Глава 2

— Ты продал себя за сохранность своей команды! Это, считай, благородное дело, — вроде как попытался утешить его Толль.

— Я их просто пожалел. Не хочу быть твоей подстилкой, это гадко!

— С чего бы гадко?! — сразу разозлился пират, и Луциа вздрогнул от рычащих грозных ноток в его голосе. — Знаком я с нравами в Валенсии. Омеги дворянства не знают мер и приличия, прыгают из койки в койку, а в течку устраивают оргии! Твой отец, любитель разврата, превратил страну черт знает во что!

— Зато папочка меня берег, — всхлипнул Луциа. Пусть отец и не был показателем благочестия, но семью свою уважал, и папа никогда не жаловался на многочисленных любовников мужа. Да и сам не отставал.

— Ага, для ложа Гвидо! — еще злее зарычал пират.

— Да для кого угодно, кто сделает мой первый раз изумительным и приятным! — обиженно выкрикнул Луциа и приготовился к расплате. Но пират его не тронул.

— Об этом я не подумал, — пробормотал он тихо и поднялся.

Луциа не удержал вздоха облегчения и убрал руку, открывая обзор на мрачную, полутемную каюту и ее еще более мрачного хозяина. Кровавый Толль был крепок и хорош собой, еще бы не вонял, мог бы даже понравиться наивному и робкому Луциа. Но пират с гребнем и щеткой в близком знакомстве не состоял, одежда на нем помялась и пахла так, что в глазах щипало, а злобные ухмылки и горячие взгляды заставляли все в паху поджиматься.

— Первый раз будет изумительный, — пообещал пират, — а потом я буду делать с тобой, что пожелаю!

Добавлено это было с такой страстью, что Луциа снова спрятал глаза, спасаясь от пошлых намеков и своего волнения. Дверь в каюту с грохотом захлопнулась, в скважине повернулся тяжелый ключ, а потом еще к дверям что-то приставили, явно огораживая Луциа от всех возможных путей побега. Бежать хотелось ну очень сильно. Только плавать он не умел, воды боялся, да и море не слишком жаловал.

Оставленный один, Луциа ударился в тоску, грустил по папе, на всякий случай вспомнил погибшего отца, чтоб наверняка пробило на слезу, а потом вспомнил о том, что не поужинал, и тут его совсем прорвало, так что от переживаний он уснул. Проснулся в темноте и холоде: в каюте, скрипя деревянной обшивкой, гулял ветер, мокрое одеяло совсем не грело, а подушка от его слез стала еще мокрее. В животе урчало от голода и мутило от качки — его вечный недуг сейчас чувствовался как никогда.

Морская болезнь мешала Луциа наслаждаться речными прогулками и путешествиями на кораблях. Он бы по своей воле вообще никогда не приближался к воде. И на свадьбу не желал ехать в каюте. Но брат настоял, чуть ли не силком впихнул на корабль, и вот результат — их буквально через пару часов пути захватили пираты, явившись словно из ниоткуда, и с дикими криками бросились на абордаж. Всю сопровождающую их стражу перебили, а команду и слуг согнали на палубу, заставляя Луциа принять не самое верное решение в своей жизни.

Сейчас он был уверен, что следовало отказать, отправить своих милых фрейлин и престарелого камердинера на корм каннибалам, а самому вернуться домой в теплую постель и в объятия папы. Хотя, возможно, Чезаре прогнал бы его в монастырь за непослушание и загубленный присланный женихом корабль. Ото всех своих грустных мыслей и безысходной ситуации Луциа еще раз поплакал, а потом понял, что тошнота стала невыносимой, и ему срочно требуется ведро.

Морская болезнь разыгралась не на шутку, потому что их лихое суденышко попало в шторм. Нехилую такую грозу — дождик рвал паруса, волны смывали с палубы неаккуратных матросов, а жалкое окошечко его каюты трещало под напором стихии. Луциа подобрался к двери, подполз, насколько позволяли ватные ноги, и стал, подвывая, стучать и барабанить в закрытые двери.

Что удивительно, под напором омежьих кулаков неприступная преграда сдалась и отворилась. Луциа, не глядя по сторонам, кинулся вверх по узенькой мокрой лесенке, желая добраться до свежего воздуха. Преодолел пролет, рванул к ведущему на палубу трюму. Распахнул двери и снова захлопнул.

В одно мгновение его окатило волной, забило рот тиной и сбросило с лестницы на пол. Отплевываясь и очень культурно ругаясь, Луциа с трудом встал на ноги. Тошнота сразу ударила в горло, хотелось вывернуть и без того пустой желудок, чтобы хоть немного полегчало. На карачках Луциа снова дополз до двери, выпихнул свою бренную тушку на воздух и дополз до борта. Вокруг творилась безумная вакханалия — пираты веселились, орали «Йо-Хо-Хо» и скакали по пляшущей палубе. Ноги в огромных сапогах гремели словно гром, и вскидывая их высоко, пираты разбрасывали вокруг себя битые кружки и маленьких котят.

От этого безобразия Луциа стало еще хуже. Перегнувшись, он блеванул, отхватил волной по морде и еще раз блеванул уже на себя.

— Куда тебя несет! — Грозный рык пострашнее шума волн заставил бедолагу приоткрыть один глаз.

Страшный капитан Толль, мокрый с головы до ног, в свете сверкнувшей молнии показался чудовищем из темных вод. Луциа взвизгнул, попытался подняться, но новый спазм скрутил живот, и он наклонился, выблевывая остатки своего желудка. Толль присел с ним рядом, уж слишком заботливо придержал растрепавшиеся волосы и помог подняться, когда Луциа полегчало.

— Никудышный из тебя моряк, — недовольно произнес он.

— Не моряк я, а принц, — всхлипнул Луциа, надеясь, что теперь его оставят в покое и больше не будут тягать и щупать. Но Толль был другого мнения — подхватил его на руки, благо, теперь не закинул на спину, а весьма нежно уложил к себе на плечо и отнес назад в каюту.

Луциа от моря, от тошноты и холодных брызг мелко трясло, хотелось согреться, а еще лучше домой. Толль засунул его в постель, и Луциа тут же поджал под себя ноги, жалобно всхлипнул и потянулся за одеялом. Альфа не дал, выдернул тряпицу из окоченевших пальцев и обхватил своими огромными ладонями поперек тела — так что одна рука обвила спину, а вторая легла на живот.

Луциа от подобных манипуляций зажался, испуганно задрожал и даже снова пустил слезу, но Толль ничего страшного не предпринимал, просто согревал своими ладонями, и Луциа действительно очень быстро согрелся. От чужого тепла даже живот болеть перестал, хотя, возможно, Луциа уже просто не осталось чем блевать.

— Спасибо, — пробормотал он, когда озноб ушел, и тело окутало непривычное тепло с легким сладковатым запахом. Этот аромат всегда нравился и привлекал, а сейчас казался фантомным воспоминанием о счастливом детстве. — Ты ведь меня не обидишь? — наивно спросил он.

Пират на подобное заявление крякнул, хрюкнул и грубо заржал.

— Течка начнется, не отвертишься. Будет у тебя красивый первый раз — сам на моем члене будешь скакать и вопить от наслаждения!

— Угу, — расстроенно буркнул Луциа и, забившись в грязную вонючую подушку, все же расплакался.