Глава 3

Пока доехали до дома, Алек почти протрезвел. И почти проснулся — грёбаные оборотни, никакой магией не взять. Да, даже если они пьяные настолько, что в каре все стёкла запотели.

— Эй, приехали, — я несильно тряхнул Алека за плечо, привлекая внимание.

На меня глянули сонные глаза. Зелёные, яркие, будто свежая трава под весенним солнцем.

— Куда ты меня притащил? — пробормотал Алек, попытался открыть дверь, но замер, очевидно, силясь прийти в чувство. Ну или сообразить, в какую сторону та дверь вообще открывается.

Я вздохнул. Вышел из кара, чтобы обойти его и открыть Алеку дверь. Вздохнул ещё раз, осознав, что выходить он то ли не желает, то ли не может.

— У меня было не так уж много вариантов, — поделился я, вытащив Алека из машины и закинув его руку себе на плечо. Два метра красоты, наглости и кошачьего высокомерия, блин. — Наш дом или… Хотя нет, вариант один.

— Это твой дом, — возразил он. Но на плече повис, опалил шею дыханием.

— Пойду скажу это нашему шкафу, — хмыкнул я в ответ. Перехватил его поудобнее, обнял за талию, прижал к себе покрепче, чтобы не свалился в какую лужу. — Он как раз ломится от твоих рубашек, костюмов, галстуков…

— На что ты намекаешь? — Алек фыркнул, попытался высвободиться из моих объятий. Наивный котик.

— Я очень даже прямо тебя спрашиваю — что это за хрень со спешным переездом от меня, котёночек?

— Ой, а то ты не знаешь!..

Ну, допустим, догадываюсь. Не без помощи Киро, но он у нас во всём Алькасаре за крестную, блядь, фею. И взгляд у Алека сегодня утром тоже был весьма красноречив. Я заметил, правда — и его молчание, и сухое «пока» перед тем, как он ушёл на свою долбаную работу, и отсутствие привычного утреннего — ну, в два часа пополудни — секса. Но масштабов драмы — такой, что мой обычно непьющий маршал барсик накидался текилой до невменяемого состояния, — нет, не понимаю.

Наша работа, что моя, что его, — тот ещё пиздец, по умолчанию предусматривающий некоторые… недомолвки. Я вот не хочу засыпать под сказочки об очередном человеке-дереве посреди городской площади. Да и Алек не так чтоб сильно интересуется, кому и за сколько талеров я варю очередное жутко ядовитое пойло, следов которого пока ещё ни одна экспертиза не нашла…

…и почему за подобные фокусы мне периодически пытаются оторвать башку.

В этот раз нашлись очередные старые знакомцы по службе, жаждущие мести и умеющие хорошо стрелять… Но в том нет моей вины — я и сам думал, что этот период своей жизни я завершил ещё два года назад, когда в моей постели впервые очутился один вздорный котик. И не то что Алека вмешивать не собирался — сам мечтаю оказаться подальше от всей той древней херни. Спасибо, мне с лихвой хватило того раза, когда моему парню чуть не оторвали его прекрасную голову из-за того, что спутался со мной.

В дом кое-как зашли. Точнее, зашёл я, а вот Алек… будем считать, что тоже зашёл, просто всё равно что верхом на мне. Повис на шее, носом ткнулся, опалил горячим дыханием, отчего я даже передумал на него сердиться.

Хотя стоило бы, учитывая, что разыскивал я его весь вечер — и нашёл только благодаря Киро, которому страсть как не хотелось тащить эту пьянь к себе. Я вот тоже пьяных не очень люблю, но что уж там — моя ответственность, мои проблемы, мой барсик.

— Так, всё, коврик мой, раздеваемся, — я принялся стаскивать с него пальто, стараясь не дать свалиться вместе с вешалкой.

— Чего это? — возмутился Алек. — Ты что, решил, будто я тебе дам?

— Ну, учитывая, что недавно ты сам предложил… Но нет, ужратые котики — не мой фетиш.

Кларисса, которую, судя по виду, разбудил устроенный нами шум, спустилась с лестницы и осуждающе уставилась на нас обоих. То ли материт мысленно на своем кошачьем, то ли просто готова свою тёмную морду накрыть лапой, чтобы не видеть этого позорища.

— Хах, три раза! — хмыкнул Алек. И потянулся к кошке. — Кларисса, любовь моя, я так скучал!..

Не иначе как из солидарности перед своим меховым собратом Кларисса не расцарапала руки разохотившемуся Сазерленду. Просто повернулась пушистым задом и направилась к своей миске.

— Предательница!

— Что-то тебя сегодня все предали.

— Начиная с тебя!

Так, ясно. Алек не просто нажрался, но ещё и решил высказать мне всё и сразу. Я терпеть не могу все эти разборки и выяснения отношений, но лучше выслушаю претензии от относительно трезвого Алека.

— Ну как же без меня-то?

Я повёл его в кухню, которая одновременно служит и моим рабочим кабинетом, усадил за стол. На всякий случай прислонил к стенке и велел Клариссе присматривать за нашим любимчиком.

Кларисса поняла. Уставилась на Алека, Алек уставился на неё в ответ. Все заняты, в общем. Я же взялся за турку, принялся варить кофе. Себе — обычный черный, добавил щепотку мускатного ореха, как нравится Алеку. А когда разлил, капнул в его стакан зелья, после которого протрезветь мог бы даже вампир, выжравший галлон четвертой отрицательной.

— На.

— Что это? — Алек отвлёкся от созерцания умывающейся кошки, поднял кудрявую голову, посмотрел на меня.

— Кофе, — я показал свою кружку. Садиться не стал — и так просидел полдня за кое-какой работёнкой. — Пей и поговорим.

— Кто сказал, что я вообще хочу с тобой разговаривать?!

— Киро. Пей.

— Ах, Ки-иро, — ядовито и нетрезво протянул Алек. Но кофе отпил, тут же поморщился — зелья-то капля, но на вкус оно даже в таких количествах горче полыни. — Фу, чем ты меня?..

Я в ответ дёрнул бровью. Алек закашлялся, схватил со стола графин с водой, отпил прямо из широкого горлышка, проливая часть на себя. И сообразил, видимо, что комната не вертится перед глазами, да и я тут всего в одном экземпляре. Ну или как там обычно накрывает здоровенных кошачьих оборотней?

— Отлично, — едко проговорил он, выпрямляясь и становясь куда больше похожим на привычного себя. — Я потратил кучу денег, пытаясь утопить своё горе в бутылке, а ты взял и напоил меня этим своим… варевом.

— Я называю его вытрезвителем, — поделился я.

Выплеснул остатки в раковину, сделал в уме пометку, что оборотню много зелья не нужно. Надо будет потом записать. Налил ещё кофе, уже без сюрпризов, поставил на стол кружку и тарелочку с кунжутным печеньем, от которого мой Алек без ума.

— Ты это серьёзно? — вытаращился он на меня, злобно сверкнув зеленющими глазами. — Вот, в этом вся проблема, Салазар!..

Я поморщился — ненавижу, когда он зовёт меня по имени.

Алек же грохнул кружкой об стол, вскочил, быстрым шагом направился в сторону лестницы, ведущей в спальню.

— Далеко собрался?

— На хуй! — бросил он в ответ.

— Только если на мой, — напомнил я с невесёлым смешком.

Вот этот конкретный кот принадлежит мне, и это не обсуждается. Потому что я совсем не уверен, что смогу без него прожить хоть сколько-нибудь долго. И образно, и вполне себе физически.

Александр Сазерленд — грёбаная зависимость и любовь всей жизни. Нет, не кажется, а совершенно точно.

— Что? Я, должно быть, ослышался.

Ослышался он. А ногу-то с лестницы спустил.

— Ты никуда не идёшь, Алек. Если речь не о нашем с тобой семейном ложе, на котором ты, как приличный кот, занимаешь ровно две трети.

Алек поджал губы, посмотрел зло, руки в кулаки сжал. Злился. Был бы магом, небось по волосам какие искры побежали бы. Впрочем, взъерошенные кудри тоже добавляют свою щепотку к образу.

— Я иду собирать вещи.

— Заебёшься собирать.

— О, Салли, тебе ли не знать, какой я терпеливый?

Вредный кошак потопал наверх, я же фыркнул недовольно и отхлебнул кофе из своей чашки. Дам ему время успокоиться. И даже мерзкую кличку прощу, не буду ехидничать про непослушных котиков — а то и вправду пойдёт вещи собирать…

То, что именно этим он и занимается, мне как-то на ум не пришло.

— Да что ты, блядь, о себе возомнил? — гневно бормотал Алек, упихивая в сумку аккуратную стопочку несуразно дорогих рубашек. — Хер у тебя не волшебный, что бы ты там ни думал! Эй, знаешь что? Бывали и получше! И не таких обламывал!

— Серьёзно, Алек? — только и смог выдать я, истуканом застыв на пороге спальни. В голове никак не укладывалось, что он это на самом деле.

— Алек всегда серьёзен, к твоему сведению! — огрызнулся тот, продолжая немилосердно утрамбовывать свои пижонские тряпки. — Алек — взрослый мужик, альфа, ликвидатор всякой паранормальной херни с во-от такими зубами! Алек заебался, что к нему относятся как к домашнему любимцу! И гадать по твоей каменной морде, что ты на самом деле думаешь, Алек тоже заебался!

— Алек… — я вздохнул, нервно потёр переносицу. Что там Киро нёс про «словами через рот»? Воистину, не у одного меня тут проблемы с речью. — Ты уймёшься, нет?

— Ага, всё прощу и радостно отсосу в знак примирения, — прошипел Алек в ответ, силясь затолкать в сумку очередное пальто. Пальто пока побеждало.

Я подошёл, силой вырвал клятую сумку и бросил её на пол. И его руки в своих сжал, как мог крепко. Алек — оборотень и силы у него немерено, но сопротивляться мне он не привык, а потому рукой дёрнул и вполовину не так сильно, как мог бы.

— У меня другие планы на тебя, — заявил я. Запястье его сжал ещё сильнее, будь Алек человеком — давно сломал бы.

— Пусти.

— Я уже пустил. Искал по всему Алькасару и нашёл в толпе охочих до чужого мужиков…

— Эй, в основном девушек!..

— Что за драма, Сазерленд? Это из-за того, что я не рассказываю тебе о своей работе? Ну так и ты не бог откровений, Алек!

— Да ты это сейчас серьёзно?

Нет вообще-то. Я прекрасно знаю, что не стоит скрывать от тех, кого любишь, всякие мелочи вроде прошедшей через плечо навылет пули. Вроде объявившихся вдруг старых знакомцев, решивших, что такую тёмную тварь, как я, стоит притопить в ближайшей реке. Вроде того, что притопил их я — и потом сам себе зашивал плечо, чтобы повязка с лечебной мазью подействовала быстрее.

Не стоит — но Алеку и без меня хватает дерьма на работе. И добавлять ему лишних проблем я уж точно не хочу…

Вот только вечно забываю, что от Алека очень трудно что-либо скрыть: он всё-таки оборотень-альфа, отличный следак и просто ещё та падла — хитрая, въедливая и педантичная.

— Что тебя так бесит, Алек? То, что я пошёл на ту встречу без тебя? Что не стал тебя в это впутывать? Но разве я должен?

— Ты мне ничего не должен. Кто я тут вообще? Так, котик на передержке, — Алек пожал плечами, поник, будто из него вдруг выпустили всю ярость. — Вопрос в том, должен ли я, памятуя, что отношаюсь с ебучим контрол-фриком, всегда предупреждать о своих планах, отвечать на твои звонки в любое время дня и ночи? Должен ли сам отзваниваться из больницы всякий раз, как меня пырнут, подстрелят, отвампирят или огреют по башке?

— Нет, — вынужден был признать я, хотя на ум упорно просились словечки покрепче.

— Но я это делаю. Всегда.

Цепкие длинные пальцы, что больше подошли бы пианисту, а не охотнику, больно стиснулись на моём плече. Алек уставился на меня хмуро и сосредоточенно, даже не мигая, — и, честно сказать, такой Алек пугает куда больше своей злобно-взвинченной версии.

Флёр пиздеца прямо-таки витает в воздухе.

— А каково бы тебе было случайно или из третьих рук узнавать, что я куда-то встрял и чуть не подох? Не раз, не два — систематически!

— Алек, не перегибай…

— Это ты перегнул, Тэйн, — огрызнулся Алек, — и поломал всё к херам.

Честно? После таких слов я ожидал чего угодно, вплоть до хука в челюсть. Но Алек лишь склонился ко мне, чтобы поцеловать — не дразня и подначивая, как обычно бывает, а до обидного сдержанно и коротко.

— Я люблю тебя, Салазар Тэйн, — выдохнул он, отстранившись. И тут же натянул на свою несуразно породистую рожу то самое непрошибаемо-похуистическое выражение, которое я всегда терпеть не мог. Потому что знаю — за этой маской Алек прячет от меня свои истинные чувства. — Вот только ты со мной и вполовину не так серьёзен, как я с тобой. Я к тебе с уважением, как к равному, а ты… Это я рожей не вышел или вам, магам, среди людишек и грязных животных в принципе ровни не бывает?.. Нет, не отвечай, ни к чему мне это дерьмо. Я заслуживаю лучшего, ясно?

И, высокомерно задрав нос, ебанутый кошак поднял сумку да как ни в чём не бывало принялся паковать своё барахло. Чинно, неспешно, с почти даже не напускным энтузиазмом. А что зубы скрипят да руки ходуном ходят, так это с перепоя и вообще ничего не значит.

— Ясно, — отозвался я, когда отмер.

И когда в голове немного улеглись истерические «Какого хуя?» и «Да что, блядь, со всем этим делать?!» Хотел было к нему приблизиться, отобрать уже клятую сумку, ну там… поговорить, или что обычно нормальные люди делают…

Только мы с ним оба — ни разу не нормальные. Я так особенно, учитывая мою охуительную биографию, бывшую работёнку, да и нынешнюю тоже. А ещё то, что во всех этих отношениях я далеко не специалист. Меня Кларисса-то столько терпит лишь потому, что я для неё — удобный человеческий раб.

И в мозгах ещё перемкнуло что-то.

— Ты и впрямь заслуживаешь лучшего, Александр.

Я скользнул пальцами по нелепой глиняной вазе, служащей этаким мини-складом для ключей, мелочи, какой-то ерунды. А потом схватил и что было сил жахнул ею об пол.

Разбилась. Как и моё глупое сердце.

— Ты заслуживаешь лучшего! — повторил я, чувствуя, как кислород в легких словно горит. — Не меня! Не ебанутого скрытного мудилу! Не убийцу! Не палача! Не ёбаного зельевара, что уже который десяток лет прячется на окраине сраного фейского леса! Ты ж обо мне всё знаешь, Сазерленд! Так какого хрена ты на это всё глаза свои красивые закрыл? А теперь распихиваешь свои модные шмотки по чемоданам, потому что я что-то там тебе не рассказываю? Правда, Алек? — я всё же подошёл, вырвал снова сумку, кинул её куда-то к окну. — Да оставь ты на хуй это пальто!

— Я закрыл глаза? Милый мой, вынь-ка голову из задницы, — отчеканил Алек, сощурившись так недобро, словно я — диван, об который он примеривается поточить когти. Нехилые такие, кстати. — Я не закрыл глаза, я просто принял, понимаешь? Принял тебя, Салазар, и легион твоих наглухо ебанутых тараканов! Без разговоров, без протестов, без дополнительных пунктиков мелким, блядь, шрифтом! Я тебя принял как есть, а ты меня — как должное. Нет, такие отношения никогда не начнут работать.

Он глянул на меня — не то злобно, не то с сожалением, — тряхнул непривычно лохматой головой и решительно нацепил многострадальное пальто.

— Хаос с ними, с вещами, потом заберу. Давай просто покончим с этим.

— Покончим, — согласился я.

Покончим с теми глупостями, что он вбил в свою прекрасную голову. Нет, вовсе не без моего участия — к чему отрицать очевидное? Я виноват. В своём желании оградить его от проблем, просто потому, что кому они нужны — те проблемы. Сам решу, всегда так делал и, как мне казалось, облегчаю тем самым жизнь ему.

А оно вон как.

Не нужна ему такая помощь. Ему нужна та ванильная хрень, которая зовется отношениями и к которой я совершенно не привык. Да, даже за два года.

Но раздери Тьма, сказать вот об этом всём никак нельзя было?!

Я подошёл, дёрнул его на себя, на этот раз даже столкнулся с сопротивлением. Но вовремя сжал пальцы на его плече, совсем так, как делал он недавно.

— Если бы я принял как должное, — сообщил вкрадчиво, как следует встряхнув его, — хуй бы ты тут жил, ясно?

Свободной рукой стряхнул пальто с его плеча, затем и со второго, на мгновение отпустив.

— Два года, Александр. За которые ты не сообразил, что можно открыть рот и высказать, какой же я невыносимый мудак. Кто кого ещё принял, кошак ты несносный?

— А, то есть я, по-твоему, ни разу не высказывал?! Да кто бы ещё слушал… — начал было возмущаться Алек, но я его заткнул. Не как обычно — просто накрыл ладонью рот.

— Я тебя люблю, грёбаный ты ликвидатор паранормальной херни, альфа, взрослый мужик и что там ещё. И вздорной сучкой, которую ты сейчас из себя строишь; и домашним котиком, которым я якобы тебя считаю. Люблю, Алек. Я, блядь, боготворю тебя. И либо ты живёшь с этим, либо…

— Либо? — подозрительно тихо переспросил Алек, всё же отпихнув мою руку.

«Ты знаешь, где выход».

«Не стану удерживать».

Так надо было закончить. Так заканчивают все приличные люди, чтобы предоставить свободу выбора. Вот только я — грёбаный контрол-фрик и хрен ли куда его выпущу. От одной мысли, что его может трогать кто-то другой, любить кто-то другой, — на душе кошки скребут, а перед глазами кровавая пелена.

— Без «либо». Уйдёшь — я тебя найду, опою какой дурманящей дрянью, свяжу, закину в багажник и верну обратно, понял меня? Если разонравилась лежанка — можем купить новую. Как тебе план?

Алек какое-то время стоял приоткрыв рот, будто бы не в силах решить, хочет ли он новую лежанку или всё-таки мою голову в нарядной корзинке. Но затем дёрнул бровью, скроил надменную рожу и вообще как-то в один миг вернулся к привычному себе — заносчивому кошаку, вообразившему однажды и навсегда, что нет в мире ничего прекраснее его наглой хвостатой жопы.

Хотя хвост и впрямь прекрасен, ничего не попишешь.

— Предположим, я заинтересован, Салазар, — протянул Алек, паскудно улыбаясь и едва не мурлыча ненавистное имя. — Продолжай.

— И что, даже не ляпнешь про «опять решаешь проблемы через секс, Тэйн»? — я невольно скопировал его выражение лица. Насколько смог — я же не кошак. И близко нет.

— Кто сказал, что это не прощальный перепих? — он вмиг стал само возмущение. Но рукой по плечу скользнул, будто невзначай, будто это она сама, не слушалась хозяина, двигалась скорее по привычке, чем…

Ой, да ладно. У Алека давняя слабость к моим рукам, плечам, к моим пальцам во всех возможных местах на его теле. Красивом, стройном и сильном — таком, какое положено самому горячему парню во всём Алькасаре.

— Я сказал.

Я потянулся к нему первым. Поцеловал упрямо сжатые губы, по-хозяйски облапил крепкую задницу, широкую спину, сильные плечи. В человечьей форме Алек остаётся всё тем же крупным котом — с виду томно-грациозный, изящный и вздорно-игривый, но на деле та ещё машина для убийств. Под нарядной шкуркой прячутся стальные мышцы, а в ухоженных на зависть любой девице руках — целая прорва силищи.

Это ударяет в голову почище любого бухла — когда опасный хищник, рослый плечистый мужик, способный тебя уебать одной левой, готов позволить тебе что угодно. Как угодно. Где угодно.

И сейчас Алек тоже позволил. Неохотно ответил на поцелуй, обмяк у меня в руках — мол, делай что хочешь, но я не одобряю эту миссию. Однако я лишь фыркнул, прекрасно зная своего котика и его любимый финт — прикинуться дохлым, а затем неожиданно напасть. Поцеловать жадно и нетерпеливо; больно куснуть в шею, оставляя нехилый кровоподтёк; бесцеремонно завалить на ближайшую пригодную поверхность и наконец наложить лапы на свою добычу.

— Полегче, Салазар, — протянул Алек, навалившись сверху и принявшись небрежно расстегивать мою рубашку, из тех, что он с недовольной мордой именует «звезда сельской ярмарки», — разве мы куда-то торопимся?

Разумеется, он не столько расстёгивал рубашку, сколько лапал меня с упоением завзятого фетишиста (и толикой злорадства). Мне обычно льстило его восхищение моим телом, но не сейчас. Тут не обжиматься охота, а нагнуть противного кошака да отодрать так, чтобы неделю не смог сидеть, ходить и уж тем более думать всякую хрень.

И Алек, конечно, это знает. Сука. Даром что кот.

Со стороны может показаться, что это он нежен и внимателен. Хер там. Это нежность садюги-кота, играющего с мышкой перед тем, как сожрать её с потрохами.

— Вот что ты за падла такая пятнистая, а?

— Тебя надо спросить, — отозвался он, всё так же степенно расстегнув на мне ремень и с совсем уж издевательской неспешностью потянув с меня джинсы. — Твоя же падла всё-таки.

Моя.

Мой Алек. До смешного вредный, до безобразия одетый и так опрометчиво позабывший, где ему сейчас (и всегда) самое место. Подо мной, на моей — нашей, блядь! — кошачьей лежанке, которую только идиот назовет постелью.

Он сильнее меня физически, как и всякий оборотень — силы в детях Хаоса немерено. Да только Алек совершенно не умеет мне сопротивляться. Или не хочет, что куда вероятнее. Ему хватило бы одного движения руки, чтобы сломать мне шею… мне же хватает ловкой подсечки, чтобы скинуть его с себя, подмять, навалиться сверху, сжать его руки у него над головой.

— Потом поиграем в смену ролей, — выдал я. И впился в его губы кусачим, болезненным поцелуем.

Алек вздрогнул, коротко застонал, завозился — ранка на губе будет заживать несколько часов, и он не сможет пить свой кофе нормально, чтобы не обжигало и не кровило. Ему не привыкать. Как и мне не привыкать извиняться за всё, что с ним делаю.

Благо Алек не против. Никогда не был.

Рубашку я на нём разорвал безжалостно. Ему всё равно не идёт этот невзрачный серый, да и пахнет от неё. Алкоголем, прокуренным баром, другими. Мужчинами и женщинами, всеми, кто увидел в моём, моём, блядь, Алеке доступного красавчика. Штаны сдёрнул, вытащил из шлевок ремень — мягкий, кожаный, наверняка дорогущий, как и все его шмотки. Хорошо, значит, будет крепко держать и не сильно раздерёт ему запястья.

— Ещё раз, — прошептал я ему в живот, прежде чем впиться зубами в нежную кожу возле паха, — ещё раз к тебе подойдёт кто-то…

— И что будет, Салазар? — так же шепотом отозвался он, а я даже подумал, что из его губ ненавистное имечко — вот сейчас, в эту минуту — звучит не так уж плохо.

Два пальца я в него загнал без всякой подготовки. Только мазнул ими по его губам, чуть проник в рот, чтобы смочить слюной — я садист и извращенец, а у Алека совершенно дикая регенерация, но это вроде демонстрации уважения.

— Ходить не сможешь неделю, вот что.

Алек снова вздрогнул, зажмурился — от боли, от неожиданности, — подался бёдрами, насаживаясь сильнее. А у меня перед глазами фейерверки засверкали. От одного этого движения, от одного его вида, от растрёпанных волос и закушенной, и так уже кровящей губы.

Не выдержал. Наклонился, поцеловал, слизнул солёные капли, скопившиеся в уголках глаз. Это он не от дискомфорта, слабости или чего-то такого. Нет, просто ему свойственно, у него всегда во время секса глаза слезятся. И от яркого света ещё.

Тело Алека — гребаные раскаленные пески Юга. Внутри — адское пекло и до боли тесно.

У меня внутри — необъятная бездна любви к нему. И блядские фейерверки.

— Алек? — позвал я, когда он, расслабленный, довольный, уставший, задремал у меня на плече.

— М-м?

— Я не шутил.

— По поводу?

Я запустил пальцы в его волосы, дёрнул несильно.

— Уйдёшь — грохну тебя на хрен.

Он хотел было сказать, что я могу попробовать. Или просто фыркнуть. Но промолчал. Поднял голову, заглянул в глаза. Ткнулся губами в плечо и снова будто спать завалился.

— Алек?

— Ну что? Будешь в красках расписывать способы?

— Нет, — я сжал пальцы на его плече, прижал к себе крепче. — Звони мне. И пиши. И просто спрашивай. Я расскажу. Всё, что захочешь.