Глава 2

Сбыв с рук свою пятнистую напасть, отправился домой — отсюда до моего района всего несколько кварталов, да и прогуляться я не прочь. Ещё бы, после таких-то посиделок…

Алек — кот, и этим всё сказано. Скучно с ним не бывает. Тэйну небось сейчас тоже весело до усрачки.

Нет, серьёзно — я очень люблю Алека, знаю его уже почти двадцать лет, однако порой самолично готов выдать медаль мужику, что в отношениях с ним продержался аж два года. Наш маршал барсик — отличный друг, крутой спец, хороший альфа, но вот парень из него не ахти. Особенно для скрытного и неразговорчивого Тэйна. Очевидно, в гармоничной паре должен быть только один хитрожопый мудак-травматик с проблемами доверия. А тут сразу два. Неудивительно, что эта зажигательная смесь всё-таки рванула!

Ну да ладно, пусть сами разбираются. У меня своих забот хватает.

Добравшись до бывшей швейной мастерской, что теперь служит домом для моей маленькой семьи, я сразу заметил свет на первом этаже и чуть нахмурился. Половина второго, неужели Рэн и Кори ещё не легли? Но, зайдя в гараж, сразу увидел рядом со своей щеголеватой «Долорой» мощный и основательный «Гермес» Люка — и губы сами собой расползлись в дебильнейшей улыбке.

Любовь живёт три года — кто вообще сморозил такую чушь собачью? Или это только я влюблён в собственного мужа как дурак? Алека послушать, так мы с каждым днём становимся только противнее и слащавее.

Я знаю, что он завидует. Не моей степенной семейной жизни за метафорическим белым штакетником — Алек для такого дерьма вообще не создан, — но моим противным и слащавым отношениям. Что уж там, иногда мне самому кажется, будто Мать Тьма создала нас с Люцианом Вернером друг для друга; будто мы не цельные личности, а жалкие половинки, кусочки паззла, части чего-то большего, чем просто «я». Между нами нет недомолвок и недопонимания, мы никогда не ссоримся и понимаем друг друга с полуслова. Мы абсолютно на одной волне. Мы…

Мы, блин, немало работали над собой и над нашими якобы идеальными отношениями. Проблемы были, как у всех, и сейчас порой случаются. Но есть такая штука, как доверие и открытость — большинство проблем нетрудно решить, если ты их не замалчиваешь и не игнорируешь. Пока Алек-чин и его чернокнижный мордоворот не поймут эту прописную истину, мирная жизнь им не светит. По крайней мере, друг с другом.

— Абэ-чин! — едва я показался на пороге гостиной, меня тут же едва не смело крошечным ураганом. — Ты рано, абэ-чин! А Алек не с тобой? А почему-у-у? А он придёт?..

— Пощади, крыжовничек, — со смехом взмолился я, подхватил сына на руки, прижался щекой к кучерявой макушке. — Алек и Тэйн придут послезавтра, помнишь? И хорошенькое такое «рано»! Ты почему не спишь, пакостник?

— Ну папа же тебя ждал! — заявил Рэн чуть негодующе. — Я ему сказал, что тоже буду.

— Папа тебя совсем не воспитывает, — укорил я, стрельнув весёлым взглядом в сторону Люка. Тот улыбнулся чуть виновато да развёл руками — что, мол, я могу поделать, Маред Морт, если сынок наш весь в тебя? Бессилен целиком и полностью.

Среди знакомых почему-то бытует мнение, что я — нежная мамуленька, а Люк — злая мачеха. На деле же именно я тот родитель, которого сложнее разжалобить или уломать на какую-нибудь фигню, тогда как мой суровый вампирский босс уж слишком снисходителен к мелкому пакостнику. Хотя тут надо заметить, что Рэн на удивление беспроблемный ребёнок. Безобразничает, конечно, но за руку его поймать почти нереально. И даже если поймаешь — отбрешется не хуже взрослого! Всё наша гадкая сидская кровь, не иначе.

Да и… не буду врать — пусть мной Рэн помыкает не так успешно, как своим вторым родителем, дедушками-бабушками и вообще всеми вокруг, но всё-таки помыкает. Он из кого угодно верёвки совьёт.

— Ладно, вампирюки, — протянул я, ссадив Рэна вниз, — вот он я. Дома, весь ваш. Самое время кому-то почистить клычки, напялить пижамку и топать в постельку.

— Но, абэ!..

— Рэн, уже поздно. Давай, не вредничай.

— Завтра выходной!

— Да, но режим никто не отменял.

Прекрасно зная, что меня ему вокруг пальца не обвести, Рэн надулся и неохотно потащился в сторону ванной.

— Никто гения не ценит, — пробурчал он, идеально копируя интонации своего сиятельного дедули Роберта.

— Кажется, мы слишком часто оставляем его с моим отцом, — со смешком заметил Люк, подойдя ко мне. — И с твоим братом. Рэн сегодня спросил, что такое ниотамори, а я даже не смог соврать, будто не знаю… Что ты смеёшься? Сам бы попробовал объяснить ребёнку, зачем кому-то использовать голую девицу вместо тарелки.

— Не, чувак, предпочитаю эту честь оставить тебе! У тебя такая взрослая чушь лучше выходит, — выдал я, кое-как проржавшись. — И нет, не в Роберте дело. Просто наш Рэн-чин — его маленькая копия.

— Как ни удивительно.

Иногда я умудряюсь забывать, что Рэн нам не родной сын. Тем и удивительно его пугающее сходство с отцом Люка, да и с самим Люком тоже. Рога свои ставлю, растёт на мою голову ещё один высоченный и статный красавчик-брюнет, которому просто невозможно отказать. А какое вообще может быть нет, когда на тебя смотрят вот этими вот проклятущими зелёными глазами, точно глядя в самую душу?

Ну да, как-то так я и очутился в законном браке со своим шефом. Уже толком-то и не помню, когда успел согласиться!

— Ты и впрямь рано, — заметил Люк, приобняв меня за талию. — Думал, наш барсик тебя до утра не выпустит из своих загребущих лап.

Машинально уложил ладони ему на грудь, кончиками пальцев скользнул вдоль ворота рубашки. Моя неугомонная татуировка тут же вспенилась чернилами, просочилась на его кожу, проступила на шее и ключицах россыпью цветов — не пунцовых, как у меня, но тёмно-багряных, почти чёрных.

Такое происходит всякий раз, как я касаюсь Люка. Да, даже клятый джетэн считает, что мы одно целое.

— Барсик был слишком пьян, чтобы меня не отпускать, — ответил я, всё же собрав мысли в кучу. — Хорошая попытка, сэр, но соизвольте-ка не соскакивать и как на духу поведать, почему один юный прощелыга ещё не видит десятый сон?

Люк чуть нахмурился, точно пытаясь сочинить отговорку поубедительнее.

— Он сегодня какой-то грустный, особенно после того, как мы отвезли Кори домой. И он очень хотел тебя дождаться, Киро. Ну как я мог отказать?

— Никак, — фыркнул я, глянув на него чуть укоризненно. — Впрочем, ничего нового! Люк, он из тебя верёвки вьёт.

— Вернее, вы оба, — не остался в долгу Люк. — И вот он я — вечный раб двух вздорных крыжовников!

— Да можно, блядь, подумать! Чуть что, так сразу: «Маршал Хаттари, в мой кабинет»!

— И не ври, что тебе это не нравится…

— О-ой, фу-у, вы опять! — негодующе выдал Рэн, подбежав к ним. — Если взрослые всё время только обнимаются, то я всегда хочу быть маленьким!

— Поверь, детка, мы хотим того же, — заверил я с притворной грустью, которая местами вполне себе искренняя. Боги, ну зачем наш Рэн растёт так ужасно быстро? — Но ты уже большой мальчик, а уж ворчишь и вовсе как древний старикан…

— Вот и нет!

— Вот и да!

— Вот и нет!

— Так, дети, тихо, — вмешался Люк, старательно пряча усмешку. — Мать Тьма, тут сразу и не разберёшь, кого спать укладывать.

— Того, что поменьше, но до меня тоже очередь дойдёт, — любезно пояснил я, снова подхватил Рэна на руки и подбросил разок.

Вместо того, чтобы залиться счастливым визгом, тот тяжко вздохнул и спрятал лицо у меня на груди.

Боги, так Люк не соврал?..

— Абэ-чин, — начал Рэн тихонько и опасливо, точно не решаясь продолжать, — почему другие дети говорят, что я сирота?

Я, кажется, наяву услышал тот звук, с которым моё глупое чёрное сердечко рухнуло в пятки и разбилось вдребезги.

Нет, нечто подобное у нас случалось и прежде — реальная жизнь с ребёнком, тем более приёмным, ну очень далека от той радужной идиллии, что показывают в рекламе детского питания и прочей херни. Но к таким вопросам невозможно привыкнуть; всякий раз они выбивают почву из-под ног. И злят до ужаса.

Однако в основном именно мне приходится их решать: как ни обожает Рэн своего вампирского папочку, я ему всё равно ближе. Я первый позаботился о нём, полюбил его. Дал ему истинное имя сидхе — Мериг Риан Гри, — держал его у сердца, пугающе крошечного и хрупкого, и пел ему песни на сидднахе.

Крепче прижав к себе Рэна, я опустился вместе с ним на краешек приземистой детской кроватки.

— Мне сложно говорить за всех, крыжовничек, но одно точно скажу — они абсолютно неправы. Брось, Рэн, ну чего ты? У тебя ведь такая большая и любящая семья!..

— Они… они говорят, у нас не… ненастоящая семья, — кое-как промямлил Рэн, честно стараясь не разреветься, но уже вовсю шмыгая носом. — Рори Коннор сказал, у меня нет родителей…

— Рори Коннор — просто маленький подлый гов…

— Киро.

— Что? Ну да, твоя правда, он просто повторил за своей мамашей, этой грёбаной су…

— Киро, — повторил Люк уже строже. Хотя я вижу — он зол ничуть не меньше меня.

Всё же я дал себе мысленного пинка — не хватало ещё, чтобы мой ребёнок тоже повторял за мной то, что повторять не стоит. Заставил себя улыбнуться, костяшкой указательного пальца стёр с щеки сына мокрую дорожку.

— Детка, неважно, что сказал Рори. Это неправда.

— Это правда, — упрямо возразил Рэн. Огромные зелёные глаза снова наполнились слезами. — Я же знаю. Я же слышу.

Вот оно что.

Да уж, как тяжело порой быть родителем трёхлетнего мальчугана, который развит лет на шесть, а магичит на все шестнадцать.

Рэн — эмпат. Чудовищно сильный и даже опасный — ведь он может не только читать эмоции, но и манипулировать ими по собственному хотению. Счастье, что солидная доля его талантов пробудилась уже в сознательном возрасте: наш термоядерный крыжовник довольно быстро усвоил, что строго-настрого запрещается воздействовать на людей против их воли. Боюсь думать, что было бы иначе…

Вот только чтение эмоций — пассивная способность. Она работает почти всегда, хочет того Рэн или нет.

А ещё Рэн — малыш-шестилетка с соответствующим уровнем мышления. И да, не будем забывать, что по факту ему вообще три.

— Помнишь, я говорил тебе, что магия — плохой советчик и потому-то должна использоваться разумно? — Люк сел рядом, притянул меня ближе к себе, обнял нас обоих. — Пойми, Рэн, иногда люди сами верят в ложь, которую говорят. Но ведь правдой она от этого не становится.

— Да что там за примерами ходить, ты ж сам одно время всерьёз утверждал, что ты всамделишный крыжовник!

Вышло натужно, но Рэн всё равно хихикнул. И, протерев кулачками мокрые глаза, с надеждой спросил:

— Но вы ведь мои родители? Самые-самые настоящие?

Скользкий вопросец. Кто-то скажет «да» — и, несомненно, будет прав. Кто-то скажет «нет» — и тоже будет прав, не по сути, но с точки зрения пресловутого кровного родства.

Тут уж кто во что хочет верить. Мой ответ, думаю, очевиден.

— Конечно, Рэн-чин. Никогда в этом не сомневайся, — я любовно пригладил мягкие непослушные волосы, завивающиеся потешными тугими спиральками, как у куклы. — Мы — твоя семья, а ты — самый особенный на свете мальчик. Разве я не говорил тебе раз эдак миллион, что тебя мне принесли феи? Рори Коннору такое и не снилось, вот чувак и бесится, да?

— Да-а, — эхом откликнулся Рэн, немного сонный и изрядно повеселевший. Их с дедулей Робертом кровищей не корми, дай только послушать, какие они особенные. — Ой, абэ-чин, а как же папа нас нашёл? Его тоже феи принесли?

Я вскинул голову и пытливо посмотрел на своего таинственно ухмыляющегося супруга.

— Во блин, так и знал! Так! И! Знал! Крыжовничек, ты гений!

Люк рассмеялся, укоризненно покачал головой и осторожно забрал у меня Рэна, чтобы уложить того в кровать и заботливо подоткнуть одеяло.

— Обошлось без фей, ягодки мои вздорные, — возразил он, опустившись на одно колено рядом с кроватью. — Вернее, повстречался мне как-то один такой, хм, фей. Прекрасный, добрый и да, абсолютно волшебный. А уже потом он познакомил меня с тобой, Рэн — и, должно быть, именно тогда я понял, что больше не смогу без вас обоих.

Боги, Люциан, ты безнадёжен. И я тоже ничем не лучше, от этих нехитрых откровений расчувствовался едва не до слёз.

— Вот и хорошо, — даже полусонный Рэн умудряется говорить с пугающе робертовскими интонациями. — Всё равно мы тебя не отпустим никогда.

— Никогда-никогда, — охотно подтвердил я, наверняка выглядя сейчас таким омерзительно влюблённым, будто за плечами у нас вовсе нет пары-тройки лет совместной жизни. — Вы, маршал Вернер, в вечном рабстве у двух вздорных крыжовников.

Крыжовник-младший вскоре заснул — и слава всем богам за это! Потому как мне не терпелось вызвериться. Едва мы вышли в гостиную, я тут же развернулся к Люку и гневно выпалил:

— Клянусь Тьмой, этот рыжий пиздюк не доживёт до совершеннолетия!

— Киро, ему шесть, и ты не можешь пристрелить этого засранца, даже если он обидел нашего сына, — протянул Люк подчёркнуто скучным тоном. — Смирись.

— Не-а. Да брось, что у него за жизнь будет, с таким-то генофондом?

Он на это лишь бровью дёрнул — мол, ты серьёзно, Киро?

Ну, нет конечно. Ребёнок есть ребёнок, я его и пальцем не трону. Да и спрашивать тут надо не с него, а с придурочных родителей.

— Генофонд там и впрямь незавидный, — заметил Люк, как всегда словно читая мои мысли. — Выкинь мальчишку из головы; с его словоохотливой матушкой я непременно побеседую.

Я проникся — уж кому, как не мне знать, что Люк подразумевает под «побеседовать»? Вроде весь такой из себя ледяной и вежливый — а ощущение, точно тебя на хуй послали раза четыре. Притом ни разу не повторившись с маршрутом.

— Там Алек с Тэйном разводится, — сообщил чуть ехидно, вспомнив, почему именно приволокся домой так рано. — Прям совсем. Пакует мисочки и когтеточку. Мне аж интересно, что они не поделили?

— Зная Тэйна, тот влез в какую-нибудь мясорубку, а потом случайно спалился перед Алеком, — Люк пожал плечами, всем видом говоря: «Ну это же Тэйн». — Я с одной стороны не одобряю такого молчания, а с другой — очень хорошо понимаю, что им движет.

— Паранойя и стрёмный нелюдимый характер?

Он усмехнулся, качнул головой. Подошёл ко мне, запутал ладонь в моих волосах, прижался прохладными губами к моему лбу. Вроде жест совсем нехитрый, без подтекста, а всё равно сердце забилось чаще. Неужели он и сотню лет спустя будет на меня так действовать?

— Киро, иногда я всерьёз хочу уничтожить весь мир, — выдохнул Люк, чуть отстранившись. Холодные зелёные глаза коротко сверкнули жёлтым, отразив свет настольной лампы. — Просто чтобы тебе и Рэну больше никогда и ничего не угрожало. И порой, когда ты очертя голову ломишься в очередную передрягу, я жутко хочу запереть тебя где-нибудь. А уж как часто у меня возникает соблазн скрыть от тебя нечто опасное и ничего хорошего не предвещающее…

— Я понял, понял, — пробурчал я, стараясь не припоминать случай трёхлетней давности, когда сам же втихую ломанулся в Сид. Это не считается, мы тогда едва начали встречаться! — Ты боишься потерять меня, как и я тебя. Но я не какая-то малахольная феечка, а Алек — не домашний котик. Серьёзно, если кто и справится с любым дерьмом, то это наш склочный барсик!

— Ну, вероятно Тэйну придётся-таки дойти до этой мысли, — со смешком предположил Люк. — И очень быстро, пока Алек не собрал всё своё барахло.

— Помирятся, куда денутся, — решительно отмахнулся я. — На крайняк снабдим литром смазки и запрём в чулане.

— Главное, успеть до того, как они начнут делить кошку. Передерутся же насмерть! Иначе никак, кошка — святое.

Я засмеялся и обнял его за шею, с удовольствием наблюдая, как по бледной коже вновь расползаются багряные цветы. Не просто узор, но метка. Клеймо. Очередной знак принадлежности.

Мой. Совсем. С потрохами.

— Помнится, кто-то грозился уложить меня спать? Я готов, сэр. Уложите меня полностью.

— Непременно, маршал Хаттари, — с убийственной такой торжественностью кивнул Люк.

А затем наши губы встретились, и все посторонние мысли из башки тут же вымело поганой метлой.

Ладно, все кроме одной — ну их к пикси в жопу, эти былые деньки. Мне и без всяких охамевших сидхе волшебно живётся.

Поправочка — абсолютно волшебно.