль, управляя колесницей Солнца, появится на небе, и два быстроногих коня – Ранний и Быстрый – Арвак и Альсвин – помчат огненный шар через весь небосвод. Начнётся новый день.

* * *

С каждым днём осень всё больше и больше охватывала землю, получала её в свою власть безраздельно, и лето смирилось, иногда лишь слабыми попытками пытаясь пригревать среди дня, овевало опушку леса тёплым ветром или дарило солнечный погожий денёк. И тогда жители усадьбы успевали просушить сено, промокшее в последний дождь, перебрать припасы на зиму.

В один из таких тёплых дней на двор выбрался Арн, завернувшись в плащ, сидел у конюшни на солнышке, а у ног его лежала овчарка Скальди. Сам он ни на кого не смотрел, глядел куда-то поверх ворот усадьбы на качающиеся на ветру макушки сосен. Жители усадьбы с опаской поглядывали в сторону чужого человека. Все знали хорошо, кто он такой, и тихо переговаривались друг с другом, осуждая господина за то, что он сохранил жизнь чужаку, про которого никто толком ничего не знал. Никто и не думал, что он выживет, а он ничего, поднялся, даже сам, на своих ногах выбрался на улицу.

Инвальдр хёвдинг стоял в дверях дома, заложив большие пальцы обеих рук за пояс и наклонив голову, исподлобья наблюдал за Арном. Молчал. В дверях показалась дочь хёвдинга, встала за спиной отца, проследила за его взглядом.

– Отец... О! – удивилась Ингигерда, заметив Арна на дворе.

Вышел! Он сам вышел! И Скальди рядом!

– Значит, будет жить, – медленно, словно думая вслух, проговорил хёвдинг. Ингигерда согласно кивнула.

– Что ты сделаешь с ним, отец?

Хёвдинг промолчал, будто не услышал вопроса дочери. Ингигерда прошла чуть вперёд, присела на корточки и позвала собаку. Скальди навострила лохматые уши, лениво поднялась и подошла, приветливо виляя пушистым хвостом. Девушка стала гладить овчарку по голове, что-то говорила ей негромко.

– Ладно, – Инвальдр перевёл на дочь тёмно-синие строгие глаза. – С собакой ты подружилась, а что мне делать с её хозяином?

– Что делать? – удивилась Ингигерда и поднялась в рост, глянула снизу. – А что с ним делать?

– Я тоже не знаю, что с ним делать. Я посылал людей по всему побережью разузнать о нём. Его видели, он продавал соль, ходил по нашему берегу всё лето, но, как и у нас, нигде не называл своего имени и имени своего отца. Странный парень... Он либо лгун, либо явился сюда с одной целью: убить меня.

– Почему? – Ингигерда нахмурилась, отдёрнула руку от собаки, и браслеты на запястье её мелодично звякнули. – Убить – тебя, отец? За что?

– Я не знаю. Я впервые в жизни вижу этого парня. Может, когда-то я знал его отца? Я не помню. – Хёвдинг вздохнул, чуть прищуривая глаза, продолжая всё также смотреть на Арна. – Он хотел убить меня, но причины не сказал. Я хочу это выяснить. Я хочу знать, что я сделал ему или его семье. Это не даёт мне покоя.

– Как, отец? Я пыталась говорить с ним – он молчит, он словно и не понимает, что я ему говорю. – Ингигерда склонила голову чуть на бок, всматриваясь в лицо отца, глядела против солнца. – Бюрн говорит, он... – замялась на миг, – он потерял разум! – Она вскинула ладонь к виску, сделав многозначительный жест, понятный любому. – Он выжил из ума после того удара...

– Ну-у, – Инвальдр усмехнулся. – Об этом судить ещё рано, он только в первый раз показался солнцу... А парень он везучий. – Улыбнулся хёвдинг. – Сначала я не убил его, а теперь ещё он и выжил после такого. Я узнаю, кто он такой и зачем хотел моей смерти... Убить его просто. – Инвальдр посмотрел в глаза дочери. ­– А что, если он принадлежит славному роду, и, убив его, я наживу врагов? Мне будут мстить! А зачем мне новые враги?

Ингигерда согласно покивала головой, шепнула:

– Ты прав, отец.

Конечно, он прав! Иначе его и не выбрал бы никто хёвдингом этих земель. И как хёвдинг, он должен всё подмечать наперёд и видеть значительно дальше.

Ингигерда сжала в кулак защитный амулет, висевший на груди поверх платья, и перевела глаза на Арна. «Кто ты такой? Кто?»

* * *

С каждым днём состояние его становилось всё лучше, он больше двигался, ровнее и увереннее ходил, по словам Бюрн стал есть, как здоровый человек. Но всё это видно было только внешне.

Работая на дворе, Ингигерда исподволь следила за ним, он окреп только телом, а сам по-прежнему не разговаривал ни с кем, окружающих почти не замечал, и на все вопросы Бюрн оставался хладнокровно спокойным. Если бы он был нормальным, он бы замечал внимание к себе и, конечно же, отвечал бы хоть как-то на заботу старой рабыни.

«Он спятил... Спятил!» – говорила сама себе Ингигерда, перебирая на липовых досках разложенную на просушку салаку. Она же сама видела, как отец ударил его по голове, и удар был очень сильным. Любой другой человек испустил бы дух сразу, но не этот... Вспомнились слова отца: «везучий парень». А может, он, и в самом дел, везучий? Зачем-то же Один сохранил ему жизнь.

При мыслях об этом Ингигерда сразу же вспоминала его глаза, пронзительные, серые, они словно в саму душу глядели. Что-то магическое было в них, а может, это была болезненная лихорадочность, раз они казались такими странными. Тролль! Недаром он явился во время дождей, и никто не знает, кто он такой. И имя у него какое-то...

– Хм... – хмыкнула вслух Ингигерда, и молодая рабыня-помощница подняла удивлённые глаза. Но Ингигерда и не заметила вопросительного взгляда на себе. Если он тролль, то только жди беды от него, пока он вновь не вернётся восвояси, обратно в свой лес, под свои мхи болотные.

Ох, и принесёт он ещё несчастий этому дому, ох, и не к добру он появился здесь.

Медленно Ингигерда перевела глаза на сидевшего Арна. Сгорбившийся всклокоченный человек плохо просматривался в тени кузни, а рядом вскинутая голова овчарки с навостренными ушами.

Ингигерда отвела взгляд, вернулась к делу, переворачивала и осматривала каждую рыбину со всех сторон. Если та высыхала полностью, кидала её в плетёный короб, это уже запас на зиму. Главное, не просмотреть влажных или сырых мест, особенно там, где жабры и плавники, иначе до зимы рыба покроется плесенью, и её придётся скормить собакам.

Снова перевела глаза к кузнице и невольно замерла. Из дверей вышел Асольв, вертел в руках какую-то только что выкованную безделушку. Он всё свободное время торчал у кузнеца, всё выдумывал что-то и просил сделать. Заметил Арна, остановился, что-то говоря ему.

Ингигерда стиснула зубы. Она не любила Асольва – он был болтлив, раздражителен и вспыльчив. Но хёвдинг хорошо знал его отца, да и жил Асольв в крепости уже порядка десяти лет, начинал простым дружинником служить, а сейчас уже хирдман – начальник дружины.

Он всё говорил, говорил Арну что-то, словно недоволен был чем-то, а тот только слушал безмолвно его, всё равно что его овчарка, одно лишь, что хвостом по земле не бьёт. Асольв вмиг сгрёб Арна за грудки, подтянул к себе вверх, что-то буркнул прямо в лицо, а потом откинул, как обычно он провинившегося раба отбрасывал или мальчишку из младших дружинников, только с большим презрением на этот раз.

Арн не без труда удержался на ногах, побрёл в сторону, сгребая сбившиеся на лицо волосы. Сползший с плеча плащ волочился по земле, и овчарка трусила следом.

Ингигерда сузила глаза, глядя на Асольва враждебно. Подлец! Это всё равно как ребёнка обидеть! Большого труда не надо! Он за себя постоять не может.

Обида вдруг взяла её за того, за кем ухаживала, кого сама с ложки поила. За что так его? В чём провинился сейчас? Лишь на глаза попался?

А сама избегала смотреть в сторону больного, словно стыдно ей вдруг стало, что считала его троллем, что бед от него ждала. Подхватила короб под мышку и пошла к дому. Уже на пути через двор вспомнила, каким увидела этого Арна в первый момент, какими глазами он посмотрел тогда на неё. В пылу боя, с поджатыми губами, нахмуренный, с разметавшимися волосами.

Он ведь тогда её убить мог!

Какая ему разница, отца убить или дочку заодно? Кто с него за это спросит? Один раз ударил бы мечом – и не стало бы её... «красавицы»...

Вспомнила опять, как он её тогда назвал так... И в сердце что-то шевельнулось. А Асольв, медведь этот, его как собаку... Разве можно так?

Аж остановилась, снова вспомнила Арна в первый день. Он тогда такой красивый был, когда только появился в этой усадьбе, такой молодой и лицом открытый, да и в бою с отцом держался отважно... Словно и человек другой. Уж лучше б отец убил его в том поединке, всё бы о нём другая память осталась, не то, что сейчас...

Вздохнула от таких мыслей.

Надо будет подыскать старую одежду из бросовой, что покрепче да покрасивее, и сказать Бюрн, пусть помоет его, пострижёт да побреет. Если он и выжил из ума, всё ж человеком остался пока. Да и отец говорил: а вдруг он из какого славного рода? Не престало ему, как троллю, в самом деле, выглядеть. Он, конечно, не гость, но всё-таки...

Опять вздохнула. Эх, не было до этого времени у Ингигерды забот такого рода, а вот, появились.