Глава 5

– Вы?

Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.

– Вы издеваетесь надо мной?

– Почему? – Он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. – Мне показалось, вы любите яблоки...

– Из ваших рук? – Голос её был резким, не терпящим возражений.

– Я же ел – из ваших...

Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: «Не разговаривай с ним... Не разговаривай... Пришла убивать - убивай!.. Потом не сможешь...»

– Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца... Смешно! – Она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.

– Никто не собирался заменять вам отца... – Он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.

– Вы убили моего отца!

– Не я лично! – Он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. – Это сделали мои люди... Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? – Он повысил тон голоса.

– У меня больше нет отца! По вашей вине! – Она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.

– Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нет... – Он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.

– Не прикасайтесь ко мне! – Быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли отражённого света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.

Она не смогла! Не смогла убить его!

– Вы пришли... пришли убить меня?

Аэлла покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила громко:

– Не подходите ко мне!

Но Идвар не слушал. Бежать она не могла, слабость охватила её вдруг – с места не сойти! Упадёт без сознания. А он всё равно находил, глядя в лицо решительно, без той жалости, что была в его глазах вот, только что. Они одни здесь, охраны не видно, да и остановит ли она его? Даже крикнуть сил не хватит, всё ушло куда-то вместе с решимостью.

Она не смогла убить его... Даже за отца – не смогла...

Съехала безвольно по стене вниз от слабости, но Мирон поймал, не дал упасть, обхватил за талию, утопая пальцами в бархате, заговорил в лицо:

– Что с вами? Вам плохо? Врача вызвать? – Она попыталась оттолкнуть его от себя. – Вы не беременны?

– Что? Вы с ума сошли! – з ло шепнула ему в лицо. – Я два дня не ела ничего...

– У меня есть хлеб и холодное мясо...

Она отвернулась, чувствуя, как подкатывает тошнота. Идвар подхватил её на руки, а Аэлла сверкнула глазами.

– Отпустите...

– Вы сразу же упадёте...

– Пусть...

– Будете лежать на полу не как княжна, а как... – Он замолчал и многозначительно приподнял тёмные брови.

Вернулся в комнату и положил Аэллу в кресло. Она тут же опасливо отстранилась, как от чего-то страшного.

– Зачем?.. Что вы хотите от меня?..

– Я? – он удивился, вернулся к ней, протягивая кусок чёрного хлеба с мясом. – Берите... – Он будто приказывал, и она подчинилась, взяла.

– Вы это едите? – Посмотрела на хлеб и мясо в руке.

– Ну, может быть, это и не королевская еда, да и я не король... Вы ешьте, потом будете разговаривать.

Она откусила от бутерброда, стала жевать, а сама глядела прямо на Мирона. Тот тоже бросил в рот кусочек хлеба, жевал неторопливо, собирая бумаги на столе.

– Вы, в самом деле, пришли убить меня? – Он обернулся и посмотрел ей в лицо.

– Да... – Она смотрела в сторону.

– Почему же не убили?

– Не знаю...

– Вас бы казнили.

– Мне всё равно, вы так и так это сделаете. – Она скривила губы решительно.

– А вашему отцу, брату тоже было бы всё равно?

– Какое вам дело? – резко отрезала и стала демонстративно стряхивать крошки хлеба с бархата платья.

– Вино будете? – предложил он вдруг, и, не дожидаясь ответа, налил два кубка. Подошёл к княжне, подтянул носком сапога табурет с тремя ножками, сел, один кубок протянул ей.

Аэлла взяла и отхлебнула глоток, тут же закашлялась, ударяя раскрытой ладонью по ручке кресла. Отдышалась.

– Оно неразбавленное...

– Такого не пили? – он удивился.

Она отрицательно дёрнула головой. Мирон поднялся, поставив свой кубок на подлокотник кресла Аэллы, ушёл к столу. Она перевела глаза на его кубок, и он показался ей каким-то родным, близким. От съеденного вернулись силы, а от глотка крепкого вина горячее тепло разливалось по груди, в животе, и та опаска Мирона пропала куда-то. Что это? Вино и еда так опьяняюще действуют на неё?

Идвар вернулся, сел на стул, отрезал принесённым ею сюда ножом пластинку яблока, тоже её, и протянул.

– Попробуйте с вином.

Аэлла взяла, глянула на зелёную кожуру, он даже не почистил его. Отпила вина и откусила от яблока. После вина оно показалось сладким более чем когда-либо, и кожура совсем не мешала, так даже вкуснее. Зачем их вообще чистят? Так учили её ещё с детства...

Мирон забрал свой кубок, отпил тоже, заел яблоком, как и она, но смотрел мимо.

– Что вы говорили про вашего отца? – напомнила она. – Что значат ваши слова? С отцом всё равно, что без отца... Это как?

Мирон долго молчал, она даже подумала, не ответит.

– Вам этого не понять, вы любите своего отца, как видно...

– А вы? – перебила она.

Мирон перевёл на неё глаза и усмехнулся.

– Мой отец считает меня выродком, я порчу королевскую кровь...

Аэлла долго молчала, глядя ему в лицо. Оно стало вдруг резким, да и движения его вдруг стали быстрее, резче, он резал яблоко пластинками и подавал ей, как не резался ещё от такого?

Разве так бывает? Разве может отец, хоть король, хоть кто, считать своего сына выродком? Этого не может быть... Что там за Мирополь? Что там за порядки? Она не понимала этого. Для своего отца она была украшением, отрадой, ей он дарил любовь и нежность. Айрил был для него гордостью и надеждой. А так... Так – разве может? Разве может быть так?

– Мне не нравится ваша страна! – произнесла она решительно. Идвар приподнял бровь и посмотрел на княжну вопросительно. – Друзей у вас нет, любимой тоже, нет матери, отца, брата, которого бы вы любили... Как вы живёте? Ради чего вы живёте?

Он усмехнулся.

– Я живу не ради, я живу вопреки... – Залпом допил вино и поднялся, на ходу откусывая яблоко.

Аэлла тоже поднялась. Кубок с недопитым вином она поставила на подлокотник кресла. Спросила вдруг:

– Что вы теперь сделаете со мной? – Идвар повернулся к ней. – Как вы меня накажете?

– Никак...

– Тоже... вопреки? – мягко спросила она.

– Думайте, что хотите...

Аэлла прошептала через минуту:

– Я пойду...

– Я провожу вас...

– Я знаю дорогу, это мой замок.

– Я провожу, – повторил настойчиво.

– Как хотите... Если меня арестуют, сделайте так, чтобы обошлось без пыток, я сама всё признаю...

Они медленно шли по коридору, спускались в темноте по винтовой лестнице. Чтобы не стучать каблуками, Аэлла сняла туфли и несла их в руке.

– Вы боитесь боли? – Он резко обернулся, и в темноте Аэлла ударилась в него, уронила туфель, и он загремел по каменной ступеньке.

– Ой... – прошептала Аэлла.

Вместе с Мироном они начали искать туфель, шаря по ступенькам руками. И Аэлла чувствовала близко-близко тепло дыхания Мирона, его тело, и руки их, пальцы сталкивались в темноте. Это всё вино... Это оно виновато...

Наконец, Мирон нашёл злополучный туфель, выпрямился, и они с княжной оказались друг перед другом, только на разных ступеньках, лица оказались напротив.

– Х-х-х... – хрипло выдохнула Аэлла от удивления. Маленький лучик света от окна высоко над головой, наверное, лунный, отражался в огромных зрачках Мирона. Идвар вложил туфель ей в руки и долго не отпускал пальцы ладони, пока она сама не вырвала руку. – Да, я боюсь боли... – Вдруг стала выше, поднялась на носочки, удивление скользнуло в глазах Идвара, и Аэлла пояснила: – Ноги замёрзли от камня...

– Тогда быстрее... – Мирон подхватил её под локоть и потянул вниз, за собой.

У самых дверей он вдруг развернул её спиной к стене, поймал за локти изнутри, приблизил лицо. Аэлла не могла оттолкнуть его, в каждой руке туфли, да и сама хотела ли?.. Это всё вино... Только оно...

Идвар нашёл в полумраке её сухие губы, она дышала испуганно, удивлённо. Поцеловал сначала осторожно, будто боялся, а потом ещё раз, уже дольше. Аэлла мотнула головой.

– Вы с ума сошли... Что делаете?

Он улыбался ей в глаза. Шепнул:

– Беги – ноги грей, красавица...

Оставил её и спиной отошёл в темноту. Она несколько секунд глядела в пространство, будто не понимала ничего, не видела, потом скрылась за дверью.

Идвар вернулся к себе. И сразу понял вдруг, какая при свете свечей пустая эта комната. Как сухо и бездушно выглядит мебель. Он допил вино из кубка княжны, и ему казалось, что оно даже пахнет ею... Он постепенно сходит с ума. Он медленно, неотвратимо влюбляется, влюбляется так, как никого никогда не любил, до боли душевной, до тоски, потому что любил он ту, которую любить ему было нельзя.

В десять лет он влюбился в дочку садовника, в простую девочку с зелёными, необычными для горцев, глазами. Отец узнал и отослал её подальше, а в саду появился новый садовник. Идвар страдал и даже плакал от тоски, но пожалеть его было некому. Отец в это время готовился к свадьбе на княжне Южных земель, с садовником он управился быстро, не задумываясь.

Больше после этого Идвар никого не любил, женщины в его жизни появились довольно поздно, он уже пережил свой первый военный поход, побывал в нескольких карательных экспедициях, но продолжал оставаться невинным. Сначала боялся осуждения отца и брата своего выбора, потом получил порцию насмешек от брата и тираду от разгневанного отца, ещё больше убедившегося в ущербности Мирона. А потом ему нашли взрослую женщину из дворцовых вельмож, ту, что была раньше в фаворе Майнора. Он и здесь был вторым после брата...

И вот сейчас он влюбился, влюбился по-настоящему, влюбился в ту, которую ни разу не видели ни отец, ни брат. Выбрал сам для себя – своим сердцем. И оно сейчас оглушающе стучало в груди, как тысячи конских копыт миропольской конницы...

Аэлла долго не могла заснуть, всё тело дрожало от непонятного ей возбуждения, которого она не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце стучало, озноб охватил её всю, аж зубы звенели друг о друга, сердце перехватывало от воспоминаний, пережитых за вечер.

Она осторожно касалась губ кончиками пальцев и не могла поверить, что пережила поцелуй мужчины, настоящий поцелуй того мужчины, который стал для неё вдруг таким близким, таким родным. А ведь она хотела убить его...

И смерть отца, и боль утраты, и даже это покушение на жизнь Мирона – всё ушло куда-то назад, на второй план, вперёд вырвалось последнее – поцелуй, прикосновения его, лёгкие и осторожные, огромные взволнованные глаза. И было стыдно даже, что она думала сейчас именно об этом, хотя эти три дня так страдала.

Душа замирала от внутренних чувств, она испытывала восторг и смятение одновременно. Понимала, что он враг, что он из Мирополя, что он косвенно виновен в гибели отца, но ничего не могла с собой поделать... Может, он и будет думать, что она доступна, что она простодушна, и он легко добьётся её расположения. Тем более, что она никогда никого не любила, не имеет опыта... Она даже не дружила никогда с мужчиной, и, вернее всего, отец бы не одобрил то, что она делает. Но она любит, просто любит... А разве это плохо? Разве она в этом виновата, что сердце её потянулось к первому мужчине, отличному от всех, кого видела, да, чужого, да, противника, но именно он заставил её думать и дышать по-другому.

Она влюбилась.