ГЛАВА 5. Ты всегда меня простишь... (часть 6)

***

Ночи. Больше всего их ненавижу. Потому что с приходом темноты мои страхи обретают реальность. Голос совести из ели уловимого шёпота превращается в отчаянный крик, заставляя сомневаться, а правильно ли я поступила. Может, не стоило ничего менять? Вдруг моё вмешательство дорого мне аукнется? И с рассветом в моё окно влетит страшная новость. Та новость, которую я гнала от себя, стоило только ей возникнуть в терзаемом совестью подсознании.

Я не хочу потерять Отто. И не хочу, чтобы пострадал Рихард. Никогда себе этого не прощу. Не смогу. Я даже не смогу посмотреть на свои руки, ведь они будут по локоть в крови. Пусть не я стреляла в любимых мне мужчин, но именно я взвела курки пистолетов, нацеленных на них. Я позволила загнать их в ловушку, значит, на мне будет лежать вина за собственное несчастье.

Всю ночь я не смогла сомкнуть глаз. Укутавшись в чёрный шерстяной платок бабы Насти, бродила по комнате словно неприкаянный призрак. Стрелки настенных часов нехотя ползли по циферблату, нарочно продлевая эту холодную осеннюю ночь. Ветер волком завывал, молотя об бревенчатую стену оконными ставнями. Вслушиваясь в это похожее на выстрелы грохотанье, я то и дело закрывала ладонями уши. Иногда мне казалось, что в этом почти ураганном ветре я отчётливо слышу крики людей в лесу. Это было невыносимо! Медленно сходить с ума в ожидании рассвета. А когда по стеклу ещё забарабанил дождь, я и вовсе потеряла счёт времени. Я бы, наверное, молилась, если бы знала хоть одну молитву. И в этот раз я уже не колеблясь, просила бы у господа бога сохранить жизнь моему любимому мужчине.

Дядя Мартин оказался прав. Нельзя любить двоих. Всегда кого-то любишь сильнее. И эта страшная ночь расставила всё по своим местам. Я сама не заметила, как стояла у образов и умоляла, но не святые лики, а самого Отто вернуться ко мне. Я шептала: «Вернись. Вернись. Вернись ко мне».

Не знаю, может, я не права или жестока, но жизни моих соотечественников меня не волновали этой ночью. Они были чужими мне людьми. И только один Отто стал родным. Он мой враг, а я молюсь сохранить ему жизнь. Молюсь, понимая, что пока его сердце бьётся мой любимый будет убивать мой народ. Как глубоко затянула меня трясина предательства. Я уже не различала грани между любовью к врагу и любовью к родине. Меня волновала лишь его жизнь, ведь я твёрдо решила уйти к Отто. Уйти, оставив Рихарда в прошлом. И пусть рядом с оберфюрером Клинге мой статус любовницы останется неизменным, но я хотя бы буду с тем, кого люблю.

Неспокойная длинная ночь неторопливо отползала на запад, уступая небо такому же утру. Дождь ни на минуту не прекращал моросить по стеклу. Обессилившая и измученная ожиданиями, сидя у окна, я смотрела во двор. Рыжуха, высунув нос из будки, ждала, когда хозяйка выйдет покормить её. Куры были посмелее. Они, оккупировав крыльцо, кудахтаньем напоминали о себе. С веток рябины слетели серые нахлебники. Прыгая и чирикая у ног своих не летающих дальних родственников, тоже томились в ожидании дармового завтрака.

Заспалась сегодня баба Настя. Солнце уже встало, а хозяйка только-только загремела чугунами, ворча у печки. Заскрипел пружинами и Курт, поднимаясь с кровати. Бедный мальчик не успел выйти на кухню, как сварливая баба тут же надавала ему работы. Почистить картошку, принести воды из колодца, отмести опавшие за ночь листья от крыльца и смазать петли на воротах, а потом он волен делать что пожелает. Как только Курт понимал, что от него хочет Настасья Борисовна, но спустя несколько минут уже носился на улице, выполняя её поручения.

Одна я, упираясь лбом в стекло, никуда не спешила. Даже завтракать не вышла, хотя баба Настя звала. Кусок в горло не шёл! А представив шкварки на сковороде и толстые блины на молочной сыворотке, меня и вовсе затошнило. Прижимая ладонь к животу и часто дыша, я боролась с уже ставшими постоянными приступами дурноты по утрам.

Утро сменил такой же унылый день. Пейзаж за окном только немного сменился. К бегающим бесцельно курам, добавилась чёрная машина и Курт, копошащийся под её капотом. Иногда ветер разгонял дождевые тучи и выглядывало солнце. В другое время я бы радовалась этим ещё тёплым лучиками и, выбежав во двор, подышала бы свежим осенним воздухом, но сегодня у меня не было настроения. Чувство тревоги не давало мне покоя. Уже почти вечер, а их до сих пор нет.

Не дозвавшись меня ещё и к ужину, Настасья Борисовна пришла сама.

- Ну, что ты маешься? – услышала я за спиной её голос. – Вернутся твои фашисты. Рихард твой не лыком шитый. Да, и Чёрта Лысого ничто не берёт. Уж поверь мне. Тут летом его машину из пулемёта обстреляли в лесу. Так всех намертво, а этому гаду хоть бы что! Так плечо чуть задело.

Отто был ранен, а я и не знала об этом. Представив, что ещё летом могла потерять его, я заплакала от своей беспомощности. Настасья Борисовна успокаивать не стала, лишь осуждающе сказала, прежде чем уйти:

- Ох, не о тех горюешь, девка. По нашим убиваться надо, а не по пришлым.

Не о тех?! А о ком мне горевать? Я плакала о тех мужчинах, которые любили меня. Плакала потому что сегодня за меня может сделать выбор пуля. И мне придётся остаться не с тем, кого выбрало сердце, а с тем, кто вернётся живой.

Вот уже начались вторые сутки, как я не могла сомкнуть глаз. Голова раскалывалась надвое, пульсируя в висках от каждого звука. Ноги отекли так сильно, что стоило только попытаться пошевелить пальцами, как тысячи иголочек впивались в кожу. Надо было встать и хоть немножко пройтись по комнате, но я истратила все свои силы на беззвучные рыдания. А смотря, как уходящий день тонет в густых сумерках, мне и вовсе хотелось умереть. Ведь ещё одной долгой ночи я больше не вынесу. Но только на потемневшем небе загорелась первая звезда, ворота ляпнули и во дворе мелькнула тень.

Рыжуха радостно завизжала. Дружок вернулся. А Отто? Рихард?

Забыв о боли, я вскочила и бросилась к дверям. Хотела выскочить навстречу, но не успела. Двери с грохотом отворились и в спальню вошёл Рихард.

Я в ужасе замерла.

Тусклая маленькая свеча на комоде, что ещё вечером принесла баба Настя, не скрыла налитые безумием глаза Рихарда. А когда я, испугавшись, отступила в темноту спальни, то отчётливо рассмотрела пятна крови на нём. Никогда не видела своего любовника таким злым. Он словно переродился в этом лесу и передо мной сейчас стоял не рыцарь, а демон.

Рихард резко занёс руку. В моей голове тут же мелькнуло: «ударит?», и я зажмурилась. Но он не собирался бить меня. Штандартенфюрер фон Таубе швырнул на стол скомканный и окровавленный тетрадный листок. Тот самый листок с картой, который я отдала Олегу. Вот теперь душа моя упала в пятки. Сердце остановилось на миг и только для того, чтобы взорваться в груди от избытка адреналина.

Рихард всё знает!

Заворожённо глядя на этот листок, я не заметила, как любовник навис надо мной. Его пальцы больно впились в мои плечи, и он так сильно тряханул меня, прежде чем оглушить своим криком.

- Зачем, Лизхен?! Зачем ты это сделала?! Зачем ты предала меня?! – орал взбешённый любовник.

Я хотела оправдаться, но язык, словно окаменел. Беспомощно хлопая ресницами, я смотрела то в чернеющие от гнева глаза Рихарда, то на скомканный листок на столе. Да и нужны ли были мои оправдания в этот момент? Штандартенфюрер фон Таубе и так всё знал. И каждое сказанное мной слово лишь доказывало бы мою вину.

Как говорится: маски сорваны и лгать нет больше смысла.

Поняв, что ответы на свои вопросы он не дождётся, Рихард оттолкнул меня от себя и указал пальцем на стол.

- Как ты думаешь, чья это кровь? Олега? – любовник уже не кричал, а говорил спокойно, но жёстко. – Удивлена откуда я знаю его имя?

Впервые вопросы Рихарда опережали мои мысли. Настолько сильно я была подавлена и выбита из привычной колеи. Я просто не успевала следить, как молниеносно меняются темы в монологе штандартенфюрера. Да это был, именно монолог. Ведь в разговоре я не участвовала. Я, как загнанная в угол крыса, искала выход там, где его нет.

- Неужели ты думала, что я настолько слеп и не вижу ничего вокруг себя? Знаешь, а мне было интересно, как далеко ты зайдёшь в своей лжи. Я до последнего надеялся, что ты остановишься и дальше в эту грязь не полезешь, но нет! Ты залезла в неё по уши! И тем самым упростила мне задачу. Да, Лиза! – воскликнул Рихард, продолжая тыкать пальцем в листок. – Это была операция не Отто, а моя! Моя и Макса. Даже Отто не знал в чём основная её цель. Клинге разрабатывал одну операцию, а мы под её прикрытием другую, — усмехнулся Рихард. – Нашей целью было не уничтожить отряд партизан, а внедрить в него агента нового уровня.

Я ничего не могла понять из того, что говорил любовник. Какая операция? Какой агент? При чём здесь Макс Бухгольц? И только зацепившись за Макса, картинка смутно, но стала вырисовываться в моём мозгу. Начиная понимать, как я помогла Рихарду, мне стало становиться дурно. И всё равно оставалось много белых пятен в его истории, которые тут же заполнил штандартенфюрер фон Таубе.

- Вот-вот начнётся наступление русских. Ставки настолько высоки, что уже цена нашей победы не обсуждается. Механизм запущен. Шестерёнки, болтики, колесики крутятся. И если хоть один застопорится – его тут же заменят, чтобы не мешал слаженной работе. Ты понимаешь о чём я, Лизхен? Сегодня если бы не наша успешная операция с Максом, то за провал уничтожения партизан кто-то бы ответил. Но я представлю в своём рапорте провал, как успешный этап внедрения. И никто не пострадает. Допустимые жертвы, так сказать, – он тяжело вздохнул и опустил руку. Теперь глаза любовника снова устало смотрели на меня. – Ты вмешалась в мои планы, Лизхен, и нисколько не испортила их. А даже придала реалистичность. Связная так хвалила тебя перед их командиром, что Олегу поверили.

Вот оно сильнейшее разочарование в людях, которое испытала в ту ночь. Думала: спасая Олега, я спасаю десятки жизней в отряде, а оказалось наоборот. Я погубила их! Я привела к ним предателя поизворотливее и хитрее, чем Свой. За маской ярого патриота скрывался лишённый чести перебежчик. Агент Абвер! Лично взращённый Максом Бухгольцем и Рихардом фон Таубе. Чему они могли его научить?! Если даже я, всегда хорошо чувствовавшая людей, так жестоко обманулась. Этот лейтенант Красной армии посмеялся и над чувствами пожилой женщины. Она так выхаживала его, как собственного сына, а он?! Он предал задолго до прихода в Тихую.

Нет! Это так ужасно, что не может быть правдой! Мой мозг бунтовал, не желая признавать очевидное.

- Я не верю тебе, — собравшись с силами, прошептала я. – Олег давно был у бабы Насти. Ещё до нашего приезда. И он был ранен.

- А нам давно известно, что баба Настя связная у партизан. Знаем о её племяннике в отряде. Я знаю всё, Лизхен, — ухмыльнулся победителем Рихард. – И это я стрелял в него. Пуля прошла навылет. Потерял немного крови. Ничего страшного для молодого организма, зато как правдоподобно. Старуха поверила. И ты.

Что мне оставалось теперь? Молчать? Я истратила последние силы, выразив своё сомнение. Такая боль овладела мной. Та боль, которая живёт в душе, когда в неё плюют. Олег, именно, так и сделал. Он плюнул в мою душу. Растоптал веру в людей. Уничтожил моё желание помогать им. Ожесточил меня. А слова Рихарда заставили почувствовать себя шестерёнкой в адском механизме войны. Кто использовал меня? Олег? Или Рихард? Или я сама, заигралась в жестокую игру, где пишут правила мужчины? Как-то мерзко всё это! Я играла Олегом, он играл мной, а Рихард играл нами обоими. Нет, мой рыцарь играл всеми.

- Изначально нашего агента должна была переправить в отряд баба Настя через своего племянника, но тут вмешалась ты. Ещё и карты ему подкинула, план операции набросала, — Рихард подошёл к столу и взял листок. Достав из кармана зажигалку, подпалил его. – Мы встретились с ним в условленном месте в лесу, — хмыкнув штандартенфюрер, покрутил тлеющею бумажку в руке. – Я сказал ему, забирая листок: «Ну, вот ты прошёл последнюю проверку», а он мне: «Фройляйн Лизхен хорошо играет. Я почти поверил, что она на другой стороне», — бросил истлевших кусочек карты на пол и наступил сапогом. – Но ведь ты не играла. Твоя жизнь, Лизхен, сплошная ложь. Я иногда думаю, а ты действительно нас любишь. Или это тоже игра? Чья эта кровь была на бумаге, я так и не сказал тебе. Это кровь Отто.

И всё. Моё сердце остановилось. Теперь уже моя кровь отхлынула от лица и я замахала рукой в поисках чего-нибудь обо что можно ухватиться. Я теряла сознание, представляя худшее, что могло случиться с моим любимым. Рихард подхватил меня и прижал к своему испачканному кровью Отто мундиру.

- Смотри на меня! – говорил фон Таубе, не давая, упасть в пропасть обморока. – Я хочу, чтобы ты запомнила всё, что я тебе скажу!

Я цеплялась за его слова, как за спасительные ниточки, надеясь, что когда он замолчит, мои страхи замолчал вместе с ним. Отто жив. Его кровь — это ещё не доказательство его смерти.

- Посмотри, что ты со мной сделала. Я готов был убить друга, чтобы ты была моей. Только моей, Лизхен. Я люблю тебя. Люблю настолько сильно, что готов простить. Я всегда прощу тебя, слышишь, Лизхен? Я всё прощу, только не ложь. Этого я больше простить не смогу. Не играй с нами, пожалуйста. Ведь мы не куклы. Не пушистые котики, бегающие за бантиком. Мы мужчины, Лизхен. Мы мужчины на войне и в наших руках не только оружие, но и власть. Если бы не случай, то сегодня ты не дождалась бы ни меня, ни его. Свой должен был убить Отто. Это я отдал приказ, — и поток горячего воздуха вырвался из его груди, чуть не обжигая меня. Тяжело задышал, Рихард продолжил каяться. – Потом Малыш – Олег, должен был убить Своего. Это тоже мой приказ. Я пошёл против Макса. Он хотел Своего забрать к себе, но эта сука слишком много знала. И я не хотел так рисковать. Когда Малыш пришёл в отряд, их командир поставил под сомнения некоторые части его биографии. И агенту ничего не оставалось, как импровизировать. Он выдал Своего раньше, чем я планировал. Один мой план провалился и этот же провал спас мне жизнь, — он замолчал, чтобы собраться с мыслями. Сильнее прижал меня к себе и почти на ухо зашептал, словно боясь, что это кто-то услышит. Или думал, что совесть глухая старушка и шёпот не долетит до неё. – Я плохой друг. Я стал таким, когда встретил тебя, Лизхен. Ты свела меня с ума. Я хотел убить друга, а он поймал пулю, предназначавшуюся мне. Если бы он не закрыл меня, то она попала бы точно в сердце. Я жив, а Отто тяжело ранен.

Тяжело ранен, но не убит. Надежда есть.

Отлегло ли от моего сердца? Нет! Оно уже камнем молотило в груди, рвясь наружу. Я хотела вырваться из объятий Рихарда и броситься к любимому. Но потоки слёз залили глаза, не давая вдохнуть, сковывая моё горло. Я задыхалась от боли, клокочущей внутри меня. Любимый где-то там, истекает кровью, а я всё это время ждала его. Ждала не зная, как хрупки мои мечты. Как скоротечно счастье, когда идёт война. Когда миром правит ненависть, зависть, злоба, а не любовь.

- Я тащил его из леса. Потом в машине зажимал рукой его рану. Кричал водителю: быстрей, быстрей! А Отто истекая кровью, как в бреду твердил: «Я тебе больше ничего не должен. Дай ей сделать выбор». Я боялся потерять тебя, а теперь боюсь потерять вас обоих, — голос Рихарда дрожал и так же дрожали его руки на мне. — В госпиталь я привёз его уже без сознания. Он хотел, чтобы ты сделала выбор.

Штандартенфюрер фон Таубе отпустил меня. Отступил на шаг и виновато пряча глаза, сказал:

- Останови эти качели, пожалуйста. Если ты выберешь меня, то больше не смей мне лгать. А если Отто, — осекся на полуслове Рихард. Это было больно для него. – Обещаю, я уйду, но буду всегда любить тебя. По-другому я не смогу жить. Ты моё проклятие, Лизхен, и чтобы ты не сделала, я всегда тебя прощу.

Рихард коснулся губами моих волос и ушёл, оставив меня одну наедине с пустотой.

Какие мысли были в моей голове, я уже не помню. Всё так смешалось и потеряло смысл. Та ночь изменила многое во мне и наших отношениях. За толстым слоем лжи, осталась выжженная пустыня. Ведь именно ложь построила замки из песка. А теперь, когда я могла без опасений сделать свой выбор, новый день сделал его за меня.