3

А большой обнаженный мужчина.

Он тяжело дышал, иногда задерживая дыхание, повалившись на левый бок и по-прежнему держась за живот, откуда вытекала багровая кровь, впитываясь в деревянные ступеньки и стекая в землю.

Боже мой, столько крови!

— Держись, ладно? Пожалуйста, только не умирай!

Ноги тряслись так сильно, что я была просто не в состоянии идти, поэтому и подползла к нему, на секунду растерявшись и боясь прикоснуться.

Оборотень!

Он был именно тем, о ком рассказывал мой дедушка!

Если только я не сходила с ума!

— Потерпи немного. Я постараюсь затащить тебя в дом…

Его кожа была гладкой и такой невероятно горячей, когда я осторожно коснулась его мощного плеча, пытаясь сообразить, как я смогу сдвинуть с места этого огромного мужчину, который был явно почти 2 метра ростом и сплошь сплавом из стальных мышц.

От него приятно пахло, даже несмотря на жуткий стойкий запах крови.

Он пах землей и хвоей. Ночным лесом…

Я не знаю, куда делись два черных медведя, которые недавно появились, словно свита огромного белого медведя, но бурый остался. Его широкая спина загораживала нас собой, словно пытаясь скрыть то, что творил белый медведь, и я истерично вздрогнула, когда большая бурая голова оказалась рядом со мной, как только я попыталась просунуть руки под плечи раненного синеглазого оборотня.

Резко обернувшись, он предупреждающе фыркнул, сверля меня своими глазами цвета янтаря.

Слепому скунсу было бы понятно, что этот медведь один их них.

Он тоже оборотень.

И за этой бурой шкурой прячется еще один огромный воин с удивительными глазами.

— Я не причиню ему вреда, клянусь. Я пытаюсь затащить его в дом, чтобы помочь…

Я все еще не знала, понимают ли они человеческий язык и могут ли говорить, когда прошептала бурому медведю, не отстраняясь и оставаясь на месте, даже когда его большая морда приблизилась почти вплотную к моему лицу, и черный нос быстро обнюхал меня, к счастью, не поморщившись.

Он фыркнул, отступив назад, и снова повернулся мощной спиной, внимательно наблюдая за белым медведем, который продолжал крошить в мелкую соломку сопротивляющихся врагов, не мешая ему, но и не пытаясь помочь.

Это было согласие и одобрение?

Как научиться понимать того, кто не говорил?

Боже, я была благодарна этому ясноглазому мишке за то, что он загораживал собой обзор, потому что даже судя по звукам то, что происходило по ту сторону его большого тела, было ужасным.

Стараясь абстрагироваться от мыслей, и страшных звуков, я изо всех сил тянула на себя большое тело обернувшегося оборотня, упираясь ногами в пол.

Я тянула его так, что мои руки тряслись от напряжения и низ живота начинал ныть от натуги, но едва ли это как-то помогало.

В поте, грязи и крови я барахталась с большим телом, чья кожа обжигала мои ладони, но смогла протащить его лишь на немного в дом, когда длинные обнаженные ноги по-прежнему были за порогом.

Не было времени и возможности думать о том, что он был сложен, как самое прекрасное создание.

И что он был совершенно голым.

Он был без сознания, а кровь по прежнему хлестала из его уродливой раны, которая словно три реки начинались от груди и, пробороздив по боку и животу, опускались к бедру… его располосовали.

Из-за меня.

Я вскрикнула от неожиданности, когда прямо перед моими глазами оказались две очередные голые коленки, и мощные руки с легкостью подняли синеглазого оборотня, отрывая его от пола и даже меня — потную, грязную и задыхающуюся от своей ноши.

— Куда его положить? — прозвучал низкий красивый мужской голос, и, чувствуя, как начинаю краснеть и стараться не пялиться на другого совершенно обнаженного мужчину, я подскочила с пола на трясущихся ногах, отрывисто махнув в сторону кровати.

Черт побери, было чертовски сложно НЕ видеть голого упругого, как орех зада, когда он был гораздо ближе к уровню твоих глаз, чем лицо! Да и что могло еще маячить при моих несчастных 1,55 к двум метрам мужской силы и грации?

— Вы понимаете нашу речь? — пролепетала я, поспешив за вторым мужчиной, что осторожно уложил Синеглазого на кровать дедушки, которая была ему явно коротковата, и заканчивалась сразу под коленями.

— Угу.

— И можете говорить на человеческом?

Мужчина обернулся, склонив голову, чтобы посмотреть на меня с высоты своего роста, чуть усмехнувшись:

— Очевидно, что можем.

Глупый был вопрос да, но я не планировала познакомиться с целой командой лесных оборотней!

Удивительные глаза, в которых плескалось расплавленное солнце, с интересом уставились на меня.

Бурый мишка.

Я задержала дыхание, позволяя ему закончить осмотр, отмечая про себя, что шикарное телосложение было отличительной чертой их рода.

И огромный рост.

Да, явно метра два… как бы не больше.

Только у этого были смешливые глаза с озорными искорками. Они казались теплыми и добрыми.

И он пах осенью. Пшеницей и медом.

— Ты сможешь ему помочь, крошка?

В теплых осенних глазах появилась очевидная боль, когда мужчина уставился на меня серьезно и пронзительно.

Это именно то, что я собиралась сделать — помочь. Но рана выглядела просто ужасно.

Синеглазый явно потерял много крови. Тяжело дышал и был на грани смерти, пока я пялилась на его собрата, пытаясь утрамбовать в своей голове мысль о том, что сказки дедушки оказались чистой правдой!

— Я надеюсь.

Я хотела сказать, что мои познания в лечении не были столь обширны, как у дедушки, но я всем сердцем хотела спасти синеглазого, который, не задумываясь, встал на мою защиту. Про то, что он сделала с моим дедом, а главное, за что, мне бы тоже хотелось узнать, и хотя бы для этого Синеглазый должен выжить.

Только я не успела больше и пикнуть, потому что мой дом уменьшился до размеров спичечного коробка, когда на пороге появился еще один мужчина.

Он был, кажется, выше Синеглазого и Осеннего!

Чтобы войти внутрь дома ему пришлось пригнуться.

Белый медведь.

Его кожа была светлой и совершенно идеальной на вид.

Широкие плечи.

Длинные руки и ноги.

Светлые волосы, прядки которых падали на его красивое необычное лицо и голубые глаза.

Холодные, словно лед, острые, словно сталь.

Великий воин. В этом не было и доли сомнений. Огромный. Жестокий. Невероятно сильный.

Он возвышался надо всеми, словно арктический ледник, сверля недовольными голубыми глазами, и, глядя на него, я понимала какой мелкой, никчемной и жутко беззащитной я была.

Моя макушка не доходила бы даже до его груди, подойди я ближе.

Но я бы не смогла сделать это, потому что мои колени мелко дрожали, и тело сжалось в единый комок, принимая мощь и силу этого огромного мужчины.

А ведь кто-то до сих пор сомневался в наличии невидимых импульсов!

Интересно, что бы сказали эти глупые люди, оказавшись рядом с этим великаном с блондинистой шевелюрой, прядки которой местами были словно выжжены солнцем почти добела. Как-то с трудом верилось, что он мог ходить в салон медвежьей красоты, чтобы сделать модную прическу и высветлить волосы.

Сделав шаг вперед, он зашел в дом, выпрямившись в свой великий полный рост, глядя свысока так холодно и отрешенно, что я даже не заметила, как отступила назад, словно само тело знало, что от него нужно держаться на расстоянии, чем дальше, тем безопаснее.

Ведь несмотря на его белокурую внешность, мысли об ангеле посещали голову в самую последнюю очередь.

Он выглядел ужасающе в своей силе и отрешенности, измазанный в крови растерзанных врагов, которая выступала багровыми разводами на его подбородке и шее.

Огромные длинные руки были в крови тоже, как и ступни, которые оставляли за собой кровавые следы на деревянном полу.

Если он и мог быть ангелом, то только Смерти. Страшной, беспощадной, болезненной смерти.

Медленным холодным взглядом он обвел весь дом, задержав взгляд на Синеглазом, но даже тогда нечего не изменилось в глубине этих голубых глаз, словно бирюзовый лед, озаренный солнцем, который был не способен растаять.

Заворожено и испуганно я наблюдала за блондином, отмечая про себя каждый взмах ресниц, и пытаясь понять и найти хоть одну эмоцию на красивом лице, когда голубые глаза остановились на мне, заставив покрыться холодным потом, и задрожать сильнее.

Снова ничего не изменилось в его взгляде, словно ему было невообразимо скучно, когда раздался красивый и удивительно мягкий голос, от которого я просто впала в ступор.

Мужчина не рычал, не грохотал басами, он говорил так плавно и мелодично, словно мурлыкал, даже если в каждой произнесенной им букве был колкий лед:

— Убейте её.

Но я продолжала заворожено смотреть на него, не сразу поняв смысл сказанного, вздрогнув и спустившись в этот мир из грез, лишь когда широкая спина Осеннего загородила меня так резко и быстро, словно он и стоял передо мной до этого, даже не шелохнувшись.

Черт бы побрал их рост!

— Подожди!

Судорожно сглотнув, я осторожно выглянула из-за спины Осеннего, чтобы краем глаза наблюдать за Белым, понимая, что вряд ли смогу увидеть на его необычном красивом лице хоть какие-то эмоции.

Светлая бровь изогнулась, когда он перевел свой холодный взгляд на Осеннего, ожидая от него явных объяснений.

— Она — прямой потомок Хранителя леса…

— Всего лишь внучка.

— Но она всю свою жизнь прожила рядом с ним, она — дитя леса, в ней те же знания!

Ледяной взгляд Белого снова остановился на мне с высоты его роста, принявшись рассматривать медленно и надменно, начиная с грязных волос и заканчивая босыми грязными ногами, заставляя покрываться меня испариной… и отчаянно краснеть.

Он словно забирался мне под кожу, оценивая и раздавливая мои хрупкие эмоции.

— Непохоже, чтобы она была уверена в том, что она что-то знает.

Губы Белого изогнулись в насмешке, которая была сколь очаровательной, столь и пугающей, потому что помимо белоснежных ровных зубов красовались два выпирающих клыка. Но даже эта насмешка не изменила его холодного взгляда, который он снова перевел на Осеннего.

Я смутно понимала, о чем они говорили и почему называли дедушку Хранителем леса, но в груди становилось больно и обидно.

Да, пускай я не выглядела большой и наглой, но я была уверенна в том, что вложил в меня дед за годы нашей жизни в лесу, которому он был верен до самой смерти.

А он был воистину великим человеком, пусть не таким сильным и большим, как эти типы, но его душа была огромной.

Он бы никогда не бросил их на пути к смерти!

— Если она может спасти брата, дай ей шанс!

— А она может? — от насмешливого мягкого голоса, который резал меня мягко и упорно, хотелось выпрямиться и плюнуть ему куда попаду.

Дело было не во мне!

Меня он мог оскорблять сколько было угодно этой гребанной ледяной душе! Но никто не посмеет унизить память о моем деде, его труды и учение!