Глава 12
На другой день Поликсена предложила мне опять прогуляться к руинам кносского дворца. О нашем объяснении и тайной клятве мы не вспоминали - по молчаливому сговору.
- Но ведь мы уже видели этот дворец! Я хочу взглянуть на другие! - воскликнул я с невольной досадой. Не век же мне гостить на Крите!
Поликсена посмотрела мне в лицо... потом, зардевшись, отвела глаза.
- Другие минойские дворцы подобны этому, только меньше... и они раскиданы по всему острову, - ответила она. - Ты же знаешь, как он велик! Отец не отпустит так далеко ни меня, ни тебя.
Что ж, это было разумно.
Поликсена улыбнулась.
- А в моем дворце ты еще много чего не видел, поверь мне.
"В моем дворце", ишь ты! Маленькая царевна без царства! И ведь я так и не сказал ей, что являюсь прямым потомком Поликсены-старшей и наследником ионийского трона... а сама девочка этого и не подозревала, как выяснилось вчера. Каждый из нас до сих пор знал лишь часть всей правды.
- Ну хорошо, - уступил я. - Идем.
Поликсена спросила разрешения у отца и явилась, сияя радостью, - в зеленом сборчатом хитоне с рукавами, которые прикрывали те же, что и вчера, серебряные запястья. Волосы она скрутила низким узлом на затылке. Ей шли любые наряды и прически.
Заметив, как я поглядываю на нее, моя суженая залилась краской.
- Наверное... Наверное, нам и в самом деле неразумно будет дальше видеться наедине, - сказала она с запинкой. - Но это в последний раз!
Я улыбнулся.
- Как скажешь. Здесь ты хозяйка.
Мои великодушные слова привели ее в восторг. Как приятно было радовать ее - даже если бы мы не дали друг другу обещание, все равно!
Поликсена показала свою поясную сумочку и похвасталась:
- У меня тут целый обед! Мы можем опять бродить хоть до вечера!
Я нахмурился: вот этого не стоило делать. Пусть даже одну такую прогулку со своей юной дочерью Критобул мне простил, злоупотреблять его доверием не следует. Но я промолчал - решив, что на сей раз сумею заставить Поликсену вернуться вовремя, если даже она сама не будет считать часы.
Мы с Поликсеной вышли, держась на расстоянии друг от друга... потом, когда дом моряка скрылся за кустами, взялись за руки; но скоро нам стало неловко, и мы их разняли. То, что кажется самым желанным и правильным в одно время, в другое время вызывает только стыд.
Мы шли молча, только иногда поглядывали друг на друга и улыбались. Потом Поликсена снова опередила меня - как видно, ей очень понравилось быть проводницей в своих тайных владениях.
Мы опять прошли между огромными красными колоннами и остановились посреди зала. Поликсена смотрела на меня и улыбалась, как будто хотела приятно удивить меня - или себя.
- Знаешь, что я тебе сейчас покажу? Это я сама нашла!
Конечно, я не знал. И тогда моя нареченная подошла ко мне и взяла за руку.
Она молча повела меня через анфиладу нарядных и светлых дворцовых покоев - мне казалось, что в каких-то из этих залов мы уже были вчера; но я мог и обознаться. Они были так похожи и так хитроумно соединены между собой! Потом мы свернули направо; потом еще раз направо; затем налево - и остановились перед лестницей, ведущей под землю.
Каменные ступени были стерты множеством ног - неизвестно, в древности или уже в наши дни; и большая часть лестницы терялась во мраке.
- Нам туда! Не боишься? - спросила моя Ариадна, улыбаясь.
Я тряхнул головой.
- Нет!
А ведь у нас даже не было факела...
Но тут Поликсена огляделась и, подойдя к стене справа, присела, что-то ища. А потом воскликнула:
- Ага! Есть!
Она поманила меня.
- Вот четыре факела - а еще кресало, кремень и трут. У меня здесь сложен запас. Ты умеешь разжигать огонь?
Я пожал плечами.
- Спрашиваешь!
По правде говоря, я лишь однажды наблюдал, как это делает отец. Но, конечно, не мог ударить в грязь лицом. Мне удалось высечь искры только с четвертой попытки - и наконец я запалил костерок у стены.
Поликсена захлопала в ладоши.
- Молодец!
Я засветил первый факел и с торжеством вручил ей. Потом зажег другой, который взял сам, и потушил трут. Но когда девочка уже хотела начать спускаться, я не сдержался и спросил:
- Так ты и вниз одна ходила?
Она сверкнула зелеными глазищами через плечо.
- Сначала с отцом. Мы с ним оставили тут факелы. А потом я, взяв огонь, побродила в подземелье одна... и кое-что нашла.
Она стала спускаться, и я - за ней. Мрак сгущался: скоро единственными источниками света остались наши факелы. Когда лестница кончилась и мы пошли по коридору, мимо огромных пустых кладовых, я услышал отвратительный крысиный писк и топоток маленьких ног - обитатели подвала разбегались, потревоженные вторжением людей.
Я передернулся; и увидел, как напряглись худенькие плечи Поликсены, идущей впереди. Она тоже превозмогала страх и омерзение перед этим местом. Но, должно быть, ее ожидала поистине драгоценная награда!
Наконец она остановилась на пороге одной из комнат.
- Гляди!
Она посветила факелом вперед.
Я невольно ахнул.
- Ничего себе!
Впереди, вдоль дальней стены, были выстроены в ряд высокие голубые фаянсовые кувшины с белым рисунком: что-то вроде морских цветов или водорослей. Я насчитал восемь штук. Вдоль правой стены были сложены сосуды поменьше - расписные трехцветные ритоны с изображениями бычьих и конских голов, вроде тех, которые держали юноши на фресках.
Уже сами по себе эти сосуды представляли большую ценность. Но Поликсена дала понять, что это еще не все.
Она подвела меня к третьему справа голубому фаянсовому кувшину.
Я наклонил факел и увидел на дне тусклый серебряный блеск.
- Древние деньги, - глухо сказала Поликсена. - В виде брусочков. Я не знаю, сколько это будет в пересчете на нынешние драхмы... но, наверное, много.
Я усомнился, что особенно много; тем более, что остальные кувшины оказались пустыми, как я проверил. Но Поликсену, конечно, можно было поздравить с такой находкой!
- Ты кому-нибудь об этом сказала? - спросил я.
- Нет, - Поликсена покачала головой. - Это будет мое приданое. Когда ты посватаешь меня.
После этого она сама поторопила меня - мы быстро покинули холодное неуютное подземелье; а потом Поликсена привела меня на тот двор, где вчера мы так много сказали друг другу.
Мы перекусили, сидя на ступеньках: Поликсена взяла с собой тонкие белые лепешки, в которые были завернуты ломти сыра с зеленым луком, и пару яблок. Еду мы запили простой водой.
Я видел, что теперь Поликсене, как и мне, не хочется здесь задерживаться; и порадовался. Но когда мы встали, девочка вдруг сказала:
- Погоди.
Она положила руки мне на плечи и попросила:
- Поцелуй меня.
Сердце мое чуть не выскочило из груди. Но я не ощутил того, что вчера, - пугающей звериной страсти, с которой я мог бы не совладать; я испытал священную радость единения... Как будто боги уже благословили наш союз. Я склонился к Поликсене и коснулся губами ее приоткрытых от нетерпения горячих уст.
Потом я велел:
- Идем домой.
На сей раз она безропотно подчинилась, и мы направились к выходу из дворца. Я еще затруднялся в поиске пути, но Поликсена больше мне не подсказывала; и кончилось тем, что мы выбрались наружу с противоположной стороны, там, где в стене зияла большая брешь.
Мы вернулись домой довольно рано. И я сразу пошел к хозяину, который оказался у себя, - сидя за письменным столом, Критобул проверял какие-то счета на глиняных табличках.
Я вежливо кашлянул и окликнул его; и миноец сразу повернулся ко мне.
- Что ты хочешь сказать, Питфей?
- Я хочу... поблагодарить тебя и сразу рассчитаться, господин, - ответил я. - С твоего позволения, я задержался бы у вас еще на день или два... я хотел бы побывать в самом городе и побродить по рынкам. Я заплачу заранее, чтобы между нами не было недоразумений.
Мореход несколько мгновений смотрел на меня, прищурившись... как будто знал, что я хочу получить из его дома гораздо больше, чем смею сказать; но потом невозмутимо кивнул.
- Как пожелаешь, мальчик. Давай сочтемся.
Он взял с меня самую скромную плату - но все же взял, чтобы я не чувствовал себя нахлебником и обманщиком.
- Я уже нашел для тебя корабль, на котором ты можешь добраться до Египта, - сказал он, как бы между прочим. - Он отходит как раз послезавтра.
Я снова поблагодарил его. И мне показалось, что Критобул понял все о наших с Поликсеной прогулках... Это был умный человек.
На другой день я с утра пораньше отправился на кносский рынок - но теперь уже один. Критобул сам показал мне дорогу.
- Надеюсь, найдешь то, что тебе понравится!
Мне самому ничего не было нужно; однако я долго выбирал подарки матери и Гармонии. В конце концов, я купил Эльпиде большую красивую шкатулку для хозяйственных надобностей, а сестре синие стеклянные бусы. Ничего, что напоминало бы о минойском владычестве, я в торговых рядах не увидел - обычный греческий рынок, такой же, как у нас в Линде. И преобладали в Кноссе действительно рослые греки-дорийцы, в привычных глазу строгих хитонах и гиматиях.
Сделав эти покупки, я не ушел. Осталось выбрать подарок той, которая возлагала на меня самые большие надежды...
Поликсене я купил пару браслетов - из переливчатого красно-зеленого сердолика.
Моя невеста очень обрадовалась подарку - и протянула тонкие руки, чтобы я сам застегнул браслеты: как будто просила надеть ей оковы.
Но затем вдруг серьезно сказала:
- Ты должен дать мне еще кое-что.
Я растерялся; а потом увидел, что она уставилась на мой оберег. Я вспылил.
- Ты что! Это же дар моей матери, я семь лет ношу его не снимая!
Глаза девочки так и вспыхнули при этих словах. И она не отступилась, услышав, как дорога мне эта вещица.
- Ты должен отдать мне его на хранение. Как ты не понимаешь? Это солнцебык, бог минойцев... и он привел тебя сюда, ко мне! Пусть останется у меня, пока ты не вернешься... твой бык будет по-прежнему оберегать тебя, и его сила только умножится.
Она накрыла своей рукой мою руку, которой я пытался защитить фигурку быка; а потом мягко разжала мои пальцы.
- Это будет самая моя большая драгоценность, Питфей.
Вдруг мне стало совестно. Я не мог отдать Поликсене эту подвеску - такую безделицу, в конце концов... а она отдавала мне все свое существо!.. Я был еще молод для брака - но понимал, как много брак значит для женщины.
Я благоговейно снял свой амулет - и хотел надеть на шею Поликсене; но она отвела мои руки.
- Нет, это только твой хранитель. Я положу его в шкатулку, под замок.
На другой день я отправился в путь. Я так ничего и не сказал Критобулу и его жене... я понимал: если Поликсена сочтет нужным, она признается сама. У нас было впереди еще несколько лет, чтобы созреть для брака: и я намеревался сдержать свою клятву верности.
Критобул проводил меня в порт и сам посадил на корабль, который шел до Навкратиса. Я помахал ему, вглядываясь в берег, - и стоял у борта, пока невысокая фигурка в голубом одеянии не пропала из виду. Но когда я перестал различать лица в толпе провожающих, то испытал облегчение.
Это одиночное плавание уже не было для меня в новинку; и теперь я не думал о том, чтобы тешить своим искусством матросов и гребцов. Мои мысли долго занимала Поликсена, дочь персидского военачальника, - и сладостное, будоражащее душу предвкушение нашего с нею будущего.
Лишь иногда я ощущал пустоту в груди - там, где всегда висел мой золотой бычок; и непроизвольно ощупывал грудь. Как будто Поликсена взяла у меня в залог мое сердце! Что я скажу матери, когда она спросит, куда я подевал ее дар?..
Только правду. Иного не дано!
А потом я начал думать о Египте и о моем друге, к которому теперь плыл. В его жизни, наверное, тоже столько всего произошло за эти годы!
Я сошел в Навкратисе - и там почти безбоязненно остановился в знакомой гостинице. Исидору или его родителям я писать не стал: лучше было поостеречься.
Я нанял лодочника-египтянина, сносно говорившего по-гречески, - он взялся отвезти меня до самого Коптоса: хотя подозрительно посматривал на меня, узнав, что чужеземец собрался путешествовать так далеко на юг. Однако я обещал щедро заплатить. И я не боялся этого человека: потому что он был один против меня, с моим отягощенным посохом...
Мы плыли много дней - я изнывал от зноя и нетерпения. И, наконец, мой перевозчик сказал, что близится Коптос.
Увидев знакомые кубические и пирамидальные дома, правильные искусственные сады пустынного города, я был счастлив. Как будто вернулся в страну детства! Я быстро расплатился с лодочником и, подхватив свою котомку, выпрыгнул на берег.
Дом моего друга я отыскал сам. И там меня ждало сразу несколько потрясений.
Исидор еще не женился, как я опасался, - но когда он вышел ко мне, я сперва принял его за жреца. Он превратился в высокого и привлекательного юношу; но теперь голова его была выбрита, и брови тоже, на лице - никакой краски. И на нем были непривычные синие одежды.
Он очень удивился и обрадовался, узрев меня; бросился ко мне, простерев руки, как бывало... однако тут же возобладала привычка к сдержанности, приобретенная годами.
И я догадывался, что означает синий цвет его платья...
- Ты один? - спросил я. - Где бабушка и твой отец?
Лицо Исидора омрачила глубокая тень.
- Они оба готовятся отплыть на Запад, - ответил молодой египтянин. - Я теперь в трауре по отцу и по матери, брат.
Он положил мне руку на плечо.
- Хорошо, что ты приехал.