ГЛАВА 5

Что ж, ладно! Нет — так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.

Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.

— Чтоб тебя!

И сразу погасил эмоции.

Спокойно! Я в сознании — уже радует. Самолёт только после ремонта и профилактики. Всё получится. После Барьера ничего не работает. По ощущениям — даже собственному сердцу приходится запускаться заново, что уж говорить о технике.

Секунда ушла на то, чтобы взять себя в руки. Еще щелчок тумблером. Ничего.

Если физических повреждений не было, то обычно двух переключений хватало, чтобы аппаратура начала работать. Похоже этот раз — особенный. Слава богу не настолько особенный, как прошлый. Но расслабляться не стоило.

Словно в подтверждение моих догадок, «Беркут» вдруг начал задирать нос. Отлично! Только срыва потока мне сейчас не хватало.

Странное дело: я постоянно собирался завязать с полетами, вернуться в родной край, восстановить дом, оставленный мне матерью, благо денег накопил достаточно, может быть завести семью, детей… Но не проходило и пары недель, как снова садился за штурвал, взлетал и рвался через Барьер.

Краешком сознания я понимал, что делал это не из-за любви к деньгам, риску или чему подобному, а просто потому, что мог! Совершал то, что недоступно другим. И пусть Барьеры буквально разрезали планету на части, но лично я не видел в этом ничего страшного.

Историки утверждали, что раньше — до Разлома — границы обозначались лишь линиями на бумаге. И человек мог спокойно их пересекать, ну если только ему не мешали другие люди. Государства охраняли эти надуманные линии, спорили из-за них и даже воевали. Ну не знаю… странно это как по мне.

Ученые мужи, заявляющие об этом, имели, конечно, вес и авторитет в своих кругах, но мне сложно представить, чтобы, к примеру Восточно-европейская губерния начала воевать со Средиземноморской из-за того, что воображаемая линия их разделяющая сместилась на километр или на два. Глупость несусветная. Вот Барьер — это граница! Нерушимая, явная, четкая и практически непроницаемая.

Даже если все так, как написано в учебниках и статьях, Разлом расставил все по местам. Почти четыреста лет назад наша планета, по неизвестной до сих пор причине, треснула по швам, разделив глубочайшими пропастями всю поверхность на произвольные части, и высвободила из недр невиданное доселе и совершенно непроницаемое излучение, названное впоследствии Барьерами. Тем самым жестко и непререкаемо заключив человечество в изолированные Пределы. Как по мне, то и правильно! Опять-таки, если слушать тех же историков, то неизвестно к чему привело бы дальнейшее совместное существование. Может нас — людей уже и на свете не осталось бы — вымерли, как динозавры.

Н-да… Очень уместные мысли, когда твой самолет того и гляди свалится в штопор! А «Беркут», машина хоть и крепкая, даже боевая в части оснащения и характеристик, но по большому счету всего лишь транспортник, для фигур высшего пилотажа не предназначенный.

Замедленная реакция и мысленный ступор — еще одно следствие пролета через Барьер — часто не сразу в себя приходишь. Потребовалось даже мотнуть головой, чтобы прогнать лишнее из головы.

Так…собраться… Собраться!

Мерзкое чувство подскочившего к горлу желудка, возвестило о том, что самолет начал опускать нос.

— Куда! Стоять!

Машине, как дрессированной собаке, порой требовался хороший окрик.

Еще дважды безрезультатно щелкнул тумблером. Мысленно выругался. Наперекор инстинктам, толкнул штурвал от себя, сознательно направляя «Беркут» вниз и стараясь поймать воздушный поток. Снова попытался запустить вспомогательную силовую установку. Характерная дрожь прошла по корпусу самолета. Потом машина вздрогнула — ожили дизеля. Появилась тяга.

Отлично!

Начал работать закрылками, выравнивая «Беркут». Тряска усилилась, но я уже знал, что «вытащил» самолет. Внутри появилось удовлетворение и крайне приятное чувство одержанной победы.

Со лба стекал пот, рубашку тоже можно выжимать.

Надо проверить, как там мой прикрывающий.

— “Беркут” вызывает “Шмеля”.

Поляк не ответил, хотя мы уже достаточно удалились от Барьера, чтобы заработала связь. И сразу поправил себя: я удалился!

И снова вернулись все страхи.

— Войцех!?

Да чтоб тебя! Неужели на этот раз у напарника что-то случилось?!

— Войцех, ответь.

Я начал высматривать “Шмель” над собой, по бокам и, с замиранием сердца, внизу.

Окрашенные закатным солнцем и Барьером в розовый горы мало отличались от таких же в Верхне-китайском Пределе, который мы покинули.

Самолёта прикрывающего нигде не было.

— Войцех! Это Златов, ответь!

— Да не шуми, я прямо над тобой.

— А чего молчишь?

— Закатом залюбовался.

— Вот ты…

Поляк рассмеялся:

— Хотелось посмотреть, как ты паниковать начнёшь.

А мне хотелось ему отвесить хорошего тумака. Шутить вздумал! Весело ему.

— Как обстановка? — сердито пробурчал я.

— Пространство чистое, в воздухе кроме нас — никого. Вышли недалеко от Калькутты.

Ого! Далеко нас снесло. Радовало только, что в Калькутте располагался вполне приличный аэродром. Поэтому, можно сказать, что всё хорошо.

Зря я так переживал и волновался. Все эти страхи, суеверия, байки — ничего они не значат. Только голову забивают и нервы щекочут.

— Злотый, ты чего, обиделся?

— Перед тем, как ты меня догнал, я видел тень призрачного пилота.

Войцех замолчал. Что, уже не так смешно? Настал мой черёд злорадствовать.

Я не знал, насколько он суеверен, если как я, то мои слова произведут на него впечатление. Если же хоть немного больше… я улыбнулся, чувствуя себя этаким злым гением.

— Златов, ты это… извини, — проговорил, наконец, напарник.

— Ладно, проехали. Как завёлся?

— С первого раза.

Я даже позавидовал. У меня давно так не получалось. Отличная машина у поляка.

— В Калькутте знаешь, где перекусить нормально, чтобы не плеваться огнём потом?

Я прекрасно помнил наставления Джеремайи, но никто не будет диктовать мне, где питаться.

— Есть местечко недалеко от храма Восьмого шудра, — ответил Войцех.

— А Восьмой это у них кто: йог или слоноголовый?

— Йог.

Настроение у меня заметно улучшилось. Самолёт летел ровно, двигатели “шептали”, скоро приземлимся, сходим перекусить, а то уже начинало урчать в животе. Страх остался в прошлом. Зря я только нервничал.

И вдруг позади меня, из пустого грузового отсека, раздался громкий, протяжный звук, от которого кровь застыла у меня в жилах.

Звук повторился.

Что за ерунда?! Это не похоже ни на скрип обшивки, ни на признак какой-то технической поломки. Больше на чей-то вскрик или стон, а скорее — всё вместе.

Снова вернулись мысли о призрачном пилоте. Воображение быстро нарисовало самые ужасные картины. Во рту пересохло. С трудом сглотнув, я вызвал напарника:

— Войцех?

Тот по тону понял: что-то случилось.

— Внимательно.

— У меня кто-то в самолёте. В грузовом отсеке, — выдавил я. — Ставлю на автопилот. Иду проверять.

— Принял.

Понятию не имею, чем мог бы помочь Войцех, но от осознания, что он в курсе происходящего появлялась хоть какая-то толика смелости. Включив автопилот, я снял наушники и выбрался из кресла. Бросил взгляд на раскинувшиеся за бортом горы, окрашенные закатным солнцем и Барьером в мрачные багровые цвета. Лучше бы не смотрел, это лишь добавило жути к ситуации.

Нервными движениями нашарил прикреплённые к спинке кресла ножны и достал из них охотничий тесак. Мысленно посмеялся над собой: тесак против призрака?! Ага!

Но зато не так страшно. Хотя нет, всё равно страшно.

Медленно вышел в грузовой отсек, занимавший большую часть самолёта, и осмотрелся. Стеллаж, закрытый сеткой вдоль одного борта, два длинных полуметровой высоты ящика защитного цвета со стружкой внутри, для перевозки хрупких предметов — вдоль другого, и…всё. Отсек пустой. Как и тогда, когда я осматривал его после ремонта.

Я стоял, напряженно вслушиваясь. Сердце бешено колотилось. Но ничего кроме гула двигателей и шума ветра за бортом до моих ушей не доносилось.

Может показалось?

Ага! Дважды!

Так… Ящики заперты, полки стеллажа пустые, кроме нескольких, где я хранил инструменты, всякую ветошь, ЗИП и масло.

Но я же не сошел с ума и ясно слышал звук. Я стоял посреди отсека с тесаком в руке и чувствовал себя крайне глупо. Ладно, будет повод Войцеху для шуток.

Я собрался вернуться в кресло, как вдруг страх ледяной иглой пронзил меня от маковки до копчика: ветошь на самой нижней полке слабо зашевелилась. Выпала и покатилась по полу отвёртка, звякнул металлом о металл разводной ключ.

Я медленно оглянулся, и в этот момент снова раздался стон.

Вспомнились все страшилки, слышанные в детстве. Вроде и рациональный человек, но всё равно мурашки прошлись по телу нестройной гурьбой.

Сетка заколыхалась, ветошь за ней опять начала шевелиться.

Потом тряпьё вывалилось со стеллажа, а следом за ней…

…выпала чья-то рука!

Я вроде и ожидал… не скажу, что такого, но чего-то же ожидал, только всё равно чуть не подпрыгнул. Пальцы нервно стиснули рукоять ножа.

Когда оторопь прошла, и я смог, наконец, соображать, то бросился вперёд, схватил человека — отчаянно надеясь, что это именно человек — за руку и рывком вытащил с полки.

Получилось у меня на удивление легко. Спустя секунду, я во все глаза, открыв от удивления рот, смотрел на лежащую у моих ног девушку с бледным лицом, темными, собранными в пучок волосами, одетую в черный китайский халат. Точно такой, что был на незнакомке, просившей меня накануне ночью отказаться от заказа Джеремайи.

Во дела!

Да тут «заяц»! Ни разу не слышал, чтобы кто-то таким способом пересекал Барьер. А потом это вылетело у меня из головы, потому что другая мысль, вытеснила остальные. Ведь получалось, что сейчас у меня на борту был не просто «заяц», а пассажир! И, значит, я нарушил один из пунктов контракта!

Похоже, приметы всё-таки не врали, предвещая беду.

Я стоял над девушкой, пытаясь сообразить, что делать дальше.

И с ней, и вообще.

В голову мало что приходило.

Так. Ладно.

Первое, что надо — связать ей руки, от греха подальше, а потом сказать Войцеху, что скорее всего мы попали в серьёзные неприятности.

Стянув незваной гостье запястья куском тряпки, я вернулся в кресло.

— Войцех?

— Слушаю.

— У меня на борту пассажир.

Напарник ответил после паузы, явно осторожно подбирая слова:

— А… разве это не… нарушает условий контракта?

— Я не знал, что она на борту. Узнал, когда стала приходить в себя после Барьера.

— Она?

— Да, девушка, на вид лет двадцати. Я проверял отсек, перед тем как вывести «Беркут» из ангара. Посторонних не было. Но потом уходил за конвертом к Джеремайе. Видимо в этот момент она и пробралась.

— Это одна из девчонок Хо? Может он всё подстроил?

— Не знаю. Она ещё не очухалась.

— Злотый… так узнай! — в голосе напарника прозвучало раздражение.

Я его понимал. Полёт только начался, а серьезнейший контракт уже был нарушен. И Войцех прав, на автопилоте самолёт будет лететь ещё часа полтора. Времени достаточно, чтобы устроить небольшой допрос. Я повесил гарнитуру на шею, чтобы и мне не мешала, и в тоже время напарник тоже мог всё слышать, и пошёл в грузовой отсек.

После Прокола, каждый приходил в себя по-разному. Чем чаще это делать, тем быстрее организм и сознание возобновляли работу. Девица явно не была опытным забарьерщиком. Хотя то, что она пережила Прокол и не впала в кому — делало её одной из нас. Возможно, в другой ситуации я восхитился бы её смелостью и безрассудностью, но сейчас я испытывал только злость и досаду.

— Эй! Просыпайся, — я похлопал её по щекам.

Не мог не отметить, что девица была весьма симпатичной особой, но это не отменяло устроенной ей подставы. Похлопывания не помогали. Я достал фляжку с водой, отвинтил крышку, промочил горло, а потом плеснул незнакомке в лицо.

Она вздрогнула, распахнула большущие серо-зелёные глаза и резко села. Какое-то время смотрела на меня, как испуганный ребёнок. Заметив по взгляду, что сознание вернулось к ней, я спросил:

— Ты кто такая?

Девица не ответила. Начала озираться, с растерянным видом. Либо соображала ещё туго, либо притворялась.

— Завязывай с цирком и отвечай на вопрос, если не хочешь выйти наружу, прямо сейчас.

Она продолжила спектакль, а я зритель неблагодарный. Шагнул к ней, схватил за шиворот и поволок к двери.

Она сразу вскрикнула, начала брыкаться, пыталась хвататься связанными руками за всё, что подворачивалось.

Подтащив её к двери, взялся за верхний рычаг.

— Начинаешь говорить или прощаемся?

Ответом мне послужил злобный взгляд.

Ладно.

Начал открывать дверь, по-прежнему удерживая ее за воротник. Она пыталась кусаться, но я придавил её коленом к полу.

Когда верхний запор открылся, и я потянулся к нижнему, она сдавлено проговорила:

— Пусти, скотина… Пусти!

— Через пару секунд, непременно отпущу.

— Нет!

Я позволил ей извернуться и отползти на шаг. Сурово смотрел на неё, всем своим видом показывая решимость либо узнать, что мне надо, либо выбросить её за борт.

— Говори! Ты кто такая?! Что тебе тут надо?

— Я…. Я….

— Не врать! — заорал я, заставив незнакомку вздрогнуть и испуганно отпрянуть. — Что ты делаешь у меня в самолёте?!

— Я просила тебя не брать контракт! — вдруг крикнула она в ответ, яростно блеснув глазами. — Ты понятия не имеешь, что случится, если ты доставишь письмо!

Такая наглость обескураживала.

— Отчего же, — проговорил я совершено спокойно. — Знаю.

Теперь она растерянно моргала.

— Знаешь? — переспросила недоверчиво.

— Конечно! Я выполню контракт и получу вознаграждение. Как и планировалось. Но вернёмся к тебе. Ты кто такая и что делаешь на моём самолёте? Если собираешься играть в молчанку или врать, — я кивком указал на дверь, — держать не стану. Времени у меня в обрез, а значит и у тебя, поэтому начинай.

Она молчала, но едва я подался к ней, как сразу заговорила:

— Меня зовут Клара Уолден, дочь Томаса Уолдена.

Начало положено. Я уселся на одном из ящиков и выжидательно посмотрел на свою пассажирку:

— Продолжай.

Вместо этого она повторила:

— Томаса Уолдена.

— Это я уже слышал, — видимо, она считала, что имя её отца должно для меня что-то значить. Оно действительно показалось мне знакомым, но сразу вспомнить не смог. — Что ты делаешь у меня на борту?

— Ты на него работаешь!

— Ошибаешь….

— Джеремайя работает на моего отца. И получается, что ты тоже работаешь на моего отца, а значит — и на меня. Поэтому, развяжи меня и выполняй мои дальнейшие указания.

Сделав вид, что задумался, я, спустя несколько секунд, проговорил:

— Весь внимание, сударыня.

Услышал в наушнике смешок Войцеха, но сам сдержался.

Она протянула мне руки, чтобы я снял верёвку и продолжила:

— Конверт не нужно доставлять в Кейптаун. Уничтожь его, а лучше отдай мне. Свою награду вы получите, как и было обещано. Пошевеливайся, а то у меня запястья уже болят. И, так и быть, я закрою на это глаза, и тебя не накажут.

— Не накажут?

— Нет.

— Слышал, Войцех, оказывается у нас никаких проблем.

— Ага. Что будешь делать?

Первый вариант, пришедший в голову: действительно выбросить её за борт. Но здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит. Она знала о нашем задании достаточно много, чтобы сказанное ей могло оказаться правдой. И если у меня на борту действительно дочь криминального босса Альбионского Предела, выбрасывать её из самолёта — не самая блестящая идея. К тому же она была забарьерщиком, как и мы.

Ситуацию нужно было обдумать.

— Сиди здесь, — велел я сурово. — И выполняй мои приказы. Ослушаешься — отправишься на свежий воздух. Ясно?

— Но я…

— Ясно?!

Она понурила голову и кивнула.