4

Местом для сборища тусовка выбрала богато украшенный склеп в центре кладбища. Вот уж не ожидала здесь такой увидеть! Наверняка со склепом связана какая-нибудь душещипательная трагическая история: юную невесту в день свадьбы затоптало лошадьми или обедневший молодой граф, не добившись взаимности от вероломной красавицы, пустил себе пулю в лоб. Хотя какой же он обедневший, если после смерти ему такой мини-дворец отгрохали? На мгновение я даже забываю, зачем мы сюда пришли, залюбовавшись строением из потемневшего камня - имитация остроконечных башен по бокам, у входа в склеп застыли изваяниями две химеры. Ничего себе, да фасад склепа – миниатюрная копия парижского Нотр-Дама! Неудивительно, что могила стала местом паломничества готов.

Но почти сразу по глазам ударяет яркий свет фонаря, направленного в лицо. Я отшатываюсь, прикрыв глаза руками, и чуть не падаю на Макса.

- Добрый вечер, братья и сестры! – замогильным голосом воет Макс, удерживая меня за плечи. И, убедившись, что я крепко стою на ногах, делает широкий взмах рукой, словно снимал шляпу в знак уважения к собравшимся.

- Дурак! – цежу я, выступая вперед, и спешу исправить промах племянника: – Злой вам ночи, дети тьмы! Разрешите примкнуть к вашему печальному обществу!

Два десятка пар глаз, густо обведенных черной подводкой, в недоумении таращатся на нас. Черт, не стоило надеяться на экспромт, надо было посмотреть в Интернете правила общения с готами, прежде чем соваться на кладбище! А все папочка виноват – не дал даже ночи на подготовку.

Готы смотрят на нас, как на инопланетян, а мы пялимся на готов. Ну где еще такое увидишь? Только на кладбище в полнолуние рядом со склепом в готическом стиле. Восемь парней, загримированных под Дракулу, и двенадцать девушек, одетых, как дьяволицы на шабаше. Выбеленные пудрой лица, которые кажутся лишенными волос черепами: выкрашенные в черный цвет прически сливаются с темнотой. Обведенные черной помадой рты – словно у упырей, наевшихся кладбищенской земли. Расширенные черные зрачки – то ли от удивления, то ли от темноты, то ли от дешевого вина, которым насквозь пропах тяжелый кладбищенский воздух. Траурные одежды – словно безутешные родственники и друзья собрались на похороны. Интересно, кто же все-таки покоится в этом загадочном склепе?

В следующий миг я уже глубоко жалею о своем любопытстве. Дверь склепа зловеще скрежещет, выпуская полоску потустороннего зеленоватого света, и я обмираю, вспоминая все фильмы ужасов про зомби и восставших мертвецов. Думаете, если я вампир, то мне нечего бояться? Как бы не так, мне мое существование тоже дорого. Зомби, может, и тупые существа, но если скопом навалятся, то даже от вампира кости на кости не оставят. А вампиру, обитающему в склепе, может крайне не понравиться появление другого вампира. Это ж злостный конкурент, покушающийся на самое ценное, что есть у вампира, - на кров и питание. В прошлом были нередки случаи, когда вампиры пролетарского происхождения, укрывшись красным знаменем, пробирались в склеп, где мирно дневал вампир из княжеского рода, и недрогнувшей рукой вгоняли осиновый кол или серебряную вилку ему в сердце. Дальше оставалось только избавиться от трупа, врезать в дверь замок – чтобы другим неповадно было, и отметить новоселье в комфортабельном склепе. Со временем самозванцы даже забывали свои собственные имена и начинали представляться потомками аристократических семей, в качестве бесспорного аргумента приводя фамильный склеп, в котором они живут уже не первый десяток лет. И поныне шикарный склеп где-нибудь на тихом заброшенном кладбище среди старомодных вампиров ценится так же, как особняк на Рублевке у новых русских.

А что, если отец был не прав в своих предположениях? Что, если Герасима убили не готы? Глядя на этих юных мальчиков и девочек, сложно представить их в роли Ван Хельсинга или Баффи, безжалостно расправившихся с Герасимом. Что, если Герасим погиб от рук вампира, на территорию которого посягнул? Наверняка, бывшему кучеру приглянулись и роскошный склеп, и прикормленная тусовка, которая по первому требованию подставляет свои вены клыкам вампира. Да только владелец склепа оказался Герасиму не по зубам и сам убрал с дороги наглого соплеменника. А записка «Покойся с миром, вампир» - просто для отвода глаз, на случай, если у убитого найдутся родственники, жаждущие отмщения. Чего проще пустить их по ложному следу – пусть роют землю клыками, ищут Охотника на вампиров.

Макс героически заслоняет меня собой и сжимает кулаки, готовый защищаться. Милый наивный Макс. Уж если нам и придется вступить в схватку с неведомым существом, то у племянника нет никаких шансов выйти из нее живым. Если кто и сможет дать отпор монстру, то только я. Как минимум, задержу противника, пока Макс не скроется за кладбищенской оградой. Но разве этого дурака заставишь бежать и оставить меня без помощи? Ох, и идиотская же была затея брать на кладбище Макса!

Тем временем дверь склепа отворяется, и между двух каменных химер возникает высокий темный силуэт с фонарем, отсвечивающим зеленым, в руке. Я быстро оцениваю соперника. Мужчина. Высокий. Физически развитый. На вид лет двадцати двух. Во всяком случае, на момент заключения в склеп. Втягиваю воздух ноздрями – трупный запах отсутствует. Значит, не зомби. Вампир. Можно попробовать договориться. Если только он сразу не бросится в бой.

Вампир приподнимает фонарь, рассматривая нас. И тут луна, выползшая из-за облака, высвечивает готические вензеля на фасаде склепа, а под ними – полное имя покойника. Жан-Мари Треви. Француз.

Оттолкнув Макса в сторону, я шагаю к вампиру и торопливо заговариваю по-французски, спеша донести до незнакомца, что мы не претендуем на его склеп и пришли с миром. В кои-то веки пригодились знания, которыми меня пичкали французские гувернеры!

Глаза француза сужаются, на восковом в свете луны на лице отражается недоверие.

- Мы сейчас же уйдем, - торопливо добавляю я на его родном языке, - уйдем, и больше никогда вас не потревожим.

- Во шиза! – глядя, как я распинаюсь, поражается кто-то из готов.

За спиной француза мелькает тень, и из склепа выходит девушка в длинном черном платье с тугим корсетом и пышной юбкой. Ее темные волосы на старинный манер убраны наверх. Я осекаюсь, не завершив фразу. Не Жан-Мари, а Жанна-Мари! Вот кто истинная владелица шикарного склепа. И вон как она напряглась, глядя на меня. Того и гляди глаза выцарапает! Я уже приготовилась повторить француженке все то, что только что говорила мужчине, как она шагнула ко мне и прошипела на чистейшем русском, обдав запахом плохого вина:

- Слышь ты, дешевка, не раскатывай губы на моего парня!

От изумления я чуть клык не проглотила.

- Спокойно, Лилит! – удерживает подругу «Жан-Мари». – Ты же знаешь, я люблю только тебя! – И, видя, что девушка по-прежнему полыхает от ревности, добавляет: - До смерти.

Эта фраза возымела чудесное действие: незнакомка расслабляется, льнет к своему другу, ластясь, как кошка, и игриво мурлычет:

- И после смерти тоже.

Я фыркаю, прочитав мысли смертного. Подружка уже так достала его своей ревностью, что он страшно перепугался, что и после смерти она его в покое не оставит.

- Что смешного? – тут же щетинится ревнивая брюнетка. – Откуда вы вообще взялись?!

Я не успеваю ответить, как Макс с силой стискивает меня за локоть и начинает говорить:

- Моя двоюродная кузина приехала из Франции. В Париже она состоит в местном клубе готов. И, приехав в Москву, она мечтала познакомиться с единомышленниками.

Я обалдело кошусь на Макса. Что он вообще такое несет? Он едва заметно мне подмигивает: мол, подыграй!

- Оui, oui. - Я ошеломленно киваю.

- В знак уважения она привезла вам горсть земли с могилы Оскара Уайльда на кладбище Сен-Женевьев де Буа, - продолжает распинаться Макс и выжидающе таращился на меня. Я отвечаю ему недоуменным взглядом.

«Земля в твоей сумочке, балда!» - читаю я в мыслях Макса. Стараясь не расхохотаться, я с самым торжественным видом вытаскиваю платок и преподношу его «Жану-Мари». Свертком тут же завладевает его подружка. Тонкие пальцы с черными ногтями быстро принимаются развязывать узелок.

Остальные готы с почтением приближаются к склепу, вытягивая шеи и стремясь приобщиться к французскому сувениру.

Надо отдать должное выдумке Макса – мое иностранное гражданство и знаковый презент мгновенно располагают к нам собравшихся. Платочек с землей двигается по кругу, юноши и девушки с почтением погружают в него пальцы, стремясь удержать под ногтями хоть комочек, так что, обойдя все руки, землица значительно редеет.

Затем собравшиеся обступают меня, называя свои имена.

Двое из склепа представляются Цепешем и Лилит , и мне делается не по себе.

Милая застенчивая девушка, через грим которой проступали веснушки, называется именем кровожадной богини Кали. Видела ли она хотя бы однажды изображение этой богини? Попирающей труп и держащей отсеченную голову демона? С поясом из человеческих рук и гирляндой из пятидесяти черепов? Сомневаюсь…

Нервно кусающая губы худая высокая готесса с неопрятным маникюром, представляется Друзиллой – полоумной вампиршей из сериала про Баффи.

Девушка с точеной фигурой, затянутой в черный латексный комбинезон, и с косой челкой, падающей на заплаканные глаза, называется именем печально известной венгерской графини Батори, замучившей до смерти тысячи молодых крестьянок в подвалах своего замка. Вот только графиня убивала ради того, чтобы сохранить молодость и продлить жизнь. А весь вид ее тезки-готессы говорит о том, что она призывает смерть: и скорбно поджатые губы, которые кажутся еще тоньше из-за черной помады, и трагически сведенные брови, и озлобленный взгляд, какой бывает только у людей, страшно разочаровавшихся в жизни, и безысходность во всем облике. Поставить бы ее под душ, смыть бы траурный макияж, отобрать томик мрачных стихов Эдгара По, который она сейчас сжимает под мышкой, и запереть в комнате с круглосуточной трансляцией комедий – через неделю вышла бы оттуда другим человеком.

А парни? Молчаливый и нескладный Калиостро. Общего у него с легендарным графом из «Формулы любви» – только болезненная худоба да крючковатый нос. Ни стати, ни величия, ни обаяния киношного героя у гота и в помине нет.

Похожий на тень Ворон с нелепо раскрашенным лицом и запавшими от бессонных ночей глазами, горящими как угли. Он кажется взрослее остальных – лет двадцати пяти; даже странно, что его может объединять с другими детьми, которым в среднем по пятнадцать-семнадцать лет. От парня исходит ощутимая угроза. Наверняка, прохожие, увидев его «при параде», шарахаются в стороны, а встречные бабульки истово крестятся.

А вот от застенчивого и худощавого, чуть повыше меня паренька никакого подвоха не ждешь. Невзрачное лицо, впалые скулы, скудная поросль на подбородке, всклокоченные волосы – его одинаково можно принять и за безумного геймера, и за прилежного студента, проводящего вечера с учебниками.

- Вийон, - коротко представляется он, скользнув по мне равнодушным взором. А вот я, наоборот, смотрю на неприметного паренька с интересом. Вот уж не ожидала здесь встретить любителя средневекового французского поэта. Да к тому же страстно воспевавшего жизнь!

Франсуа Вийон охотно и подробно описывал смерть, но лишь затем, чтобы призвать наслаждаться жизнью здесь и сейчас. Ведь в его понимании любая жизнь куда лучше смерти. В своей знаменитой «Балладе о повешенных», описывая превращение живой плоти в бездушный прах, Вийон отнюдь не смакует смерть, а ужасается ею. Вийон знает, о чем пишет – сам на эшафоте однажды стоял и уцелел в последний миг, после чего всегда страшился смерти и стремился взять от жизни все. Ходят легенды, что вампиры предлагали Вийону примкнуть к ним, но поэт слишком дорожил земными радостями, чтобы променять их на вечную жажду. Интересно, паренек-гот хоть понял смысл этого стихотворения?

Но расспросить парня не было возможности. Он уже отворачивается от меня. И его равнодушие не было маской. Я вижу, что мое появление произвело оживление среди мужской половины готов. Даже Ворон – и тот поклевывает меня взглядом, а уж какие мысли витают в головах Цепеша и Калиостро – даже не спрашивайте, стесняюсь передать. Признаюсь только, что желание прогуляться со мной до дальней могилки было самым невинным из того, что мне открылось. Однако на Вийона я не произвела ни малейшего впечатления, всем его вниманием владела Батори. Не надо было даже его мыслей читать, чтобы понять, что тот беззаветно и, увы, совершенно безответно, влюблен в холодную и нелюдимую красотку со злыми глазами.

А вот парочка, которая предстает моему взору последней, напротив, от неразделенных чувств не страдала. Невзрачный паренек с собранными в хвост волосами и неумело замазанными прыщами на лбу, взявший себе имя безжалостного Лестата из «Интервью с вампиром», нежно обнимает свою подружку.

- Клаудия, - тонким голоском пищит та, старательно копируя образ девочки-вампира из того же фильма. Кукольное личико и золотистые кудряшки довершают облик.

Какие же они все еще дети!