3

Внешне Тим был абсолютно не в моем вкусе. Мое внимание привлек бы парень с по мальчишески мягкими чертами лица, копной светло русых волос и небесно голубыми глазами, чем то похожий на Леонардо Ди Каприо. Ничего общего с подобным типажом мой новый знакомый не имел. Разве что глаза у него были чистого синего цвета, как утреннее море.

– Ну, кто то находит его очень даже привлекательным, – ухмыльнулась Марина. Ее забавлял наш разговор. Возможно, потому, что она привыкла слышать о Тиме лишь восхищенные отзывы. – Думаю, что увлекаются им «за компанию» и в дань «моде». Хотя, если быть справедливой, харизмы и таланта Лазарину не занимать. Впрочем, как нибудь сама поймешь.

Что имела в виду Марина, я узнала немного позже.

В нашем университете в начале октября был устроен концерт по случаю Дня учителя. Я не любила вечера студенческой самодеятельности. В педагогическом училище, помнится, тоже проходили подобные представления, на которые я поначалу ходила, а потом перестала – наскучило. Я бы не пошла и на тот концерт, но в последний момент меня уговорила сокурсница.

Представление было так себе: занудная торжественная речь, частушки, несмешные сценки. Я скучала, но моей приятельнице нравилось. Я высидела больше половины и, не выдержав, шепнула сокурснице, что собираюсь уйти.

– Как? Сашка… – огорчилась та столь искренне, что мне стало неудобно.

– Ну ладно, не уйду. Только выйду в туалет, хорошо?

В вестибюле было прохладно. Я присела на подоконник, чтобы с наслаждением подышать свежим воздухом, который после душной атмосферы битком набитого актового зала показался по особенному вкусным. Таким вкусным бывает воздух накануне Нового года, только с примесью мандаринового аромата.

– Привет! – вдруг окликнули меня.

Я недовольно оглянулась на того, кто помешал моему уединению, и без особого энтузиазма поздоровалась:

– Салют.

– Что то ты не в настроении, – заметил Тим, присаживаясь рядом со мной на подоконник.

– Да нет, почему же… В настроении. А вот концерт скучный. Мне не нравится.

– И чем же он тебе не нравится? – продолжал с улыбкой допытываться Тим.

«И что в нем харизматичного?» – подумалось мне. Напротив, он казался прилипчивым: ну разве не видит, что не настроена я разговаривать?

– Частушками! – выпалила я. – Терпеть не могу частушки, все эти «ой люли люли…». Неужели ничего новей придумать нельзя?

– А вот возьми и придумай! – засмеялся он, но мне показалось, будто я его чем то задела. – В следующий раз позовем тебя в сценаристы. Придумаешь что нибудь оригинальное.

– Хотя бы! – с вызовом дернула я плечом.

– Обиделась, что ли?

– На что обижаться?

– Какая ты колючая. Не надо быть такой, – сказал он уже серьезно, без улыбки, глядя мне прямо в глаза.

И от этого интимного взгляда я неожиданно смутилась и покраснела. И еще подумала, что, пожалуй, поняла бы тех девчонок, которые попались, как на крючок, на морскую синеву его глаз.

– Какая уж есть, – пробурчала я еле слышно и отвела взгляд.

Тим хотел мне сказать что то еще, но в этот момент его окликнул незнакомый мне парень довольно живописной внешности – с бородой и длинными нечесаными волосами, выкрашенными в черный цвет:

– Тим, харэ девчонку клеить, идешь?

– Иду.

И прежде чем уйти, Тим спросил меня:

– Ты вернешься на концерт?

– Что я там забыла, частушки?

– Хотя бы, – поддел он меня с лукавой усмешкой. И ушел.

Я вернулась в актовый зал уже под конец концерта, выполняя обещание, данное сокурснице.

Открывая тяжелую дверь, ожидала, что на меня выплеснутся очередные куплеты или претендующие на острую иронию диалоги, но то, что услышала, ввергло меня в шок. Я остановилась на пороге, в первое мгновение решив, что ошиблась дверью и попала не в университетский актовый зал, а в другое место. В другой мир. В тот мир, в котором был лишь этот сильный, гибкий голос с сексуальной хрипотцой, вызывающей мурашки по коже.

Моя скука, моя насмешливость разбились о него, и лишь короткой вспышкой мелькнула мысль – как же я жила раньше, без этого голоса? Он будто наполнил волшебными красками мой мир, до этого существовавший лишь в виде простого карандашного наброска. Я так и осталась стоять в проходе, боясь неловким движением развеять чудесное наваждение.

Я даже не вслушивалась в слова песни. Они были не нужны – простые слова, казавшиеся бесцветными и плоскими по сравнению с многогранным объемным голосом, с филигранным мастерством выводящим сложную незнакомую мелодию. Я подсела сразу и бесповоротно на этот голос, как на сильный наркотик, понимая, что теперь без него жизнь станет жестокой ломкой.

Но мне уже не нужна была другая жизнь. Я впитывала эту отравляющую мое сердце магию, не сопротивляясь, требуя еще и еще. Не слыша слов, не разбирая нот, знала, что поется сейчас мне и обо мне. О моих чувствах, переживаниях, надеждах и мечтах. О моем прошлом, настоящем и будущем. О моих потерях и приобретениях. О моей любви. Иначе и быть не может.

С такими личными, слишком интимными интонациями, которые с легкостью открыли потайные замки моей души, запечатанные до этого семью секретами, не могло петься о ком то другом. Этот голос вынул наружу мои сокровенные тайны, о существовании которых я ранее не подозревала. И взамен поделился своими. На секунду у меня мелькнула здравая мысль, что каждый сидящий в зале тоже, наверное, испытывает подобные ощущения. На секунду – и пропала.

Когда смолкли финальные аккорды и оборвалась последняя нота, я еще какое то время стояла в полном оцепенении, с жадной надеждой ожидая продолжения. Но моего слуха коснулись другие шумы – аплодисменты и выкрики, – разрушившие магию. И я наконец то смогла взглянуть на сцену и увидеть пятерых ребят, которые играли эту музыку. До этого я была слепа, меня будто на время лишили зрения, чтобы обострить слух.

Первым я узнала длинноволосого бородача, которого встретила в холле. Парень восседал за барабанной установкой и имел полное право гордиться своей игрой. И хоть он не мог меня видеть, я поблагодарила его улыбкой. Клавишника и двоих гитаристов я видела впервые. А человек, стоявший возле микрофона, был Тим.

«Что он тут делает, в провинциальном педагогическом, с таким голосом?..» – подумала я с недоумением, которое сменилось смесью теплой радости и сладкой грусти.

– Спасибо, – чуть хрипловато поблагодарил зрителей Тим, снимая ремень гитары, и улыбнулся.

И под еще не полностью развеявшимся наваждением мне показалось, будто улыбнулся он мне лично. Хотя, конечно, видеть он меня не мог.

* * *