Глава 2

Покинув в тот вечер здание спорткомплекса, Дима поклялся себе вернуться. Потому что если он бросит секцию, урод, изнасиловавший его, узнает об этом. А он - скорее отрезал бы себе яйца, чем показал, будто тому удалось задуманное.

Что трахнули не только его тело, поимели душу. Сломали его.

Одеваться, после того как он нашел в себе силы встать, было невыносимо сложно. Свои трусы Диме пришлось использовать вместо прокладки. И он рыдал, крепко сжимая губы и тихо мыча, когда пришлось прикоснуться к растянутой распухшей дырке, теперь украшавшей его задницу. Но из его горла не доносилось ни звука, несмотря на слёзы и боль.

Не понаслышке Дима знал о том, что бывает, если в задницу засунуть что-то крупное. Он сам не раз трахал девчонок в зад и, конечно же, смотрел порно. Анус закроется не сразу, а пока из него текла окрашенная в розовое сперма и то, о чем он думать совсем не желал. Дима пытался вымыть «это» под душем, но от хлорированной воды становилось только хуже.

Идти домой стало пыткой почище испанской инквизиции. Но попросить о помощи он не мог. Да и кого? Еле доковыляв до выхода из здания, он уже был истощен и близок к болевому шоку.

Сочувствия ждать неоткуда.

Кто дотащит его тело до кровати и не обратит внимания на то, как он ходит врастопырку и шипит каждый раз, когда сводит вместе ноги?

Если хоть кто-нибудь узнает о том, что с ним сделали, веревка и мыло станут единственным выходом из ситуации. Своим друзьям он мало доверял. Не потому, что они были чем-то плохи, просто не мог бы за них поручиться.

Он подумал о тренере из секции, но…

Но всё, что было связано с его занятиями, теперь вызывало в нём острое подозрение и злость. Его трахнул один из парней, с которыми он не раз вставал в спарринг. Кто-то, с кем он встречался не раз и не два. Кто-то, кого он знал. Его насильником стал некто, ненавидящий Диму всей душой. И он догадывался, кто это был.

На свежем воздухе ему стало немного лучше, и он даже покурил на пороге спорткомплекса, собираясь с силами. Чтобы не сойти с ума от боли, медленно переставляя ноги, он принялся думать о том, что произошло.

Злость придавала больше сил, чем жалость к своему измученному телу.

Уже три года он занимался боксом, с тех пор, как мать отчаялась приструнить его после смерти отца. Она нашла выход всей его злости в спорте. Три раза в неделю он по несколько часов тренировался, сумев заработать себе славу бесшабашного и довольно жестокого бойца.

Но Дима хотел быть таким и добиться успеха в боксе. Он не был самым умным парнем в школе. Природа не наделила его броской внешностью, а уровню коммуникабельности даже заядлые ботаны дали бы фору.

Имели ли эти недостатки значение для него самого? Нисколько. Потому что у него была сила. Диму боялись, уважали, а отстраненность делала его более глубоким и привлекательным для окружающих. И он пользовался этим. А кто бы на его месте не воспользовался?

Но и врагов хватало. Силу приходилось подкреплять действием. Пришлось перебить немало носов, прежде чем вопрос его доминантности отпал сам собой. И вот теперь кто-то нашел омерзительно гнусный способ показать ему, что он не всесилен.

От мыслей об ублюдке боль становилась сильнее, как и желание вычислить его и убить. Медленно смакуя каждый крик, мольбу и слабость урода, который уничтожил что-то в его душе. Надругался над его телом и бросил зализывать раны. Вывернул наизнанку его мужскую гордость.

Дима хорошо знал парней в их в группе. Он любил их как братьев - по-мужски, сурово и не всегда делал то, что от него ждали, но он не заслуживал такого предательства по отношению к себе. Не заслуживал той тонны мерзости, что с ним провернули сегодня.

Он не задавался вопросом: за что? Глупо спрашивать такое у самого себя. Сомневаться в собственном поведении уже значит заслужить неуважение. Он спрашивал: почему? И это был более реальный вопрос в его ситуации.

У него был всего один враг в группе, соперничество с которым могло возбудить против Димы такую лавину злости.

Ворон.

Стас Воронин боксировал в секции на год дольше, чем Дима. Но его успехи всё-таки уступали его таланту. Их можно было бы назвать врагами, но они оба дотошно выдерживали ледяную вежливость и никогда не срывались на оскорбления на ринге. Дима не симпатизировал Стасу, но он его уважал. Считал человеком чести.

И куда теперь делась эта честь? Улетучилась после одного взрыва ярости?

Дима задавался вопросом: "Неужели Ворон думал, что он настолько туп, что не сложит два плюс два? Что не сможет догадаться, кто трахнул его? Стоило ли один раз кончить в задницу врага ради того, что Дима сделает с ним теперь?".

Дима был о Стасе более высокого мнения. Но после изнасилования, после того как этот урод чморил* его, он холодно обдумывал месть, которая будет не менее унизительной, чем то, что сделали ему.

Око за око.

Когда Дима, наконец, увидел родные окна дома, тело уже мало ощущалось. Спасала только свежая прохлада вечера.

Быстро отрешившись от всего, Дима сделал последний рывок и – благословение человечеству за лифты – поднялся наверх.

В квартире была мать, но она вяло интересовалась сыном по вечерам, предпочитая мирно читать книгу у ночника и рано ложиться спать. Дима, не разуваясь, вошел внутрь, перерыл аптечку на кухне и заперся в ванной.

В эмалированной ванне, пуская воду по кругу, он просидел почти до ночи, смывая с себя уже несуществующую грязь. Но темные пятна, синяками проступившие на коже, будили в нём отчаяние. Он тер уже покрасневшую кожу мочалкой раз за разом и боялся закрыть глаза. Потому что, заслышав чей-то голос на площадке, шум лифта, кочующего вверх-вниз, гулкие звуки в старых трубах, ему казалось, что это он шепчет на ухо своим мерзким, чуть хрипловатым голосом: «Дима…»