4.

Я влетела в свою комнату, забралась на стул с ногами, сжавшись в комок, и рыдала так надрывно, так сильно, так горестно, оплакивая свою неудавшуюся жизнь, неизвестное будущее, всю эту гребаную ловушку, в которую попала неизвестно за какие прегрешения, что не услышала шагов Мэда, пока он не схватил за волосы у шеи, накрутив их на руку и приподнимая лицо кверху.

— Ах ты несчастный рыжий тоу… Такой бедненький… Такой маленький… Такой сладенький… — саркастично говорил он, крепко держа меня за пряди и разглядывая мое лицо нечитаемым взглядом.

Я всхлипывала дрожащими губами, рвано выдыхая, шмыгала носом, вытирала рукавом текущие сопли и никак не могла остановить эту шарманку. Завод у истерики все не кончался и не кончался. Дергая головой, крупно вздрагивая всем телом, я начала подвывать мужским голосом, чувствуя всю пиздецовость ситуации. Понимая, что контроль утерян и не могу остановиться, злилась еще больше, что добавляло драматизма и потоки слез. Да у этого омеги внутри целое озеро Байкал из слёз, что ли? Откуда они берутся?

Меня пробрал смех, и вдобавок к этому слёзно-сопливому трешу я начала смеяться, неотрывно глядя в глаз моему будущему мужу, трясясь, как припадочная, и хватаясь за заболевший живот двумя руками. Из носа предательски надулась булька и звонко лопнула, повиснув ниточкой.

— Аааааыыыыыы, — взвыла я, трясясь, вытирая мокрым рукавом нос, чувствуя к себе отвращение и желание провалиться сквозь землю.

— Заканчивай этот балаган, — тихо, но жестко произнес Мэд, приблизив свое лицо к моему вплотную.

Представляю, что он сейчас видит — расплывшееся от слез красное лицо, раздувшийся, натертый нос, вместо губ две расползшиеся сардельки…

Но внезапно он прикрыл глаз, принюхиваясь, и провел носом у меня за ухом, слабо застонав на выдохе.

Мэд резко выпрямился, подняв меня со стула, крепко прижав к себе, и обхватил мои трясущиеся губы своими.

Тело продолжало трястись, стенать и извергать Байкал глазами, остаточное явление в виде смеха все еще потряхивало меня, но что-то неуловимо изменилось.

Горячие губы пробовали меня на вкус, я смотрела в зажмуренный глаз Мэда, а тело как-то странно стало выкручивать наизнанку, как будто оно старалось вытолкнуть наружу через грудину что-то яркое, теплое, красивое, как цветок.

Это еще чтозанах????

И тут я впервые почувствовала отторжение. Почувствовала, что это не мое тело. И никогда не было моим. Внутри находилась я, а тело — оболочка — было чужим, и совершенно не реагировало на меня, зато реагировало на этого пирата.

Да, целовался он хорошо, вкусно, нежно, даже без языка, и поцелуй не был чем-то интимным, но тело… Если бы Мэд не держал меня за затылок одной рукой, а второй не вдавливал в себя, ухватив за спину, то я бы откинула голову, подставляя шею, и сползла бы по нему желейной аморфной массой, даже не пробуя цепляться ложноножками, вначале на пол, а потом — в глубокий обморок.

Это какая-то магия? Я целовалась с разными мужиками. И даже с девушкой один раз, но это… это была вершина всех поцелуев. Причем я, Лиана, почувствовала свой возраст на все свои тридцать пять прожитых лет, и никак, совсем никак не могла повлиять на эту тушку, расплывшуюся в руках одноглазого проныры медузой. Даже пальцем не могла пошевелить.

Это меня испугало до усрачки. Может, и хорошо, что я телом не владею, а то еще наделала бы делов от такого поцелуя, вцепившись ногами за талию женишка. Как будто мало мне бульки из носа…

И когда Мэд открыл глаз и оторвался от меня, напоследок проведя носом по скуле и втягивая мой запах, у меня на лице было написано такое удивление, что он не удержался и хмыкнул, мол «ну как я тебе? хорош? то-то же! знай наших».

Мэд опустил меня на стул, отнюдь не нежно, а я все не могла оторвать охуевшего в третьей степени взгляда от его лица.

— Ну что, тоу, успокоился? — хрипло поинтересовался он, все так же пристально разглядывая меня.

— Ты что сейчас сделал? Это магия? Ты колдовал? — с испугом в голосе спросила у него. «Чем черт не шутит? — подумала я. — Если бывают беременные мужики, может, у них и магия водится».

— Ты серьезно? — он цепко и коротко вгляделся в мое лицо, и, не заметив там насмешки или подвоха, завел глаз вверх, показывая крайнюю степень раздражения.

— У кого-то скоро течка, и этот кто-то даже не целовался ни разу? — На его лице возникло задумчивое выражение, меняющееся на скептическое, а затем на недоверчивое.

— Спасибо, что остановил истерику, — все еще сжавшись на стуле и даже не пытаясь встать на непослушные ноги, поблагодарила его. — Мы неправильно начали наше общение, и я хотел бы с тобой поговорить начистоту.

— И правда, память потерял. Забыл уже мои слова, на чем я вертел твои советы и оправдания? — и он невзначай поправил бугорок в штанах.

Ну, как, бугорок… Примерно как палочка копченой колбасы у него лежала в штанах. На килограмм так…

— Эй-эй! — Мэд пощелкал у меня перед глазами пальцами, приводя в сознание и заставляя оторвать взгляд от этой сюрреалистической картины, и указательным пальцем приподнял мою челюсть, захлопывая рот.

Я медленно-медленно подняла на него остекленевший взгляд, заливаясь краской по самую макушку, тяжело сглатывая и вжимаясь спиной в стул, сползла по нему как можно ниже, рискуя свалиться на пол.

— Ик! — вырвалось у меня непроизвольно. — Ииик!

С периодичностью в несколько секунд икота начала колотить меня. И это — альфячий хер??? А там же еще что-то про узел писали… Хоть бы этот мир был без узлов! Святые белочки! Сжальтесь!

— Правильно. Бойся меня, хитрый тоу.

— Ик! — И слёзы опять покатились из моих глаз. Сами.

— Да что за детский сад!!! — рыкнул Мэд, встряхивая меня за загривок, во время чего я непроизвольно раскрыла рот и очередной «ИК» получился очень громким и утробным.

Мэд тихо засмеялся, как заурчавший мерседес, и приподнял меня за подмышки, ставя на пол рядом с собой.

— Поцеловать? — с улыбкой спросил он, саркастично задирая бровь и сканируя мою реакцию на предложение.

Я замотала головой «нет-нет», «да-да-да», ой, «неееет», пока она не стала описывать совсем уж непонятные круги и синусоиды.

Мэд подхватил меня за подбородок пальцами, останавливая эту свистопляску, и, словив мои губы между очередным «иииик!», тепло и мягко начал целовать.

Икота, как по команде, прекратилась, тело расплавилось и стало ватным, а он, не зажмуривая в этот раз глаз, с искоркой юмора поглядывал на мою реакцию, на мои поплывшие черты лица, вытягивающееся лицо и все больше и больше раскрывающиеся, в изумлении от предательства тела, глаза.

Его запах, как яд, забив ноздри, медленно проникал в тело, действовал как парализующий наркоз, заставляя либидо взвиться на дыбы.

Видно было, что он хотел исследовать меня и не упустить ни одного взмаха ресниц, ни одной мало-мальски важной для него реакции на поцелуй, но на него тоже подействовал яд, его повело, он увлекся сам, зрачок стал затапливать зеленую радужку единственного глаза, и Мэд подхватил меня под зад, пройдясь рукой между половинок.

Там у меня немедленно повлажнело, а член запульсировал, выплескиваясь. Тело выломало в судороге оргазма, похожего на маленькую смерть от передоза.

Сырокопченая колбаса, зажатая между нами, дернулась, а Мэд стиснул меня крепко, до синяков, и жадно вылизал мой рот.

Я обвис в его руках безвольной тряпочкой. Да уж… Такого оргазма у меня еще никогда не было.

— Сладкий тоу, — тяжело дыша, хрипло выдохнул Мэд. — Вот так у нас могло быть… если бы ты не был лживым завравшимся шлюшонком.

— Я могу всё исправить, Мэдирс! Только скажи — как? — вырвалось у меня против воли.

— Кому нужна любовь шлюхи? — брезгливо скривился он. — Любовь до очередной потери памяти? — Он засюсюкал, скривив губы: — Прости, милый, не помню, что со мной, это был не я… Поздно притворяться, тоу. Ты показал свое гнилое нутро очень вовремя, и теперь никакие уловки на меня не подействуют.

— А как будет? — с вызовом, выставив подбородок вперед, опустив руки и перестав обнимать себя, спросила я. Надо же знать, к чему готовиться.

— Будет так, как ты того заслуживаешь — буду наматывать твои волосы на кулак и насаживать тебя до самых гланд, как настоящего шлюшонка, пока ты не забеременеешь. Столько раз и тогда, когда мне это вздумается.

Ярость взвилась, туманя мозг и отключая соединение языка с мозгом, и я выплюнула слова вместе со слюной:

— Отрежу волосы нахер!

— А мы нарастим. Деньги позволяют, — осклабился Мэд, поняв, что задел меня до самых печенок.

— А я опять отрежу, сразу после наращивания, понял?! — это было по-детски и глупо, но язык не взаимодействовал с мозгом, увязнув в кровавой пелене ярости.

— А мы будем наращивать столько, сколько понадобится. Пока тебе не надоест, — явно забавляясь, отбивал подачу жених.

— А я побреюсь налысо и набью татуировки по всему телу «ФАК Ю», — медленно остывая и холодея от своей непримиримой ненависти, вырвавшейся из-под контроля, как только что прошедшая истерика.

— Размечтался, сученыш! Запру в четырех стенах и на цепь посажу. Будешь ручным зверенышем.

— Ненавижу, сука, ненавижу тебя!! — Я схватила с ноги обувь и со всей дури пульнула в этого хама. От неожиданности он даже не успел увернуться и мокасина залепила ему прямо в лоб.

— Страаайк!!! — завопила я и запрыгала на одной ноге, вскидывая руки вверх.

— Да я тебя! Да я тебя!! — взбеленился Мэд, наступая на меня и держась за голову одной рукой.

Двери отворились, и папа с доктором вошли в комнату.

— Ли, Мэдирс? У нас по плану примерка свадебного костюма, портные приехали, — удивленно оглядывая нас, произнес папа.

Мэд обошел живописную группу, стоявшую в дверях, и вышел за дверь.

«Вот и поговорили. Дипломат, йопта! Лавров, нахуй! Дебил, бля», — подумала я и пошла вслед за папой.