Наказание.

Время завтрака миновало, но он спал последние ночи не особо хорошо, нервы все натягивали его тело, а мысли роились, и кошмары сниться начали, так что сегодня он проспал дольше обычного. Спустившись по тропинке, которую натоптали ходящие за водой трады, да дети, к реке бегающие, услышал странный разговор. Сначала думал не обращать внимание, но потом услышал свой титул и прислушался.

— Что это у тебя чаул как сторож при доме живет? Али воспитываешь его?

— Тебя это не касается. — Огрызнулся «супруг».

— Меня? Нет, конечно. Но вот ты-то у нас, вроде бы как старший, а управиться с младшим никак не можешь.

— Так он тебя переселит в отдельный дом и статусом снизит до пола, — раздался другой голос, насмешливый, ядовитый, — того и гляди, вновь станешь «общим» фаворитом.

— Заткни свою пасть! — прорычал «супруг».

— А то что? Вев своих на нас натравишь? Или чаулу пожалуешься, дабы он на нас с поварешкой кинулся? Он же у тебя как трад-вев, что псина у дому сторожем живет.

Олегу не понравилось то, как его обсуждают. По идее, его титул в этом месте является высшим, и если смотреть на ранговую военную систему, то он главнокомандующий, то есть сам президент. А подобные речи, да еще и в присутствии, пусть и не желанного, но супруга, как есть бунт. А что у нас с бунтами привыкли делать? Ну, игнорируя всякие там законы свободы воли и печати, да всякие там демократические свободы? Правильно, - давили в зачатии, как обнаруживали.

Поняв, что надлежит быстро и четко расставить акценты, кто тут главный и кого не следует полоскать в язвительных сплетнях, обошел камни, за которыми разговор проходил, и, схватив за волосюшки обоих наглецов, потащил к воде. Как ранее Олег узнал, гармеи, хоть и выглядят как грации, но силища у них не васильковая, а что у того шиповника. Так что он легко справился с задачей, которая в бытность человеком могла бы и не осуществиться из-за вертлявости захваченных голов.

Игнорируя попытки цепких пальцев вырваться из захвата, выдрать свои лохмы, дошел до воды, вошел по колено и с силой опустил обе головешки-сплетницы-язвительницы в жидкость, дабы прохладились. Раз окунул, выдернул, дал хватить воздуха, два окунул, подержал, опять дал подышать, три окунул. За его спиной стояли замершие вев, что всегда ходят с гармеи, не только те, кто был при Тимхеле, но и те, кто был при этих умниках. Но никто из них с места не сдвинулся, ни во время разговора на повышенных тонах и издевательствах, ни когда чаул наказывал оба грязных рта.

Он окунул их в воду десять раз, и никто даже слова не проронил, сохраняя молчание. Затем, не выпуская волос, пошел на берег, таща за собой умников: молча прошел к тропинке, молча поднялся, молча довел их до печи, что сейчас весело трещала поленьями. Трад, который следил за домом чаула, старший из них, всегда топил печь на улице, так как Олег продолжал готовить на свежем воздухе. Сегодня он сделал также как и всегда. Ну а Олег подошел к радостно гудящему творению своих рук, пнул ногой одного гармеи по ногам сзади, заставляя рухнуть на колени, затем второго.

— Всех сюда соберите. — Приказал он.

Тон его голоса не оставлял сомнений – явиться надо не медля, и обычный звуковой сигнал не поможет. Старший вев достал охотничий рог и протрубил сигнал, который понимали все: всеобщий сбор. Не только воины, но и трудолюбивые трады, да даже дети.

Не прошло и десяти минут, как возвращающиеся с охоты охотники прибыли к дому чаула, а все, кто работал в долине, прибежали запыхавшись. Даже дети пришли. Когда собрались абсолютно все, Олег осмотрел толпу перед собой взглядом, затем посмотрел на Тимхеля.

— Сюда иди. — Приказал он и наглец подошел. — Режь. — Дернул одну голову так, чтобы стало ясно, что именно и где сделать надо. Глаза у Тимхеля округлились, став как блюдца. — Режь, сказал! — прикрикнул он на него и посмотрел таким взглядом, что засосало под ложечкой.

Не посмев ослушаться, достав свой нож-выручалочку, где были ножницы, Тимхель подошел и стал отрезать волосы почти у самого основания головы. Тимхель, который понимал, что сейчас происходит, испытывал такой приток адреналина, что руки начали подрагивать, но ослушаться не посмел. Только не на глазах у всего поселения!

Вот он, на глазах у всего народа под приказом чаула, понижал статус двоих гармеи, позволивших себе лишнее. Олег, который буквально пару дней назад о статусном кольце и коленах читал, узнал одну примечательную деталь. Оказывается, волосюшки имеют не просто эстетическую ценность, а самый что ни на есть серьезный аргумент статуса! Разная длина и способ плетения, также плоское закалывание этакой лентой-заколкой, четко показывают, к какому кругу принадлежит гармеи, и блоку из пяти колен. Чем длиннее волос, тем значимее статус, исключая только глав родов и их прямого наследника. У них волосы всегда по колено или ниже.

На данный момент, руками наглеца, чаул этих змей, что с землей смешал. Не просто опозорил, он их «низложил», то есть лишил статуса, всех привилегий, а также окунул в грязь лицом перед всей общественность. А в Интарии общественное мнение не то, что на Земле, здесь оно вбивает в грудь осиновые колья, если есть за что карать. А уж низложенные, с обрезанными волосами гармеи, - вев и трады к данному закону не относятся, - обществом порицаются так, как землянам и не снилось.

Когда волосы остались в руке, он кивнул головой на второго и Тимхель обошел грозного младшего супруга, принялся отрезать вторую копну — символ статуса, знаки дома, рода. На этот раз руки подрагивали не так сильно, да и волнение перешло из стадии ошеломления в приятную негу, которая кричала в голове набатом: защищает!

Когда и вторая копна осталась в руке чаула, он собрал их воедино, после чего отступил к печи и на решетку положил. Они вспыхнули моментально и зачадили густым и едким дымом. Взяв чурку, чаул поставил ее позади замерших и трясущихся от осознания пришедшего наказания двух гармеи, и спокойно произнес:

— А теперь, мои дорогие, вы всем объясните за что вас «так» наказали. Кто смелый? Кто у нас голосистее? Начинайте, или мне начать наказывать всю вашу семью?

Это подействовало как ушат холодной воды: вздрогнули даже невиновные гармеи. Парни моментально взмолились, быстро рассказали, что неподобающе отнеслись к желанию чаула пожить в хижине, что смеялись над тат-вэ, что вели себя недостойно. Сидевший за их спинами чаул кивал головой, не перебивал, не поправлял. Лгать и выкручиваться они не будут, или он точно так же подстрижет их супругов, ну а детей может вообще передать в другую семью, грозди вев и трад расформировать и по одному рассовать по другим домам. Так рисковать они не будут. Когда рассказ и принесение извинений закончились, Олег осмотрел народ и мягко произнес:

— В общем, так, господа хорошие, еще раз, хоть кто-нибудь, хоть как-нибудь, – он обвел взглядом притихших, как мыши, интар, – откроет рот и начнет обсуждать мои личные дела, я вам обещаю, жалеть не стану ваши семьи. С этими, - он кивнул головой в сторону подстриженных гармеи, сидящих на земле, – я поступил мягко, не тронув их дом. — Плавно встал, осмотрел две сгорбившиеся фигуры. — В поле их, чтобы научились пользу приносить, раз языками чесать умеют. — Глянул на одного из воинов и тот быстро закивал головой, и даже то, что это один из дома наказанного гармеи, значения не имеет — чаул приказал, вев исполнит. — А я сейчас пойду туда, где мне тепло и уютно. — И улыбнулся такой улыбкой, что даже тат-вэ отступил на несколько шагов, чувствуя, как по телу ползут ледяные мураши.

Олег прошел к хижине, вошел в нее и завалился на лежанку из шкур, которую ему тут оборудовали. Подобные гнилые разговоры он терпеть не мог еще дома, а тут и подавно не станет, тем более что в его силах пресечь с первой попытки. Скорее всего, такие разговоры не первым днем идут, вот только никто из них не ожидал, что настолько сильно осерчает чаул, услышав подобное. И были правы — осерчал, а они готовы не были.

Весь день, вплоть до темноты, весь улей гудел от тихих перешептываний: чаул суров, чаул скор на расправу, чаул за простые слова наказал, как за непослушание в присутствии Бан-чау. Супруг же чаула ходил в прострации некоторое время. За него, как за супруга, чаул заступился. Конечно, в первую очередь он за себя заступился, но и за супруга тоже. Отныне никто и никогда не посмеет неуважительно говорить о тат-вэ, как в его присутствии, так и без него. Подобное наказание раз и навсегда отучит чаулимат от пагубной привычки язвить и кусать. И ведь не только Тимхеля это касается, но и другие гармеи могут просить защиту у чаула, а он показал, насколько суров. Ведь чаул не просто волосы срезал, он уничтожил их родовую память.

Каждый гармеи на своих волосах несет печать, которую представляют: «кемхун» – волосы, заплетенные в тоненькие косички; и «твекре» - каменные, либо металлические или деревянные трубочки-заколочки с гравировкой. Эти множественные заколочки, что опалило огнем и оплавило его жаром, они были уничтожены. Даже если и остались целыми, официально уничтожены и не могут больше использоваться. По галактическому закону любое твекре попавшее в огонь считается уничтоженным и подлежит утилизации. Даже если это была трагедия, но гармеи выжил, а его твекре пострадали, весь комплект снимается, бросается в огонь в Храме Жизни и Смерти, а ему выдается новый.

Эти два злоязычника, что меры не знали, они более никогда не получат ни одного статуса: позор в присутствии всего чаулимата – это приравнивание с грязью под ногами. Даже то, как жил Тимхель в улье Калхейд, будучи бесправным, сладкий рава по сравнению с тем, что будет ожидать этих двоих. И из семьи им уйти нельзя. Если же они решатся, то подпишут смертный приговор не только себе, но и своим детям, традам и вев.

За мыслями и удивлением пришла радость и удовлетворение. Он, своими собственными руками, в присутствии свидетелей, отрезал символ статуса у своих обидчиков. Чаул не знает, но именно эти гармеи еще в улье Калхейд донимали его, привыкнув к тому, что дать сдачи он права не имел. И здесь его рычание не помогало. Они игнорировали все попытки скинуть удавку насмешек, а тут услышал сам чаул. Словно великий кормилец послал его именно в это время на реку.

— Отец, — раздался голос сына, который присутствовал при наказании, и сейчас ластился больше обычного, ведь и его детвора донимала, а теперь они не посмеют, так как родители строго одернут их, — чаул нас защитил?

— Да, Каллим, — улыбнулся сыну и потрепал его по голове, — наш чаул нас защитил. Еще бы чуть добрее был и перешел жить в дом, все меньше о нем беспокойства было.

— А почему он не переходит? Ему не нравится дом? — задал вопрос второй сын.

— Нет. Дом ему понравился. Наверное, в хижине спится лучше. – Мысленно лишь ухмыльнулся, так как явная демонстрация дистанции говорит лишь о том, что чаул опасается супруга. Интересно, почему бы это, а?