Глава 6 Соскучился по той красивой девушке

Обе сестры понимали ситуацию и ради меня они не пошли учиться в университет. Сразу после окончания средней школы не пошли учиться. Особенно я помню ту сцену, когда сестра сдала вступительные экзамены, а отцу сказала, что не будет учиться.

Я отчетливо помню, тогда был август, в воздухе стояла сильная духота. После ужина деревенские люди передвинули табуреты и обмахиваясь веером из пальмового листа, шли домой, наслаждаясь прохладой. Утомленные за весь день, у них есть только это время, чтобы расслабиться. Стакан воды, сигарета, они собирались в группу из нескольких человек и обсуждали хозяина, прислугу. Мы, дети, шумно играли в догонялки, иногда в деревне раздавался собачий лай. В то время всеобщей забавой были комары, они летали со звуком “з-з-з-з-з” и искали возможность укусить. Вволю напившись и наевшись, они не могли улететь. Дождавшись, мы придавливали их ладонью, и вся кровь, которая была в их животе, оставалась на ноге.

— Пап, я не хочу учиться в университете – мысль сестры заставила всех людей, наслаждающихся прохладой, сильно удивиться.

— Такие хорошие оценки, почему не хочешь? — отец не понимал сестру.

— Младшая сестра и младший брат должны учиться в университете, а я не пойду

Сестра все давно поняла, эти слова тысячу раз проскальзывали у нее в голове.

Удивленные деревенские люди начали разубеждать ее, родители, наоборот, приняли. Сестра была решительна, что никто не мог переубедить ее. А родители наглядно показывали, каких усилий стоит университет. Таким образом, старшая сестра отдалилась от университета и стала рабочей силой нашей семьи.

Она 2 года обрабатывала землю, а потом ее представили семье из другой деревни для помолвки. Через 2 года родилась племянница. Хотя сестра и вышла замуж, но у нее сердце болело за нас. На Новый год и другие праздники и просто, когда дома есть что-то вкусненькое, она всегда приносила это нам. Каждый раз я видел, что ее кожа была загорелой до черноты, и когда ей не было и тридцати, она уже выглядела на сорок, мое сердце сжалось от боли.

Когда я перешел в старшие классы средней школы, моя вторая сестра участвовала в Едином государственном экзамене, результаты вышли не самые лучшие. Вначале планировалось, что она будет учиться еще один год, но тогда в нашей семье было бы два ученика средней школы. Для родителей-крестьян это было непосильной ношей. Приближался учебный год, вторая сестра вслед за родней поехала в другую провинцию батрачить, она стала работницей на фабрике джинс. На такой работе она зарабатывала 1200 юаней, каждый месяц отправляла семье деньги. Вплоть до моего университета, часть денег на обучение и на жизненные расходы были даны моими старшими сестрами.

Несколько лет подряд вторая сестра не возвращалась домой праздновать Новый год. Каждый Новый год мама смотрела, как чужие чужие дети возвращаются домой и тихо вытирала слезы. В тот год, когда я заканчивал университет, моя вторая сестра вернулась домой, неся с собой различные сумки и пакеты. Когда я увидел ее изможденное лицо, мое сердце сжалось. Клянусь, когда я начну работать, моя семья будет хорошо жить.

Но я не ожидал, что после окончания университета моя девушка и близкие люди покинут меня, с работой тоже ни так, ни сяк, отец заболеет. Жизнь такая жестокая.

Я не знаю, считается ли попадание в тюрьму переломным моментом в судьбе. Я не могу взять и бросить, как бы ни было плохо, я должен терпеть. Другие люди могут жить, и я смогу. Когда у меня появились мысли об уходе, то я напомнил себе, что я всего лишь ребенок крестьян, крестьян самого низшего происхождения, крестьян самого низшего слоя в обществе, которые не в состоянии купить квартиру, лечиться и учиться. Мой отец все еще лежит болеет, я должен заработать деньги на его лечение.

Ради деревенской мечты, ради того, чтобы избавиться от работы на земле, изменить судьбу, питаться покупной едой, ради городской прописки, ради далекой, но четкой мечты. Пусть даже мне не нравится, я должен работать ради семьи. Я знаю, что моя работа - это не то, о чем я мечтал, это скорее видение, которое моя семья ждала более 20 лет.

В этот день после работы я вернулся в общежитие. Когда я читал книгу, в дверь постучали. Не нужно говорить, и так понятно, что это Ли Янян.

Я лениво встал и открыл дверь. Ли Янян спросила меня, не сплю ли я. Я посмотрел на ее таинственное лицо и спросил, случилось у нее что-то хорошее, кто-то купил ей что-то полезное? Она ответила нет и спросила, не хочу ли я посмотреть на преступниц. Эта девчушка так заботится обо мне! Увидев, что я все эти дни был невесел, она искала способ развеселить меня. Я тут же ответил: “Хочу, а можно? Разве это не нарушение дисциплины?”

Она сказала:

— Я разговаривала с подругой, мы тайком пойдем посмотреть, чтобы никто не знал

— Хорошо! — радостно сказал я.

Сменив униформу, мы вдвоем пошли в тюрьму. Подружка Ли Янян дежурила на этой тюремной зоне, а также там была мужеподобная надзирательница. Я поздоровался с ними, и подруга Ли Янян взяла меня с собой и велела не издавать звуков в тюрьме.

— Сделаем вид, будто мы патрулируем местность, и сделав круг, выйдем.

Я кивнул головой.

Когда мы вошли, в тюрьме уже был выключен свет и было темным-темно. В некоторых тюрьмах вечером нельзя выключать свет, есть дежурная горелка. В камерах есть веб-камера. Вслед за развитием науки появились веб камеры с ночным видением, и вечером больше не требуется включать свет. Ну как сказать, наука и техника ориентирована на человека, и правда чертова ирония. Подруга Ли Янян взяла ручной фонарик и включила его. Только можно было увидеть ряды тюремных камер за железными решетками. После выключения света, преступники лежали на кроватях, внутри было тихо, свет фонарика освещал тюрьму. Капец, так страшно, прямо как в телепередачах в морге пугают людей.

Наверху был свет фонарика.

— Кто это?

Подруга Ли Янян ответила:

— Это я

Надзирательница наверху ничего не сказала.

Мы подошли к лестнице и поднялись наверх. Ли Янян затрусила и облокотилась на меня. Я почувствовал ее запах, очень нежный и чистый. Поднявшись, мы пошли вперед. Вдруг в кромешной тьме тюрьмы послышались звуки ссоры, которые сильно режут уши. Видимо в тюремной камере какие-то преступницы поссорились и подрались.

— Овца, я не умру из-за тебя! Блин!

И послышался звук ругани и драки.

Подруга Ли Янян подошла, впереди две надзирательницы тоже вышли вперед. Свет фонариков был направлен на тюремную камеру:

— Не хотите спать?

В тюремной камере несколько арестанток придавили к полу другую преступницу и окружив, били ее:

— Не бери деньги, не говори, что мы не позволяем тебе хорошо жить, нам тоже трудно!

— Остановись! Остановись! Стой!

Несколько преступниц остановились, но с руганью пнули ее еще несколько раз и повернулись. Разве это не Цюй? Что с ней?

— Старший по камере! Выходи! — крикнула надзирательница преступницам.

Вышла женщина с длинными волосами. Я окинул ее взглядом, внешне она была красива.

— Начальник, что случилось? — безразлично спросила та красивая арестантка.

— Это что еще такое?

— Да что может случиться, это мелочь. Наевшись, я не смогла заснуть. После ссоры мы подрались — ответила красивая арестантка, одновременно безразлично поглядывая назад.

Здесь я по привычке охнул.

Но тут произошло непредвиденное. Та красивая арестантка повернула голову, открыла большие глаза, и в свете фонаря увидела меня. Она спросила:

— Это мужчина?

Другие арестантки в тюремных камерах тоже услышали мой голос, и тут же, группа девушек, которая находилась позади неё побежали ко мне:

— Мужчина! Это мужчина!

И я осознал, что попал в беду. Из железных решеток камеры стремительно высунулись руки, схватили меня за край одежды и с силой притянули меня. Я не был готов, что она притянет меня к себе, и я прямо налетел на решетку. Я отчетливо увидел, что женщина, которая тянула меня к себе, это та самая красивая арестантка. Она громко кричала:

— Мужчина! Мне! Мужчина!

В тюрьме стало шумно, поднялся пронзительный визг. Это был истерический крик, похожий на дьявольский звук:

— Это мужчина! Это мужчина!

Арестантки уже прижались к решеткам, мертвенно-бледные лица с оскалом громко выли. У меня сердце ушло в пятки, и я тотчас же замер. А самое страшное было то, что несколько пар рук высунулись и схватили меня. Некоторые схватили меня за грудь, некоторые – за воротник, другие – за руку. Все они сильно тянули меня внутрь камеры. У меня даже не было возможности двинуться, я уже вплотную прижался к решетке, подобно тому, как был прибит Иисус к кресту.

Но у Иисуса было всего несколько гвоздей, а на мне – около десяти рук. На этот раз голодные, как черт арестантки с мертвенно-бледными лицами начали распускать руки, я изо всех сил пытался отбиться, но не получалось. Эта группа арестанток потеряла разум, в их глазах всего лишь горела животная страсть.

Одежда на моем теле была разорвана, визг не умолкал. Надзирательницы уже отреагировали, они взяли полицейскую дубинку и начали бить по рукам арестанток:

— Отпустите! Отпустите! Уберите руки все!

Но руки, по которым ударяли, снова высовывались наружу.

— Мужчина! Я хочу мужчину!

Мой страх заставлял меня непрерывно отбиваться от рук, но это оказалось бесполезным. Даже напрягшись не было возможности освободиться. Одежда на моем теле была разорвана в клочья.

Снова пришли несколько надзирательниц, еще и та мужеподобная тюремщица. Эта бой-баба действительно довольно жестокая, она не била руками, а просто ударила арестанток по голове. Это подействовало, арестантки не выдержали еще одного удара дубинкой и по одному отступили назад. Но единственная, кто сидела на корточках и все еще держала меня, это та красивая арестантка.

Бой баба вытащила дубинку и вошла в камеру, я крикнул “не надо!”, но было поздно. Дубинка жестоко ударилась о лоб красивой арестантки, и тут же алая кровь потекла по всему лицу, а ее руки все еще кое-как держали меня. Еще один удар дубинкой, и она упала назад, а я освободился от последних оков.

Моя одежда была разорвана в клочья, я повернулся и с дрожащими руками застегнул молнию. Я поднял голову, Ли Янян испуганно стояла передо мной, двумя руками прикрывая рот. Эта ситуация напугала даже меня, мужчину, который когда-то дрался, что уж говорить о этой маленькой девчушке.