6

Юрка проснулся в хижине, зажатый телами Бьярта и Стефа, и не смог сразу понять, приснилось ему или была на самом деле вся эта дребедень с индейцами и приключениями. Почесав ноющее плечо и дернувшись от боли в задетой ранке, он с ужасом понял, что все произошло взаправду, только намного веселее, чем теперь. Над ним, подсвечивая чадящим факелом, стоял вождь в боевой раскраске с поникшими мокрыми перьями.

— Юмо-дзи! — повелительно сказал он и призывно махнул рукой. — Идти!

Народ начал просыпаться, недовольно зашевелился, некоторые сели, потягиваясь. — Это еще что? — зевая во весь рот, спросил Стеф. — Только легли недавно, до утра нельзя было потерпеть? — И замер с разинутым ртом. Обожравшаяся команда так бы и уснула, бросив все на улице, но Стеф, как рачительный хозяин, позаботился о припасах, заставив альф и бет перетащить все съестное в хижину. Как знал! В открытую дверь заливалась вода — тропический ливень хлынул, никого не предупредив, шумно лупя по крыше. Там, где вода просачивалась сквозь неплотно уложенные листья, уже капало, и толком не проснувшиеся люди, на которых полилась вода, завопили. В дверь протискивались индейцы — одни молодые альфы с топориками в руках. Народ загомонил возмущенно, послышались нетрезвые возгласы:

— Эй, это еще что за новость? Дайте поспать! — Это что, новый конкурс? Так до него еще несколько дней! Или мы все проспали?

— Где ведущий? Что за хрень?

Юрке все еще казалось, что ему видится страшный сон — отлежал плечо, нет там никакой метки, вот и снится ерунда. В теле поднимался жар, бросало в пот, мысли прыгали, как мячик от стен в тесной комнате. Может, он кукухой поехал? Когда сидишь в поезде и смотришь на соседний поезд, сначала непонятно — твой тронулся или соседний. Вот с кукухой то же самое. Тем временем вождь наклонился к Юрке, схватил его за руку и поднял на ноги, резко и сильно дернув.

Отчего он бездумно подчинился? Юрке было херово. Ему не сиделось, не лежалось, тело, как при повышенной температуре, выкручивало, и просто до одури хотелось, чтобы или все от него отстали, или уже добили к бениной матери, чтоб не мучился. Он ничего не понимал, не мог толком разобраться, что было вчера, ведь происходящее комом с горы навалилось и раздавило его, плохо себя чувствующего, не проснувшегося, не определившегося, в какой вселенной и кто он сегодня.

— Вер? — принюхавшись к запаху проставленной поверх его метки, вождь грозно оскалился, тыча пальцем в укус.

— Мужики, вы чего? — Бьярт тоже поднялся и взял Юрку за другую руку. — Моя метка, если ты об этом.

— Итить твою блядь! Ебать ту Люсю! — простонал Юрка между двумя здоровыми альфами. Вот только еще мужики за его жопу не дрались… — Идите вы все… Мне и без вас херово!

Он попытался вырвать руки из захватов у обоих мужчин, но не тут-то было.

— Майн бротигам! — ругнулся вождь, потянув Юрку к себе.

— Что ты там гавкаешь? Не видишь — моя метка сверху? — рявкнул Бьярт, сам от себя не ожидая, что вступится за распутного омегу перед грозной живой силой настоящих индейцев. Картина была, безусловно, сюрреалистичной — ночь, трещащие факелы, злые, как разбуженные зимой пчелы, индейцы, поставленная им вчера метка… Но принимать решения быстро и брать за них ответственность было его второй натурой — можно сказать, даже первой. Иначе он бы не добился в таком молодом возрасте своих высот и не достиг такого благополучия в делах. Индейцы хлынули в хижину, по-собачьи отряхиваясь и разбрызгивая холодные капли воды, и окружили своего вождя грозно и молча. Завизжали от страха, холода и льющейся сквозь крышу воды омеги. Руфик с Винсентом слаженно орали на ультразвуке, и даже Стеф присоединился.

— Позовите Мику, — крикнул в сторону Бьярт, видя, что его оттесняют от пьяно и пряно пахнущего течного омеги с его меткой. Когда его технично скрутили и связали руки за спиной, никто из «Лямбды» не вступился — перед некиношными индейцами зассали не только беты, но и альфы, а омеги позорно выли, спрятавшись за их спинами. Несколько топориков вонзились в пол хижины прямо перед нестройной шеренгой альф, и угроза была слишком ощутима, чтобы непонятно из-за кого рыпаться и подставлять свою шею. Сопротивляющегося Юми вынесли на руках, как в дурном, плохо снятом кино, и только тогда два последних меднокожих и ужасно пахнущих воина отпустили вырывающегося Бьярта, выдернули топорики и удалились, напоследок грозно обведя взглядом столпившихся в хижине. Стеф тут же бросился развязывать Бьярта, причитая и подвывая, остальные отмерли и выглянули за дверь, но за стеной ливня ничего не было видно.

— Всех выебу, — прорычал Бьярт, растирая покрасневшие следы на запястьях. — Чего ты орал, как самка гиены?

Стеф, шумно выдохнув, зябко повел плечами. — Так они с топорами, — произнес он.

— А вы чего? — Бьярт обвел взглядом столпившихся вокруг альф. — Нильс, от тебя не ожидал, вот честно. Мог бы и помочь. — Вообще-то я пытался. — Нильс наконец перестал зажимать глаз ладонью, и Бьярт увидел набрякшее веко и проявляющуюся синеву. — Лора тоже. Она прокусила кому-то палец.

— Ладно, понял…

Нильс вышел под проливной дождь, выискивая в серой пелене обезьяну и подзывая ее ласково. Омеги перешептывались, беты молча сгоняли натекшую по углам воду к стенам шлепанцами, альфы обсуждали дальнейшие планы. Так или иначе получалось, что нужно было дождаться позднего утра. И хотя камеры, установленные у берега и у хижины под пальмами, наверняка запечатлели сам факт похищения, ждать помощи раньше чем через пару часов не приходилось.

— Какое утро? — нахмурился Бьярт. — Его до утра поимеют раз десять.

— И что с того? — всплеснул руками втиснувшийся в переговорочный круг Руфик. — Сенсация будет! Хайп! Он же этого и ждет, этот Юмодзи! Специально таблетки не пил, чтобы течка началась, чтобы вы тут все охуели. Он и под индейца ляжет ради того, чтоб в новости попасть. Невинность из себя корчит, а я в шоубизе даже альфы вспомнить не могу, который бы ему не присунул. Предлагаю не портить парню план.

— Он не такой, — тряхнул мокрыми кудрями Стеф. — Я с ним общался все эти дни больше вашего и проще человека не могу вспомнить. Это все слухи.

Пока Руфик оживленно, с необходимой жестикуляцией, расписывал, как лично видел видео, где Юми кому-то отсасывал, Бьярт успел надеть ботинки и выйти из хижины. Дождь прекратился, вероятнее всего на ближайший час-два, поэтому стоило поторопиться. На берегу Бьярт нашел лодку, которая всегда была привязана к дереву — для предстоящего испытания, скорее всего, — отвязал ее, порадовался, что она была перевернута кверху дном, перевернул, сдвинул к воде и уселся, вооружившись веслом. Остров, куда уплыли индейцы, маячил впереди темной полосой. — Стой! Стой! — заорали вдруг за спиной. — Я с тобой!

Бьярт оглянулся на подбежавшего Стефа, протянул руку и помог забраться в лодку. Запыхавшийся омега снова тряхнул кудрями: — Фух, думал, не успею!

Лодка опасно закачалась под его весом.

— Зачем тебе со мной? — спросил Бьярт, отталкиваясь от берега.

— Юми меня поддерживал всегда. И тогда, в первый день, не бросил. Я его тоже не брошу. — У нас тут каждый за себя.

— Чего ж ты тогда в хижине не остался?

Не найдя, что ответить, Бьярт поморщился. В самом деле, почему? Только ли потому, что его связала пока непрочная ниточка симпатии или чувство ответственности за помеченного омегу? Он ведь обжигался на этом. Идрон, его школьная любовь, а впоследствии и супруг, тоже был нежно лелеян и обласкан в семейной жизни. Бьярт ему даже посуду мыть не разрешал, купив посудомойку. Таким омегой можно было похвастаться на любом деловом ужине или встрече — произведение искусства, а не омега: точеный, высокий, точно с вырезанным на монете профилем, с очарованием в движениях, походке, взгляде. Вот что такой нашел в нем, в Бьяртмаре, суховатом в некоторых моментах и неспособным выразить свою нежность? Он ведь редко говорил, что любит, хоть и изолировал своего мужа от всех проблем, как розу в колбе.

— Да ты черствый, как подошва, разве не понятно? — орал Идрон, когда Бьярт застукал его на квартире у друга по наводке знакомого. — Ты мне за всю совместную жизнь ни одного комплимента не сказал! Ни разу не заметил, что я перекрасил волосы или сходил в солярий! Я у тебя как домашний питомец — красивый, лощеный, дорогой!

— Красота в комплиментах не нуждается, — сказал тогда Бьярт, с отвращением рассматривая незастегнутую пуговку на джинсах, под которыми белья точно не было. — Да и не в ней дело. Что ж ты тогда жил со мной все это время?

Он осмотрел квартиру друга, которая предметами интерьера не изобиловала. Шкаф-купе в прихожей, «уголок» на кухне, не из самых дорогих, как и сама кухня, кровать в спальне, пара полок, диван, плазма и компьютер. И никаких посудомоечных машин, роботов-пылесосов, беговой дорожки в отдельной комнате, гардеробной и джакузи. Бьярт потрогал пальцем морщинку на переносице.

— Понятно, — сказал он. — Посиди тут, детка, альфам нужно поговорить.

Разговор на кухне сразу начался с разбитого об стол носа Родерика. Секундой позже под визг перепуганного Идрона хрустнули пальцы на руках «друга», который замычал и попытался отбиться тяжелой вазой. Еще позже вызванная полиция составила протокол задержания. Последующие несколько месяцев Бьярт на суды не ходил, посылая разбираться адвоката, и дело закрыли, присудив выплату компенсации пострадавшему.

— Слушай, — прервал воспоминания Стеф, — надо было топорик у Нильса конфисковать! — Не поможет, — проговорил Бьярт. — Количество в данном случае превосходит качество.

***

Дурной сон никак не кончался, брыкания толку никакого не дали — Юрку плотно спеленали, как младенчика, осталось только соску в рот вставить, а затем аккуратно сгрузили на дно лодки. От ног индейцев жутко воняло, дно было скользким, ребристым и жестким, воды набралось под ногами от ливня прилично, лодку сильно раскачивало, дождь заливал лицо так, что Юрка захлебывался и просто старался не задохнуться и выжить в этой свистопляске. Вот только теперь он отчетливо понял, что это не игры, не шоу и не актеры. Никто и не подумал заслонить его от хлещущего ливня, и он откашливался натужно, нахлебавшись дождевой воды. Ливень слегка прибил запахи, и дикая вонь от жира и каких-то специфичных трав отступила ненадолго, как и жгущий изнутри, разгорающийся постепенно жар. То ли от холода, то ли от волнения, но Юрке полегчало, и туман развеялся. Мысли запрыгали в башке зелеными стрекозюнчиками: настоящие индейцы, оказывается, совсем не такие, какими он привык их видеть в кино. Может, еще и скальпы по старинке снимают, раз даже всеобщего языка не знают. Вчера его встречали как гостя, кормили, угощали-привечали, а сегодня уже показывают, что шаг влево, шаг вправо — и ку-ку. И придется ему, Юрке, жить в хижине, плести лапти из лиан, рожать в антисанитарии и листом подтираться. От осознания размеров ждущего его пиздеца у него все внутри похолодело до звенящей ясности, до гула в ушах, и пришло осознание, что на такое он никогда не согласится, даже если его посадят на цепь. Лучше акул покормит. Он на такое не подписывался. Забрезжила надежда на Мику, но тут же под градом воспоминаний и поколебалась — иногда в дела племени не имеют права вмешиваться, особенно если это такие обособленные племена, даже не знающие язык, на котором говорят другие. А он тут, по всей видимости, совсем один и никому на хрен не сдался.

Кьют, во-первых, пока еще узнает, во-вторых, захочет ли, в-третьих, сможет ли помочь. К тому времени, скорее всего, у Юрки пузо на нос уже будет лезть, что еще сильнее усложнит дело. Не в первый раз в жизни Юрке захотелось заплакать, и не в первый раз он подавил в себе это чувство беспомощности. Дождь резко прекратился, как будто в небе выключили кран с водой. Вождь сидел с бесстрастным лицом, размалеванным черно-белыми полосами. Что характерно, краски не потекли, но это волновало Юрку в самую последнюю очередь — очередная волна жара в теле поднималась снизу вверх, захлестывая тело непонятной жаждой и тоской, медленно скручивая в животе тугую горячую спираль желания.

Пирогу, ткнувшуюся носом в песок, вытащили на берег, и Юрка всем телом прочувствовал на себе прелести морских путешествий в связанном виде, понимая, что это лишь начало его «райской жизни», если не случится чудо. Вождь с воинами удалились, даже не глядя на омег, которые, галдя, бросились развязывать цепкими пальцами крепко спеленатого Юрку, а затем, не давая вздохнуть и возмутиться, потащили его в джунгли по широкой, хорошо вытоптанной многими поколениями тропе до природного бассейна с чистой голубой водой. Если бы не щиплющие и трогающие его настырные руки, то это было бы похоже на картинку из буклета, зазывающего отдохнуть в настоящем раю: несколько неглубоких, почти круглых бассейнов с проточной голубой водой, зелень джунглей под ярким солнцем, проглянувшем из разбежавшихся туч.

Но «сказочноебали» к Юрке развернулось другим прочтением и совершенно не радовало ни видом, ни теплом, ни солнцем. Ни ругань, ни маты, ни отпихивания, ни дрыганье — ничего не помогало ему избавиться от назойливых рук, принявшихся вначале снимать с него всю одежду, а затем мыть, тереть, гладить во всех местах, дергать за волосы, радостно гогоча и приговаривая. Еще чуть-чуть, и Юрка бы позорно расплакался, но грозный оклик заставил омег отскочить от него. Рядом остались только трое — очень возрастной, сморщенный, сухонький, чем-то похожий на вождя, с черными татуировками по всему телу, и двое молодых, с косточками в носах и ушах. «Мамка вождиная, наверное, — подумал Юрка, глядя на обвисшую треугольными тряпочками грудь. Затем опустил глаза ниже и поправился — Папка…»

Язык снова показался ему странно знакомым, и он через пару слов на шестое начал понимать картину в общем и целом. И опять не смог догнать — откуда здесь немцы… Хотя евреи же тоже есть… Но Юрке было не до этого. Его усадили на ровное дно неглубокого бассейна и принялись теперь уже бережно отмывать мочалом, готовя к свадьбе. Остальные на берегу плели венки из цветов, всем племенем, вместе с детьми и прирученными обезьянами создавая такой гвалт и перекрикивая попугаев, что у Юрки немедленно разболелась голова. Затем его вывели на берег, обтерли странно пахнущими тряпками и начали умасливать тело чем-то жирным, но вкусно пахнущим. Он смирился и стоял спокойно, пока они не добрались до нежных органов, но мамко вождиное грубо прикрикнуло: «Хальт!» — и больно дало по рукам, после чего Юрка расслабился и дал совершить процедуру до конца. «И без масла в жопу влезут» — пришла на память поговорка не к месту, но немножко к месту, потому что с маслом. Затем очередная группа, совсем малявки, украсили его цветами — и в волосы вплели, и на шею нацепили, разве что в многострадальный зад не впихнули. Юрка представил, как ночью скажет вождю: «Гюсто, а это вам», развернувшись тыльной стороной и наклонившись. Его пробило на истеричный смех, и омеги засмеялись вместе с ним — праздник же, надо радоваться. Юрке все еще не верилось, что происходящее реально и сегодня вечером его натянет на кукан настоящий вождь племени индейцев. Это было настолько сюрреалистично, что ему оставалось только делать вид, что все происходит не с ним. Пока его не подвели к хижине вождя и не постарались впихнуть внутрь. Вот тут-то он и понял, что дело швах.

***

На берегу Бьярта со Стефом уже ждала группа воинов в перьях — заметили лодку и сбежались. Сразу, молча, отвели в центр поселения, где творился полный беспредел: омеги в цветастых нарядах, нацепив на шею Юми ожерелье из орхидей, пытались затащить его в шатер, у входа в который грозно возвышался вождь.

— Да отъебитесь! — возмущался Юми. — Суки ебаные!

Увидев приближающихся под конвоем гостей, он почти взвыл с облегчением, но подойти к Бьярту ему не дал подскочивший вождь. — Гюсто! — проревел индеец. — Майнэ либен! — Что он несет? — спросил Бьярт, скорее риторически, но Юми вдруг ответил:

— Сказал, что его зовут Гюсто. И я его любимый.

— Ты понимаешь их? — восхищенно вздохнул Стеф. — Но это древнейший язык!

— Я способный. Лингвистические курсы закончил, — вяло улыбнулся Юми и стер со лба выступивший пот тыльной стороной ладони, слегка размазав нарисованные на нем белой краской символы. — Вы за мной? — спросил с надеждой в голосе.

— А что нам оставалось делать? Смотреть? — произнес Бьярт и повернулся к вождю: — Мой омега! Понимаешь? Моя метка!

Вождь надменно и холодно скрестил руки на груди в странном жесте, а Бьярт, воспользовавшись суматохой и решив доказать не словом, а делом, дернул Юми на себя за руку, благо стояли они в шаге друг от друга. Стиснул круглые ягодицы под жесткой тканью штанов и впился в горячие губы. Поплыл, конечно, от нахлынувшего забытого чувства, от непонятной нежности, от желания, от запаха медовой и терпкой смолы, от того, как омега застонал и растекся в его руках. Почти сразу его оттащили, но он еще долго, не отрываясь, смотрел в расширенные от удивления глаза Юми и не слышал, как орет пришибленным майским котом оскорбленный вождь.

— Испытание, — так же не отрываясь от его глаз, сказал Юми, когда индеец перестал голосить и топать.

— Что? — пришел в себя Бьярт.

— Я так понял, что он предлагает пройти несколько испытаний, — произнес Юми, опустил взгляд на его губы, облизал свои. — Кто справится, тот и…

— Я понял, — кивнул Бьярт. — Согласен.

Вождь, верно расценив его кивок, одобрительно замотал башкой в перьях, взмахнул рукой, и альфы из племени засуетились вокруг большого костра. — Спасибо! — шепнул Юми с благодарностью в голосе, но тут же передумал, увидев, что за испытание готовится, и вцепился в Стефа, пошатнувшись. Когда из ямы выгребли горящие головешки и принялись рассыпать их по земле, Бьярт сглотнул.

— Ты не обязан этого делать, — сообщил Юми, оседая на землю — судя по бледности и кругам под глазами, ему становилось все хуже.

— Я взялся — я сделаю, — упрямо произнес Бьярт.

— На самом деле это нестрашно, — дернул его за рукав Стеф. — На курсах йоги мы ходили по углям. Главное — ставь ноги прямо, чтобы жар распределялся по ступне равномерно, и беги как можешь быстрее. На самом деле температура там не такая большая, как кажется на первый взгляд, да и площадь соприкосновения угольков с кожей очень мала. Короче, не очкуй.

— Спасибо, мне значительно полегчало.

Вождь ударил себя в грудь и сделал взмах рукой в сторону Юми, и выглядело это в духе «все для тебя, детка, все звезды с неба и цветы всей планеты». Юми поморщился. Бьярт, приблизившись к алеющей дорожке из углей, коротко выдохнул, как перед прыжком. Вокруг заулюлюкали, он скинул ботинки и переступил с ноги на ногу, ожидая, когда вождь наконец соблаговолит занять позицию рядом.

— На хуй пойдешь, — сказал Бьярт негромко, прямо в глаза, а вождь проговорил по буквам таинственное:

— Швайне!

Кто-то ударил, судя по звуку, в барабаны, и индеец сорвался с места, как ужаленная оводом лошадь. Бьярт бросился следом, не смотря под ноги и чувствуя лишь обжигающие, будто раскаленные под солнцем, острые угли, успел удивиться, что не так больно, как ему казалось, и обогнал у самого конца соперника совсем чуть-чуть. Вождь, отряхнувшись, выругался и сплюнул пеной.

— Я ж говорил — на хуй пойдешь! — оскалился Бьярт, но улыбался недолго, ровно до момента, пока его, обмазанного сажей, не вытолкнули в круг воинов, которые топали в такт барабанам, выкрикивая что-то резкое, гортанное, создавая ритм и подбадривая вождя. Стеф, обнимая Юми за плечи, улыбнулся тоже ободряюще и показал ему большой палец. Как и предполагалось, Бьярту пришлось драться с вождем, и тот все время норовил напрыгнуть сбоку и повалить его на землю. Падать было нельзя — он догадался, что суть борьбы именно в том, чтобы уложить соперника на лопатки. Бьярт, к сожалению, был не так подвижен, как прыгающий крабом индеец, но ему не раз говорили, что у него тяжелая рука. Поэтому, подгадав момент, он размахнулся и втащил вождю. По расписной морде. Тот, схватившись за глаз, плюхнулся на зад, и соплеменники пострадавшего завизжали с возмущением. — Это тебе за Нильса, — произнес Бьярт, глянув мельком на сбитые костяшки.

Последним шло интеллектуальное испытание. — Короче, надо сейчас рассказать, как сильно ты любишь своего омегу. Кто первый перестанет пиздеть, тот и проиграл, — сказал Юми. — Вроде так. Но это неточно. — Придумывать комплименты типа? — догадался Бьярт. — Блядь. Я никогда не умел их делать.

— Проебано! — закатил глаза Юми и упал головой на Стефовы колени.

Так. Комплименты. Что обычно говорят омегам? Красивый, умный, интересный, красивый… Бьярт вздохнул мученически, внутренне встряхнулся и приготовился проигрывать. Говорить он начал вместе с вождем, и уже на третьем красочном выражении его фантазия исчерпалась. Однако в голове всплыла сказка о Коньке-Горбунке, которую когда-то знал наизусть, и он принялся зачитывать ее по памяти. Вспоминал с удовольствием и декламировал с таким чувством, что все заслушались, раззявив рты, не понимая смысла слов, но веря, что это все — слова любви. Вождь захлебнулся, заткнулся на полуслове, сдулся, а Бьярт все рассказывал о котлах с молоком, в которых сварился царь. Юрка со Стефом подыгрывали как могли. И откуда что взялось актерское в обоих омегах — вскидывали руки к лицу, как будто стыдясь похвалы, прикрывали рот ладошкой, закрывались локтем, стыдливо опускали глаза, молитвенно складывали руки у рта. Стефа проигрывал Юрке, конечно, но так и не для него про Горбунка-то читали! А Юрка даже расчувствовался — так проникновенно и с выражением это делал Бьярт. Не сразу поняв, почему на него тоже напяливают цветочное ожерелье, тот наконец замолчал и долго слушал заунывное напутствие победителю от рассерженного вождя. Из поселения их проводили омеги, оставив позади плюющихся альф с бетами и орущего на всех предводителя. — Так, я лодку сейчас отвяжу, — сказал Стеф, странно посмотрев на них обоих. — А вы тут пока… постойте.

Стоило ему отойти на пару метров, как Юми протянул руку Бьярту и пожал ее крепко, а потом дернул его на себя и повис на шее. Прижался всем телом и впечатался в губы, а Бьярт, едва успев поймать выпавший из-за его уха белый цветок, заурчал скрипуче, сунул руки под клумбу цветов, обвивающих торс омеги, и обнял. Юми терся о его стояк своим, шарил своими ладонями по его спине, и Бьярт подумал, что еще чуть-чуть, и он опрокинет его на сырой песок и трахнет во всех существующих позах. Но Юми, резко отстранившись, почти отпрыгнув, посмотрел на него более осознанно. Схватился за голову, пробубнил что-то под нос и зашагал к пальмам, к Стефу. Бьярт повертел в руках цветок, потом бросил его под ноги и с чувством растоптал. Юрка дергал себя за волосы и вопрошал «что это было?» в семи разных матерных вариантах. Но ни на один вопрос сам себе ответить не мог. А если бы он не спохватился? Его бы уже сейчас разложили на песке и под аплодисменты всего племени естествовали к вящему его же удовольствию?

— Вот так и становятся пидорасами, — вырвалось у полностью охреневшего Юрки. Он взялся за пирогу с другого конца, поднял ее, торопя ничего не понимающего Стефа:

— Давай быстрее отсюда съебывать, пожалуйста. А то вдруг им ты тоже подойдешь в женихи…

Юрке всегда казалось, что он может любому хуев в панамку насовать, постоять за себя, ответить за свои поступки. До сегодняшнего дня. Оказалось — показалось. Можно было, конечно, сделать скидку на то, что он в чужом мире, в чужом теле, не знает здешних реалий и законов. Но чтобы поцеловаться с мужиком, нужно было больше, чем простая победа над индейцем и даже вызволение из плена. Не мог он себе этого простить. Он всегда старался держаться золотой середины, ну там — мясоеды убийцы, вегетарианцы пердят, поэтому надо стоять между ними, желательно носом к мясоедам. Образно говоря. К гомофобам он себя не относил. И его не относили тоже — никогда так не напивался. Но и сосаться с мужиками был не приучен. А тут прямо к-комбо: вчера с Микой, сегодня — сам полез — с Бьяртом… И валить все на тело, что, мол, ручки-то помнят, было не с руки — башка то его, а не Юмодзи приставлена. Пока они плыли в пироге, вдвоем с Бьяртом работая веслами, Юрка перекусал себя своей рефлексией за все внутренности, которые снова начали бунтовать, насылая истому и жар. Хотелось неведомого. Подплывая к острову, Юрка твердо решил: никакой альфа не заслуживает, чтобы он рожал через жопу. Точка. А с собой он справится.

Возвращение их было эпичным. Цветы Юрка сорвал с себя в дороге. Он был голоден и зол. Стеф объяснил ему до кучи прописные истины про течку, во время чего он сидел разинув рот, а Бьярт так же неверяще оборачивался и смотрел на него. И стоило теперь немного придержать эмоции, подумалось Юрке, но едва нога его ступила на родной берег, как он сразу вцепился в Руфика.

— Ты охуел, принцесса? — взревел Юрка сиреной, не обращая внимания на подскочившую команду. — Мороженое в одну харю кто сожрал?! Ты?

— Оно бы все равно растаяло! — возмутился тот обиженно.

— И чо?!

Юрку уже оттаскивали, но он успел дернуть Руфика за рубашку, а когда тот, не удержав равновесия, повалился на землю, отвесил смачного пинка вдогонку. Нервы были ни к черту. Тем более что без Стефа никто не удосужился приготовить пожрать. Руфик с Винсентом принцессничали, остальные попытались, но рис получился недоваренным комком с вкраплениями черных точек — то ли углей, то ли насекомых, мясо пересолили, крабы убежали, так что все были вздрючены и перессорились между собой. Зато оценили талант Стефа и бросились со всех ног ему помогать в приготовлении еды.

Мика пришел со съемочной группой спустя пару часов, посмотрел на столпившуюся вокруг дерева с крючковатыми ветвями команду и задумчиво оттянул пальцем резинку-чокер на шее.

— Где же герой нашего сегодняшнего репортажа? — поинтересовался он, подходя. Мойша красноречиво вскинул голову вверх. — Оу, — сказал Мика. — Как знал, что это пригодится.

Вынув из кармана завернутый в салфетку шприц, он протянул его Бьярту, который, сунув его в свой карман, спросил:

— То есть, кроме меня, больше опять некому? — Верно понимаешь, котеночек, — улыбнулся Мика. — Мне рассказали о твоем подвиге во имя спасения сокомандника. Я считаю, что нужно завершить начатое. К тому же, кроме тебя и Стефа, он никого больше не подпустит, но Стеф…

— Омега. Я понял.

Выбора в самом деле не было. Бьярт ощупал в кармане шприц, в котором, как он предполагал, содержалось нечто, что колят омегам только в случаях слишком болезненной течки, и никого, кто бы сделал это лучше, сейчас не было. Мика попросил всех, кроме оператора, удалиться, дабы не мешать процессу, и Бьярт, матерясь негромко, полез вверх. Юми сидел почти у самой верхушки, ткнувшись лбом в ствол, и на нежданного гостя посмотрел затравленно и зло.

— Чего надо? — спросил он, и Бьярт мигом вспыхнул:

— Мне? Мне чего? Это вообще-то я спас твою жопу от стороннего вмешательства! Спасибо не хочешь сказать?

— Спасибо. — Юми сглотнул и закрыл глаза. — И всего хорошего.

— То есть ты не слезешь?

— Не слезу.

— Хорошо.

Быстрым движением Бьярт вынул шприц, скинул колпачок с иглы и всадил в находящееся немного выше и левее омежье бедро. Юми отдернул ногу со вскриком, но большую часть лекарства ввести Бьярт успел. — Мудила! Пизда сушеная! Предатель! — схватившись свободной рукой за бедро, зашипел тот. Бьярт еще слушал некоторое время и более откровенные эпитеты, пока Юми не замолчал.

— Полегчало? — догадался Бьярт. — Теперь спустишься?

Юми кивнул. Слез он сам, первым, Бьярт, спустившись следом, дождался, пока омегу осмотрит приведенный Микой врач, затем отвел его в сторону и сказал:

— Больше не влипай, пожалуйста, никуда. Я таких вещей, как вчера, даже для своего мужа никогда не делал.

— Ладно, понял. — Юми отвел взгляд, виновато, как нашкодивший ребенок, осмотрел носки кед. — Что я тебе должен? — Сойдемся на чухау, — хмыкнул Бьярт. — Шучу, не парься.

— Да чего ты, надо — сделаю! Только скажи как.

Бьярт, обрадовавшись невольно, сразу потух — разочарование, хотя и ожидаемое, наступило мгновенно.

— Я пошутил, — сказал он веско. — Ничего ты мне не должен, и уж тем более отсоса. — Отсоса? — сдвинул брови Юми. — Так чухау — это отсос? Блядская жизнь! Блядский остров!.. Он как-то резко отскочил, нашел в толпе Мику и принялся что-то ему объяснять, прижимая руки к груди. Мика улыбался снисходительно, затем, запрокинув голову, расхохотался и похлопал Юми по предплечью. Они еще о чем-то говорили, уже более спокойно, но Бьярт этого уже не видел, шагая к бухте. После всего произошедшего он чувствовал себя паршивее некуда. Хотя из попавшихся в ловушку мелких рыбешек Стеф сварил уху к ужину, спасение в виде настоящего атрибута рыбалки — удочек — пришло на следующий день в виде победы бет из «Лямбды», которые смогли отгадать ребус с паролем от ящиков. Точнее, была ничья, потому что соперники тоже отгадали, но тем не менее это была победа. Теперь можно было ловить крупную рыбу. Бонусом к удочкам шли шампуни и мыло.

На голосовании большинством голосов выгнали Винсента, и после его ухода не изменилось абсолютно ничего, ведь ни с кем так и не сдружившийся визажист в самом деле ничего не делал. Как и Коли. Все эти дни Юрка Бьярта избегал, да и с другими особо не разговаривал, но к концу восьмого дня подошел сам.

— Я извиниться хотел, — сказал он. — За свое поведение. Спасибо тебе за то, что помог. Мир? Бьярт посмотрел на протянутую узкую ладонь, татуировки, фенечки.

— Мир, — сказал, пожимая. Юрка улыбнулся, но ничего не ответил. Чувствовать себя идиотом было для него внове, но и этот этап он прошел. Бьярт все-таки нормальный мужик. Альфа то есть.