Глава 5

Луциа пришел в себя все в той же холодной и мокрой постели в каюте капитана. Рядом два огарочка высвечивали в темноте дремлющего над ним Толля. Море, похоже, успокоилось, потому что Луциа не укачивало. А может, организм смирился и решил отправиться к праотцам. Но истощение, слабость и головокружение не позволяли подняться. Из приоткрытого окошка сквозило морским холодом. Луциа осторожно пошевелился и набросил одеяло на своего мучителя.

— Проснулся, неженка, — просипел капитан, не открывая глаз. — Напугал меня. Что с тобой делать?..

— Домой отпустить? — предложил Луциа. Капитан раскатисто рассмеялся.

— Да я тебя четыре года ловил, все испанские суда разграбил и мимо не пропускал. А теперь — раз, и отпустить? — Он недовольно свел брови. — Марко сказал, надо тебя заставлять есть, кормить понемногу, или окочуришься. А я тебя не для того искал!

— Ага, помню, — пробурчал Луциа, — течка начнется, и будешь трахать...

Капитан наконец открыл глаза и, приблизившись, навис прямо над его лицом, так что длинная лохматая борода коснулась груди Луциа. От бороды и самого капитана резко и отталкивающе пахло тиной и тухлой рыбой. Вот как не повезло бедному альфе с таким ароматом? С трудом выдержав эту близость, Луциа облегченно вздохнул, когда Толль снова отодвинулся.

— Марко велел коку зарезать последнюю курицу и приготовить тебе бульон. Кок расстроился, но тебе необходимо поправиться, даже ценой куриной жизни. Тими будет приносить кружку раз в час, нужно пить по одному глотку. Тогда желудок справится, и организм восстановится. Пока не поправишься, я укрою судно в бухте, там и качка меньше, и найти нас сложнее.

— Зачем такие сложности? Выбросил бы меня за борт, и все, — вздохнул Луциа.

— Не мели чушь! Я альфа, и мне нужен мой омега. А ты мой омега! — рявкнул недовольный капитан и чеканным шагом удалился из каюты.

Луциа повздыхал, но вскоре с удивлением понял, что быть собственностью Кровавого Толля уже не пугает его так сильно, как вначале. Теперь глупый Луциа даже был не против. Побыть чьим-то омегой. А не дыркой для команды пиратов.

Тими-Том и вправду заходил часто и скороговоркой пытался что-то рассказывать. Луциа кивал и вежливо улыбался, ни слова не понимая из его бормотаний. Вроде к языкам способный и образованный, но пиратского наречия разобрать не мог. Зато Тими хорошо его понимал и без пререканий выслушивал жалобы и страдальческие воспоминания о беззаботной жизни в королевском дворце. Луциа там окружали любовью и заботой и не заставляли есть всякую бурду. Но, несмотря на жалобы, куриный бульон, приготовленный с любовью, пусть и постный, с голодухи очень даже понравился Луциа. Через день он уже с нетерпением ожидал новой порции и радовался, когда юнга прибегал к нему с кружкой.

Время от времени к ним заходил капитан, заботливо интересовался состоянием пациента и облизывался, словно в предвкушении. К счастью, при матросе руки не распускал, зато сопел и смотрел так пронзительно, что хотелось спрятаться между подгнившей соломой старого матраса.

По ночам Толль назойливо забирался к нему под бок и терся чем-то твердым о спину. Скорее всего, своей рапирой.

А во сне храпел и звал Луциа по имени.

Поправился Луциа внезапно. Желудок больше не ныл, суп радовал, и даже мерзкая каша из отрубей и рыбьих потрохов пришлась по вкусу. Еще через несколько дней он выбрался на палубу, хотя смотреть на зеленое море по-прежнему не мог, зато воздухом подышал и полюбовался на сказочную бухту с цветущими садами и раскинувшимися пальмами. На песчаном берегу купались и отдыхали злобные кровожадные пираты, обтираясь маленькими мокрыми котятами, а их предводитель, Кровавый Толль, рассекая волны голышом, плескался и смеялся, как мальчишка.

Покраснев от вида голожопых альф, Луциа снова спрятался в каюте, а к вечеру судно отправилось в путь, вновь устраивая испытания его пищеварительной системе.

Жаловаться и ныть было стыдно, его и так выхаживали все, кто доступ имел — а Толль доступ этот сократил и пускал к нему лишь своего помощника и его косноязычного сына. Потому он лег в постель и надеялся, что пронесет.

Но в открытом море качка усилилась. Луциа тихо всхлипывал и зажимал рот рукой — чтобы не прорвало. Толль, к счастью, уже одетый, явился, как всегда, его проверить и, посмотрев на бледно-зеленого омегу, покачал головой.

— Ума не приложу, что с тобой делать.

— Высади, — всхлипнул Луциа, — хоть на необитаемом острове и посещай раз в год, как все мужья-моряки, я буду верным, обещаю...

— Вот шутник. Хотя идея заманчивая.

Толль улыбнулся, сверкая белыми зубами в зарослях соленой бороды, и достал из сундука запечатанную сургучом пузатую бутылку. Вскрыл, понюхал и налил в два стопарика.

— Глотай сразу. Должно помочь, — велел он и чуть ли не силой вплеснул в Луциа обжигающее пойло.

От брызнувших из глаз слез и взрыва в легких Луциа закашлялся, вскочил с постели и стал тяжело дышать. Зато тошноту словно рукой сняло — желудок горел, но больше не пытался выплеснуть свое содержимое наружу.

— Гадость какая, — прошипел он, — но помогло.

Толль снова улыбнулся и выпил свою порцию. Хмыкнул, налил еще и снова выпил. А у Луциа уже перед глазами поплыло, похорошело, и даже страшный пират перестал быть жутко страшным. Может, вонял все также и грязью оброс, но зато ухаживал и в обиду не давал. На лице невольно растеклась глупая улыбка, и Луциа икнул.

— Ты алкоголь хоть раз в жизни пил? — с сомнением посмотрел на него пират.

— Конечно! Папенька угощал вином из Шампани, очень смешное и щиплется, как твой настой.

— Это не настой, а ром, бестолочь!

Толль грубо взял его за подбородок и посмотрел в глаза. Луциа икнул, но улыбку не стер и смотреть больше не боялся. Правда, не страшно было только сначала. Взгляд у Толля изменился, словно по волшебству добродушная улыбка превратилась в оскал, глаза почернели, а все жилки на шее и скулах затвердели. Луциа улыбаться перестал, сжался от страха и смущения. Потому что смотрел пират так жестко и пристально, что, казалось, препарировал.

— Измучил ты меня, — сказал он наконец и, толкнув Луциа на лежанку, обхватил ему лицо ладонями.

Теперь он смотрел еще страшнее — пожирал взглядом, потрошил и разрывал. А еще наклонился так низко, что Луциа чувствовал его горячее дыхание и резкий запах рыбы, соли и тины. Его снова замутило.

— Отпусти, — пискнул он, пытаясь вырваться, но вместо этого Толль навалился сильнее и прижался к нему ртом.

Мокрые горячие губы влажно обвели щеку, подбородок, забрались в рот. Луциа попытался отвернуться или вырваться, но держали его так крепко, что он и вдохнуть не мог. Он боялся, что внутри у Толля воняет еще сильнее, но язык, что настойчиво пытался пробиться к нему сквозь сжатые зубы, был сладким. С горчинкой от выпитого рома и обволакивающим запахом персиков.