Глава 4

К счастью, вернулся Марко — единственный из всей компании, что не вызывал у Луциа панического страха. Он передал капитану сумку, и тот, выгнав подельников, вывалил перед Луциа целую охапку персиков. Омега с изумлением уставился на дары, взял один и тут же вонзил в него зубы — сочный сладкий сок брызнул на подбородок, и Луциа тихонько рассмеялся. Толль, смотря на мальчишку, улыбнулся, белые зубы блеснули в всклокоченной бороде.

— Спасибо, — кокетливо произнес Луциа, подгребая к себе добычу поближе.

Толль улыбнулся еще шире, плотоядно облизнулся и цапнул за ягодицу. Огромная клешня сомкнулась на бедре, крутя Луциа, как жаркое на вертеле. Омега пискнул, чуть не подавился персиком, когда его уложили на живот, и сжался, когда капитан собственнически приспустил штаны, рассматривая светлую кожу. Толль запыхтел тяжело, лизнул мокро, оставляя длинную слюнявую полосу, и, довольно подпрыгивая, свалил из каюты.

Луциа с трудом перевел дыхание и спешно натянул на пострадавшую задницу штаны. От нервного стресса он съел все, что ему принесли. Глотал сочные прекрасные персики и свои слезы, надеясь найти успокоение в терпком аромате и сладком соке. Сначала стало хорошо, очень приятно и тепло. Но только взошла луна, вновь заштормило и стало так плохо, что Луциа не мог подняться.

Тогда и осознал, что съесть все разом было плохой идеей. Но он так сильно проголодался и так сильно любил персики, что просто не смог устоять. Горечь подступила к горлу и от каждого толчка так и норовила вырваться наружу. Стараясь унять взбесившийся желудок, Луциа с трудом вскарабкался на палубу, ища место, где можно его прочистить. На коленях выбрался из трюма и пополз куда-то, болтаясь от качки из стороны в сторону.

— Ты откуда вылез? — раздался смешливый голос, когда Луциа нашел отличный уголок для блевотни.

Приподняв голову, омега, прищуриваясь от болей в желудке, с трудом рассмотрел громоздкую фигуру помощника капитана. Луциа попытался что-то сказать, но корабль качнуло, тело согнуло в спазме, и он только болезненно застонал.

— Бедолага, — с жалостью произнес страшный пират и подал Луциа ведро.

Было очень обидно лишаться драгоценных персиков, и Луциа с тоской во взгляде рассматривал их останки на дне. Справился он быстро, но особо не полегчало.

— Как он? — к ним заявился сам капитан. Видимо, из болезни Луциа на корабле уже устроили шоу, и все приходили им любоваться. Луциа даже ответить не мог, только страдальчески покосился на Марко.

— Плохо. Если море не успокоится, придется его ссадить! — ответил за него помощник, и Луциа энергично закивал.

— Не маши головой, — рявкнул Толль, — снова блевать начнешь!

— Да нечем уже, — жалобно проблеял омега и поднял несчастный взгляд на мучителей. Толль качался вместе с палубой и мачтами, то скрывая собой, то открывая обзор на круглую толстощекую луну. Луциа залюбовался на мгновение небесным светилом и тут же пожалел, потому что тошнота подступила с новой силой.

Он зажал рот рукой и, застонав, повернулся к ведру. Но вместо облегчения его внезапно схватили за шкирку, подбросили как щенка и швырнули на мокрую от морской соли палубу. Луциа даже толком испугаться не успел — слишком плохо переносил море его организм.

— Руки прочь! — сквозь шум в ушах разобрал он слова капитана. Очень злого капитана.

— Ты забываешься, Толль! — проревел второй голос, такой же злой и очень низкий. Луциа не рисковал открывать глаза, и без того мутило, а от держащего его альфы отвратительно пахло куревом и ромом. Так что как только его одежду отпустили, он тут же стал отползать в сторону. — Мои ребята за тебя все грязные дела делают, а ты даже омежку не можешь дать поиграть!

Луциа успел продвинуться всего на пару футов, когда его пнули под живот и снова встряхнули. Глаза все же пришлось открыть. Трое крепышей из пиратской команды стояли напротив Толля и его помощника и, очевидно, собирались сражаться за тело прекрасного принца. Только не чинно и благородно, на дуэли и ради женитьбы, а чем придется, и для весьма низменных и пугающих целей. Луциа отчаянно захныкал, уже мечтая, чтобы Толль забрал его себе и никому не отдавал.

— Мы все рассчитываем на его дырку, — прорычал одноглазый и однозубый пират.

— Капитан должен делиться! — продолжил однорукий и одноногий.

— Это моя дырка! — грозно, как гремевший над морем шторм, заорал Толль.

— Мы в порту уже два месяца как не были! Не жалеешь команду — не будут жалеть и тебя! Либо шлюха достанется всем, либо мы тебя сделаем шлюхой!

— Руки прочь от моей дырки! — нечленораздельно проревел Толль. Выглядел он безумно — мокрый от шторма, взлохмаченный от ветра, с гневно выпученными глазами.

— Чего ж это она твоя? Сам говорил: добыча Кровавого Толля — общая добыча, — захихикал одноглазый.

— Мы его мягко попользуем, тебе целым куском вернем, — поддакнул однорукий.

— Ага, только сначала всей командой на члены натянем, — заржал третий, и капитан с рыком бросился на обидчиков.

Пираты схватились за мечи, ножи и палки, троица схлестнулась с капитаном и его помощником, а Луциа, отброшенный в сторону, снова стал отползать. Пираты кричали, вопили, прыгали вокруг него, пытаясь наступить на пальцы и свалиться на хребет. Рядом с Луциа смачно шлепнулась отрубленная рука однорукого, и он зарыдал, беспомощно тычась в ванты у грот-мачты.

Марко на удивление ловко и резво орудовал огромным палашом. Толль отлично управлялся дорогой рапирой и резным эфесом, и вскоре восставших против своего капитана пиратов покромсали и вышвырнули за борт на корм рыбам. Луциа не переставая ревел. От всего свалившегося, от страха и ужаса было так плохо, что никакая морская болезнь не сравнится.

Когда останки были убраны, а бравый капитан стер со своей рапиры налипшие кишочки, Луциа, сжав зубы, снова попытался сбежать. Палубу вместе с дождем заливало кровью, и он не мог ей дышать. Чтобы встать на ноги, потребовалось цепляться за мачту, а потом он дернулся к корме, собираясь прыгнуть в море, и пусть любимый папочка плачет по поводу. До спасительной свободы не хватило пары шагов. Его в очередной раз схватили, дернули за руку, и Луциа, не удержавшись, грохнулся на палубу.

Набирающую обороты истерику прервал очередной приступ тошноты. Луциа, заливаясь слезами и растирая сопли по лицу, снова вырвало.

— Да сколько можно, Лу, ты мне весь корабль уже испоганил! — по-свойски спросил капитан и, подхватив его на руки, прижал к груди. Луциа рыдал, не слушая и не слыша. От Толля еле заметно пахло персиками, и Луциа завыл от этого с детства любимого запаха. Потому что было плохо, страшно и очень сильно хотелось домой. — Вот же бедовый омега, в детстве ты казался крепче...