Разлом

— Злотый! Злотый!

Голос Войцеха тонким писком пробивался сквозь давящую тишину.

— Злотый, сука, очнись!

А! Значит, как ругаться, так это мы на русском, а как моё имя и фамилию произносить, так сразу на польский переходим. Вот “Злотый” пусть тебе и отвечает.

— Злотый, подъем! Не спать, Злотый!

Противный звук мешал нежиться в спокойном полусонном состоянии. Хотелось протянуть руку и выключить мерзкого напарника. Для этого надо что-то повернуть.

— Златов!

Ага. Помнишь значит мою фамилию. И что я никакой не «злотый», не «джин», не «деоро», не «арани», и уж точно не «голди», как любят меня почему-то называть местные в разных Пределах. Я — Златов. Роман Златов.

— Злотый, ты горишь! — надрывался напарник.

Ну вот что за мудак, а? Причём братца моего — Петра — он "злотым" не звал. Но тут, скорее всего дело в титуле. Тот - Полномочный посол Его Императорского Величества как-никак. Хотя, лично мне – начхать на его регалии… Так, стоп! Что значит «горишь»?!

Я будто выныривал на поверхность после глубокого погружения. Муть, застившая взгляд, расступалась, возвращались звуки.

— Златов! Златов! — теперь голос прикрывающего просто гремел в наушниках. — Очнись!

Противный писк разносился по кабине и резал слух. В такт ему на панели мигала красная лампочка противопожарной системы, оповещая о том, что правый двигатель моего «Беркута» действительно горит.

Я помотал головой и несколько раз зажмурился, пытаясь окончательно прийти в себя.

— Златов! — вопил напарник.

Желто-черный полосатый хвост его юркого «Шмеля» маячил прямо по курсу, отчетливо различимый на голубом полотнище неба.

Так, так, так! Рома! Давай, включай бестолковку! Делай что-то! Ты же пилот с почти пятнадцатилетним стажем. У тебя за плечами сотни рейсов….

Но мыслить чётко не получалось. Да, горит движок. Да, ситуация смертельно опасная. Да, кроме меня никто не сможет ничего сделать. Делать то что?

Ох, тяжко дался в этот раз переход через Барьер. Организм категорически хотел спать и ему было плевать, что счёт идёт на секунды.

— Златов, очнись!

— Я здесь, Войцех, — это ещё не я сказал, это губы сами прошептали, но хоть что-то.

— Ты горишь, Рома!

— Чего орёшь, — вяло проговорил я наконец. — Ну горю? Ну и что?

И вдруг сознание включилось. Будто по щелчку. И тут же страх, ледяной иглой, пронзил от маковки до пяток.

Самолёт горит! Значит перехватчики на той стороне Барьера таки зацепили! Сволочи!

— Златов, приди в себя!

— Спокойно, пришёл уже. Где нас выбросило?

— Отлично вышли, до платформы рукой подать! — Войцех по инерции продолжал вопить. — Гаси пламя!

— Всё, не ори больше. Решаю.

Очевидно, что первая очередь пожаротушения не сработала. Не удивительно — в Барьере не только людское сознание даёт сбой, но и техника.

Пальцы соскользнули со штурвала, потянулись к панели, перекрывая подачу топлива на поврежденный двигатель, а потом вверх, к ряду кнопок над головой, включая огнетушители второй очереди.

Будем надеяться, что они исправны. Послышались тихие хлопки сработавших пиропатронов, заглушаемые воем ветра за бортом и гулом левого движка. Сигнал тревоги не утихал, а лампа продолжала мигать.

— Войцех, посмотри, что там у меня сейчас?

«Шмель» напарника сразу ушёл вверх и, сбросив тягу, пропустил меня под собой.

— Коптишь, как в колбасном цеху.

— Пламя?

Пауза. Слишком длинная пауза. Я напрягся.

— Нет. Нормально!

Подтверждая его слова, заткнулся, наконец, сигнал тревоги.

Отлично. Я с облегчение выдохнул. Осталось дотянуть до летающей платформы-аэродрома Дядюшки Хо.

— Злотый, тебя кренит влево.

Это я уже и без него видел. И пытался исправить положение, но триммер не работал.

— Кнюпели отказали.

— Издеваешься?

— Нет.

— Злотый, ты свой «Беркут» чинил или просто покрасил?

Вот ни разу не смешно. Если не устранить крен, то….

Нет, не хочу думать, что может случиться. Но не проходящий холодок в груди уже превратился в ледяной сгусток.

— Боюсь, так ты не дотянешь до платформы дядюшки Хо.

Спасибо, что уточнил, куда я не дотяну. Как будто над Зеркальной пустыней есть другие летающие платформы. Но что напарник мог ещё сделать? Только трындеть, не давая мне свалиться в животный страх. И на том спасибо.

— Попробуй перекачать топливо из левого бака в правый.

— Мозг себе перекачай из левого полушария в правое. Может думать начнёшь, а не просто чушь нести, — огрызнулся я, бросая штурвал и высвобождая рукоятку на колесе триммера стабилизатора.

И если любой электронике в Барьере запросто мог прийти каюк, то «мускульный привод» почти никогда не подводил.

— Давай, Злотый, у тебя получится! — подбадривал Войцех.

— Знаю, — пробормотал я под нос, мысленно отсчитывая щелчки прокручиваемого колеса.

Действовать нужно четко, без суеты и лишних движений.

— Красавчик! — напарник увидел, что мой «Беркут» выравнивается.

— А то! — буркнул я. — Старина Хо и так заждался….

Я перевёл дух и осмотрелся. Растрёпанное облачное поле расстилалось где-то далеко внизу. Слева по курсу сияло ослепительное солнце, а впереди и несколько ниже уже виднелась громада летающей платформы Дядюшки Хо. До неё оставались считанные минуты. Ещё чуть-чуть и меня ждал горячий душ и уютный бар, а "Беркут", наконец попадёт в руки к хорошему механику.

Пронзительное верещание предупреждения о ракетной атаке застало меня врасплох.

— Что?! — завопил я, прижимаясь лбом к пластику фонаря и выискивая внизу инверсионный след.

Не сказать, что это была какая-то редкость — недорого купить примитивный ПЗРК особых проблем не было. А желающие сбить почтовика-контрабандиста после Прокола не переводились никогда — ведь иногда это им удавалось, а стоимость даже разбитого самолета с грузом многократно превосходила стоимость одноразовой зенитной системы.

Верещание не унималось — значит ракета была пущена именно по нам и, не исключено, что её головка самонаведения уже вцепилась в магнитно-тепловой след моего самолёта!

— Войцех, где она?!

— На десять часов.

Ага, значит ракету пустили навстречу, а не вдогонку. Очень интересно.

На десять часов внизу темнел горный массив, поднимаясь почти до высоты, на которой я летел, и сверкая снежными шапками на фоне ярко-синего неба. Прямо подо мной блестела Зеркальная пустыня. Несколько сотен лет назад, здесь была страна под названием… кажется Афганистан. После Разлома, Нижний Китай решил захватить всю доступную территорию. Местные отчаянно сопротивлялись и их уничтожили несколькими ядерными ударами. Людей превратили в прах, города в пыль, а песок в стекло. Оно-то сейчас и переливалось внизу мириадами бликов, мешая обзору. Но всё-таки я сумел разглядеть тонкую бело-серую нить, тянущуюся от подножия небольшой гряды в нашем направлении, а следом ещё одну немного левее.

Две ракеты! Ну правильно, два ведь самолёта. И куда только смотрит служба безопасности старого Хо? Что, трудно держать под контролем землю со всеми его приборами и наземными патрулями? Ведь эта летающая платформа считалась одной из самых безопасных… до этого момента.

На «Беркуте» имелся стандартный БКО, но все тепловые ловушки я израсходовал по ту сторону Барьера, уходя от пограничников. Впрочем, несколько фигур высшего пилотажа я на своей птичке мог исполнить даже с одним двигателем. Этого должно было хватить, чтобы сбросить захват головок самонаведения старых и медленных ракет.

Я тронул штурвал, начиная набирать высоту, но оставшийся двигатель вдруг «закашлял», по самолёту пробежала дрожь, а тяга заметно упала. Затаив дыхание, я с тревогой ждал, чем всё это закончится, продолжая, впрочем, поднимать машину всё выше и выше. Как бы не сложились обстоятельства, запас высоты — это запас моей жизни.

Система предупреждения о пуске ракет продолжала истерить, мешая слушать движок. Но я всё равно отчётливо слышал, что звук изменился, стал басовитее и прерывистее, да и привычная перегрузка ощущалась не так, как должна бы. Если мне не хватит мощности, ракета меня догонит, даже если сперва пройдёт мимо и довернёт мне в хвост.

— Войцех, мне не оторваться!

— Принял!

«Шмель» нырнул вниз и заложил вираж, выходя на курс для перехвата ракет. Быстрый и маленький самолет напарника мог потягаться с ракетами ПЗРК не только маневренностью, но и кустарной системой РЭБ, за которую четыре Предела назад он отвалил немаленькую сумму. Да и скорострельные пулемёты у Войцеха есть.

Я продолжал набирать высоту, одновременно отворачивая вправо и меняя курс по направлению к платформе Хо.

«Шмель» показал ракетам брюхо и резко ушёл ещё ниже. Серые полоски инверсионных следов синхронно изогнулись и тоже устремились к земле. Я перевёл дыхание и посмотрел вперёд. Сколько ещё продержится движок? На всякий случай, надо набрать высоту, если откажет и второй движок, то на посадочную полосу платформы смогу просто спланировать.

— Злотый, — раздался в наушниках голос напарника. — Ракеты я забрал, теперь надо сбросить. Увидимся на платформе.

— Давай!

Желать удачи не стал, чтоб не сглазить.

Сигнал тревоги замолк, кровавая надпись на экране погасла.

Войцех — молодец! Свою долю сегодня отработал сполна. И, само собой, с меня пирушка.

А всё-таки любопытно, кто мог по нам стрелять? Зачем? У нас и груз-то не слишком дорогой.

Вдруг самолёт тряхнуло. Что-то я слишком часто стал в последнее время уходить в мысли, забывая о насущном. Проблема никуда не делась — если высоты уже и достаточно для планирования, то на пределе, надо подняться повыше. Движок должен продержаться ещё хотя бы минуту! Всего одну долбанную минуту — и мне точно хватит с запасом!

И вдруг наступила тишина. Не абсолютная, как в Барьере, не давящая, не сводящая с ума, а вполне себе наполненная свистом воздуха, щелканьем реле в глубине приборной панели и поскрипыванием обшивки, самая обычная тишина, наступающая… когда перестаёт работать твой последний двигатель.

Да чтоб тебя! А веселье-то продолжается!

Я пытался храбриться, но сердце ушло в пятки. Ведь при всём опыте, я не был уверен, что мне хватит запаса высоты и скорости.

А даже, если и хватит, то в обрез.

Я посмотрел на сверкающую вдалеке громадину, подвешенную в воздухе на четырех цеппелинах, облепленную панелями солнечных батарей. Множество ярусов, длинная ВПП, кубические нагромождения деревянных построек, скрывающих склады, комнаты отдыха для пилотов, апартаменты для важных гостей, пару сотен человек обслуги, бар, сауну и даже массажный салон или скорее бордель…

С самого первого посещения платформы два года назад, я восторгался гением инженерной мысли, создавшем и воплотившем в жизнь сие чудо. Но даже не пытался представить, как эта махина работала и почему не падала.

Итак, пока запас скорости имеется, надо пробовать запускать двигатель.

Назойливо зудящий страх мешал мыслить четко. Я уже успел представить, как планирование превращается в отвесное пикирование к подножью местных скал. И напарника, который заставил бы меня отвлечься на пустые разговоры, тоже больше не было рядом. Надо срочно занять чем-то мысли. Например, размышлениями, на что лучше потратить оплату за доставку последнего заказа. Перво-наперво, конечно, нужно вернуть парашют, оставленный в залог за последний ремонт “Беркута”. А ещё лучше, купить новый, с улучшенной системой управления и планирования, а старый… Кто бы мог купить старый?

Для привычных, годами наработанных, действий, голова не нужна. Руки сами перевели переключатели в режим «полет», активировали дополнительный впрыск, нажали кнопку «старт», поджигая смесь.

Двигатель крутанул раз, другой и снова затих.

Сволочь.

Скорее всего перегрев, а значит, пока двигатель не остынет — любые попытки запуска обречены на неудачу. Заслонки открыты на максимум, но за бортом слишком тепло, чтобы движок остыл за оставшиеся секунды. Вот давно надо было поставить систему принудительного жидкостного охлаждения, но это ж сколько деньжищ...

Перекрыл подачу топлива. Не работает — и хрен с ним. Дотяну! Вот точно дотяну, тут осталось-то. Хотя, если честно, оставалось ещё довольно далеко.

Внутри росло волнение. Это верная дорога к страху, а затем и к панике. Несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Руки держали штурвал, словно не надеясь на гидравлический усилитель. Хотя, это, наверное, единственная дорогущая деталь в моей птичке, запасающая давление и позволяющая долго управлять машиной и без работающего двигателя.

Сделать я всё равно уже ничего не мог. Оставалось верить в свою удачу и надеяться, что пронесёт.

Секунды превратились в минуты и готовились стать часами. Во рту пересохло.

Я запретил себе смотреть на приборную панель, но все равно краем глаза видел и альтиметр, и спидометр. Жизненно-важные параметры безжалостно снижались.

Но и платформа становилась всё ближе. Я уже мог разглядеть яркие пунктирные линии на посадочной полосе. И, кажется, мне хватало скорости и высоты. Хотя риск долбануться о край платформы всё ещё оставался, но я вдруг поверил, что худшее позади.

От напряжения перед глазами заплясали черные точки. На мгновение возникло ощущение нереальности, будто платформа стала игрушечной, а по ней бегали какие-то насекомые.

Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, снова посмотрел на приборы — вроде пора — и вызвал диспетчерскую:

— Платформа, это — «Беркут», — голос предательски дрогнул. — Запрашиваю аварийную посадку. Это — «Беркут». Повторяю: запрашиваю аварийную посадку. Иду без движков.

В ответ — тишина.

Что за новости?!

Тревога и без того медленно пожиравшая меня, начала просто откусывать кусками.

— Платформа! Это «Беркут»! Нужна аварийная посадка! Меня кто-нибудь слышит?!

В наушниках зашипело, потом тонкий голос прокричал:

— Нет, «Беркут»! Нет посадка! Запрещено!

Что-о-о?!

Какого хрена?! Что значит нет?! Мне что, убиться теперь? Да хрен вам, я всё равно сяду. А потом разберёмся.

Я привстал, чтобы оценить, как лучше зайти на полосу, и едва поверил глазам.

По взлетно-посадочной полосе… бегали овцы. Буквально!

Целое стадо овец!

И ещё одно стадо баранов — персонал, пытавшийся этих овец поймать. По всей зоне посадки были расставлены тяжёлые грузоподъемники с ящиками на лапах — видимо, туда и загоняли животных.

И куда мне теперь садиться?!

Идиоты! Придурки! Дегенераты!

Мысленно костеря какого-то особо одарённого чудилу, повинного в творящемся бардаке, я принялся лихорадочно действовать.

Температура выхлопных газов уже должна была хотя бы немного снизиться, можно попробовать запустить движок ещё раз, теперь уже используя вспомогательную силовую установку и набегающий поток воздуха. Может получится сделать разворот, а за это время очистят полосу? Фокус рискованный и в обычное время я на него ни за что бы не решился, но что мне было терять?

Открыл подачу топлива и запустил ВСУ.

Движок «закашлял». По корпусу пошла вибрация.

— Давай, давай, — остервенело подбадривал я его.

У меня оставались считанные секунды до столкновения с платформой, где я грохнусь на пузо, потому что шасси не выпускал, разотру в кровавую кашу десяток двуногих баранов вместе с их овцами, а попутно угловатые погрузчики разнесут моего «Беркута» в щепки. Что будет со мной, я не мог даже представить. И не хотел.

— Давай! — воскликнул я.

Еще несколько сильных рывков: дизель пытался вернуться к жизни.

Потом смолк.

И вдруг заревел. Меня вдавило в кресло.

Есть тяга!

Я дёрнул штурвал на себя.

Исчерченное пунктирами полотно резко ушло вниз, громады цеппелинов мелькнули по бокам.

Я решил набирать высоту, пока двигатель не сдохнет. Его жизнь в обмен на высоту, а высоту — в обмен на мою жизнь. Так себе курс у этого обменничка. Тем более, что движка, подстегиваемого ВСУ, хватило ненадолго: и полминуты не прошло, как он снова заглох. Теперь уже окончательно.

Этого было мало… катастрофически мало.

Высоты не хватало на разворот и повторный заход на посадку.